История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 2. Магизм и единобожие - Александр Мень

Малеах-Ягве, по словам о. С. Булгакова, «есть тварный бог, не по благодати только, как человек, но и по причастию. Однако именно эта тварность ангельской ипостаси только и делает возможным для человека вынести нестерпимый огонь богоявления. Это есть та мера, в которую человек может принять явление Бога раньше Его вочеловечения» [436].

Но в таком умаленном, «ангельском» облике не должен, согласно Моисею, изображаться Создатель.

Кажется невероятным, чтобы в такую отдаленную эпоху явилось столь возвышенное понятие о духовности Божества. Это приводило многих к отрицанию подлинности второй заповеди, тем более что впоследствии израильтяне нередко соблазнялись идолопоклонством. Тем не менее, существует свидетельство в пользу того, что в целом евреи остались верны Моисееву завету. Археологи обнаружили в почве Палестины древнее оружие и домашнюю утварь, жертвенники и украшения, языческие амулеты и надписи на камне, развалины дворцов, крепостей, конюшен, хозяйственных построек; есть среди находок изображения херувимов, львов, птиц, есть изображения ханаанских богов. Но изображений Ягве не было найдено [437].

Но самым оригинальным в Декалоге нужно считать учение о Богослужении. Мы видели, что основным языком, на котором человек того времени обращался к Божеству, был язык ритуала и магии. Заклинания, священные формулы, таинственные действия, жертвоприношения, циклы обрядов, табу-запреты — вот что было главным содержанием религиозной практики. Только строго соблюдая всю систему ритуального порядка, можно было угодить Богу. Вспомним, какое значение придавали египтяне обрядам погребения для решения своей загробной участи. А раб в вавилонской «Беседе господина с рабом» лишь потому отвергает культ, что сомневается, можно ли заставить «научить божество ходить за собой как собака». Такова была цель Магизма: овладеть духовными силами в своих корыстных интересах.

Моисей не отвергал культовых форм. После победы над амаликитянами он воздвиг из камней жертвенник, назвав его «Ягве-Ниши» (Ягве—мое знамя), и впоследствии он приносил жертвы. Но в Декалоге о них нет ни слова.

Это кажется неправдоподобным, но тем не менее это бесспорный факт: в основном Законе, данном всему Израилю, текст которого народ учил наизусть, внешние формы Богопочитания обходятся полным молчанием. Здесь, в пустыне, у подножья Синая, было выковано оружие, которое пророки вознесут над всем грандиозным храмом магического миросозерцания.

Что же заменяет в Декалоге внешний культ? Как Ягве повелевает человеку служить себе? По учению Моисея, это служение заключается в соблюдении нравственного закона; человек тогда исполняет волю Неба, когда избегает зла и учится творить добро другим людям. Смысл этого этического монотеизма великолепно передан в известной молитве, ставшей знаменем Израиля, молитве, которую предание вложило в уста Моисея: «ШЕМА ИСРАЭЛЬ! Слушай, Израиль! Ягве Бог наш, Ягве един есть, и люби Ягве, Бога твоего, всем сердцем твоим и всею душою твоею и всеми силами твоими». К этой молитве добавляется заповедь: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя».

Выше этих заповедей нет ничего, говорил столетия спустя Иисус Назарянин фарисеям [438]. В них — сердце Закона Божия, их суть в том, что человек служит Небу, делая добро для других людей. Именно через соблюдение этого Божественного Завета будет достигнута цель, которую Бог ставит перед своими людьми, — «стать царством священников и народом святых».

Величайшая заслуга Моисея перед человечеством заключается в том, что он осмелился провозгласить утраченный Закон, открыть забытые пути к Богу, не устрашившись противодействия и непонимания. Он говорил, обращаясь не только к Израилю, а ко всему миру, к будущим векам. Бесстрашие, с каким он начал ломать ложные представления людей о религии, поистине заслуживает восхищения.

Если проповедь Магомета была подготовлена распространением воззрений халифов, то Моисей трудился над почвой, заросшей вековыми сорняками. Если у Эхнатона для проведения его реформы были под рукой все средства абсолютной власти, то еврейский пророк мог опираться только на свой моральный авторитет, который нередко колебался в глазах толпы, вздыхавшей о египетских горшках с мясом.

