Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 - Гэв Торп

Даже если он не виновен в их смерти — это не имеет значения…, как не имеет значения и то, что он оставил братьев лишь для борьбы с армией безумного графа…, что воссоединился с соплеменниками, и помог убить этого зверя. Все это теперь было уже не важно…

— Гримна Всемогущий, почему ты не позволил мне умереть вместе с ними? — закричал в отчаянии Каллад. Но, гномий бог оставил этот вопрос без ответа — лишь эхо многократно повторило крик дварфа, разнося его в удаленные уголки горных хребтов.

«Это не о смерти, Каллад.» — неожиданно прошептал внутренний голос. — «Ты перестал жить, Страж Бури!»

Он может остаться здесь и, замерзнуть через день или два, слыша перед смертью, как стенают духи смерти — гном, признанный виновным и приговоренный своим собственным чувством вины.

«Но хуже всего, что ты проморгал приближающуюся бурю…, а, сейчас, она готова ударить в полную силу. Не ужели ты этого не чувствуешь? Ты — Каллад Страж Бури?! Как зло растет и расползается по родной земле?!»

— Я могу сейчас лечь на землю, — едва слышно прошептал измученный гном. — Закрыть глаза и — больше никогда не проснуться… Холод окончит мои мучения еще до рассвета…

Его смерть успокоит духов смерти — избавит их от одиночества, навсегда соединив последнего гнома Карак-Садры со своими умершими соплеменниками. Только правда состоит в том, что одинок был Каллад, а вовсе не призраки. Понимание это простой, на первый взгляд, истины ярким светом осветило замутненный рассудок дварфа.

Он знал, что не может просто лечь и умереть так же, как солнце не может перестать светить или, весна сменять зиму. Выживание — заложено в природе любого живого существа и, не важно, какой ценой. А Каллад, ни смотря ни на что — все еще был жив!

Вытерев испарину, покрывавшую его лоб, гном облизнул обветренные губы. Каллад и не подозревал о терзающей его жажде до тех пор, пока, упав на колени, не коснулся рукой тонкой корочки льда, наросшей вдоль берегов горного озера. Резкими ударами рукояти топора дварф пробил в ледяной корке небольшую полынью. Стянув кожаные рукавицы, Каллад сложил руки лодочкой и, медленно зачерпнув озерной воды, поднес ее к губам. Вода была холодной и очень мягкой. Несмотря на легкий металлический привкус — дварфу она показалась изысканным нектаром. Он жадно глотал эту живительную влагу, капли стекали по его щекам и подбородку и, падая на водную гладь, тревожили ее безмятежную поверхность.

Утолив жажду Каллад, вытер лицо рукой. Взгляд гнома рассеянно скользнул по успевшей успокоиться поверхности полыньи — то, что он увидел, поразило дварфа больше, чем раскаты грома в солнечный день. Из воды на него смотрело отражение — отражение трех разных лиц. Одно — его собственное — осунувшееся и изможденное и, два других, которые он знал лучше, чем свое: лица из прошлого, с которым, как надеялся Каллад, он распрощался давным-давно, еще при битве на Мрачных Болотах… Изуродованное лицо Скеллана резко контрастировало с суровыми чертами Йерека фон Карштайна.

Маннфред идет!

В чем бы ни убеждал себя дварф, правда состояла в том, что звери все еще были живы! Буря обошла их стороной. Она не унесла их с собой в небытие. Стражу Бури есть ради чего жить, за что сражаться и, ради чего жертвовать своей жизнью. Вампиры бродили где-то по земле, живые, настолько — насколько могут быть живыми эти мерзкие твари. Они бессмертны. Их звенящие клинки, словно вспышки молний, сверкают на полях битв, собирая с человечества свою кровавую дань. Пальцы Каллада коснулись поверхности воды, нарушая ее спокойствие — гном желал избавиться от этой иллюзии, прогнать прочь живых мертвецов.

Рука гнома по самую кисть погрузилась в ледяную воду. Растопырив пальцы дварф медленно водил рукой по полынье, разбивая лица, смотревшие на него, на мелкие кусочки.

— Это все холод…, - попытался уверить себя Каллад, хотя, его ноздри уловили отчетливый запах смерти, принесенный ветром откуда-то с далеких просторов Жутких Склонов. — Это холод заставляет мой разум поддаваться галлюцинациям…

Груз прошлого придавил плечи гнома — он чувствовал себя древним стариком — несмотря на то, что по меркам своего народа, все еще считался юношей. Дварф давно уже перестал считать прожитые годы, исчисляя свой возраст количеством пережитых событий. За свою недолгую жизнь он видел больше, чем самые древние старики Карак-Разъяка. Даже великие воины вроде Груфбада, Горика или старого Роника Серобородого — давно уже ставшего белобородым — не пережили и половину того, через что довелось пройти Калладу.

Продолжая скользить по волнам воспоминаний, Каллад вспомнил день совершеннолетия — тот день, когда Келлус Железная Рука дал своему сыну полное имя — Каллад Страж Бури. Кажется, это было только вчера. Тогда Каллад поклялся не допустить бурю в земли людей и гномов. И сейчас, глядя, как небольшая лавина сходит с отдаленного горного хребта, дварф никак не мог решить — все ли он сделал, чтобы сдержать это обещание…

Маннфред идет!

Твердая решимость овладела Калладом, разбивая цепи, сковывавшие его волю — он сделал свой выбор! Страж Бури пойдет к королю Раззаку и объяснит, что не может больше сидеть, сложа руки, в то время как вампиры снова подняли голову. Они зализали старые раны, они — все еще не были побеждены…

Каллад повернулся и медленно пошел по направлению к цитадели.

Впервые дварф чувствовал себя абсолютно спокойно — призраки прошлого, так тревожившие его все последнее время, впервые молчали.

Принятое решение умиротворило их.

Большой зал собраний во дворце короля Раззака представлял собой совершенное творение гномьей архитектуры и инженерной мысли. Восемь огромных колонн поддерживали высокий сводчатый потолок помещения, терявшийся в полутьме. Колонны были богато украшены резными барельефами с изображениями, прославлявшими величайшие победы дварфов Карак-Разъяка: орки, пронзенные