В дни торжественного праздника в честь заключения Завета с Богом Моисей часто уходил в горы из шумного лагеря, и напрасно мы будем пытаться проникнуть в тайну его синайского уединения. Мы знаем лишь, что там, высоко, в соседстве с проносившимися над горой облаками, среди гранитных глыб, в надмирной тишине, Моисея осенило высшее вдохновение, плодом которого явились простые, но вечные глаголы, выбитые на скрижалях.

Иногда пророк скрывался в горах по многу дней. В таких случаях часть пути его сопровождал Иошуа или кто-либо из левитов. Однажды Моисей исчез особенно надолго, а тем временем наступил один из скотоводческих праздников, во время которого пастухи водили хороводы, пели песни, пировали под открытым небом, прославляя своего Бога-Покровителя. В этот день приносились жертвы перед традиционным семитическим идолом, имевшим облик быка [439]. Теперь, после строгого запрета, данного вождем, этот праздник лишался видимого знака присутствия Божества.

Накануне праздника, как повествует автор Св. Истории, толпа окружила брата Моисея — левита Аарона. «Сделай нам Бога, — требовали пастухи, — который бы шел перед нами, ибо с этим человеком, с Моисеем, который вывел нас из земли Мицраим, не знаем, что сделалось». В этой просьбе нельзя не уловить нотки некоторого облегчения, которое испытали израильтяне, когда суровый вождь покинул их [440].

Между тем, продолжает летописец, Моисей спустился с горы и шел к стану вместе с сыном Нона. Внезапно из долины послышался шум. «Это шум битвы», — решил воинственный Иошуа. Но Моисей разобрал в шуме пение. Когда же они приблизились к лагерю, то увидели, что праздник был в полном разгаре. В центре возвышался камень, на котором стояла фигура тельца, наскоро сделанная к торжеству. Народ пел и плясал вокруг идола, слышались восторженные крики: «Вот Бог твой, Израиль, который вывел тебя из земли Мицраим!» При виде этого зрелища Моисей в порыве гнева бросил на землю скрижали, и они раскололись на куски. Вслед за тем на глазах смутившейся и растерявшейся толпы он низвергнул идола в костер, горько укоряя брата за предательский поступок. «Ко мне все, кто верен Ягве!» — воскликнул он громовым голосом, перекрывая шум толпы. Его окружили только левиты. Народ смотрел на своего пророка недовольно и враждебно. Еще минута, и они бросятся на вождя и его дружину и разорвут их в клочья, мстя за своего идола.

Ждать было некогда. На карту было поставлено все: судьба Израиля, судьба новой религии, жизнь Моисея и левитов. В следующее мгновение по сигналу Моисея левиты обнажили мечи и бросились на толпу. Началось побоище…

На следующее утро в лагере было тихо. Суровость возымела свое действие. Больше никто не смел вспоминать о злополучном «золотом тельце». Моисей же снова ушел в горы, чтобы прийти в себя после потрясения. Очевидно, его мучили сомнения, может ли дикий народ, врученный ему, когда-нибудь приблизиться к возвышенным идеалам Закона-Союза. Гнев его прошел. Теперь он только молил Владыку Жизни пощадить неразумных людей. «И возвратился Моисей к Ягве, — читаем мы в Библии, — и сказал: «О Ягве, народ сей сделал великий грех — сделал себе бога, прости им грех их, а если нет, то изгладь меня из книги Твоей, в которую Ты вписал» [441]. В этом рассказе запечатлелось великое самопожертвование пророка, который, несмотря ни на что, продолжал больше жизни любить свой злосчастный народ.

Все говорит о том, что эпизод с идолом заставил Моисея глубоко задуматься. Быть может, раньше он полагал, что народу достаточно веры в то, что Ягве хранит его и ведет по пути к Обетованной Земле, но теперь он понял, что его людям необходим внешний знак присутствия Божества. Им нужен был символ Бога, «который бы шел перед ними» и вселял в них бодрость.

Это не было просто данью суевериям толпы. То, что Господь воистину присутствует среди Израиля, было основным догматом Моисеевой веры. Бог сокровенный, голос Которого гремит с вершины Синая, всемогущий и опаляющий, сошел с высот, чтобы посеять в мире Свой народ, как семя будущего. Он изменил течение судеб. Он избавил Израиль, и Он идет вместе с ним по пустыне. Моисей — вождь народа и его представитель — «вступил во тьму, где Бог» [442]. Он достиг высочайшего богообщения, какое только было возможно в Ветхом Завете. Действие воли Бога проявилось в чудесных событиях Исхода. И Его присутствие должно было иметь видимый символ.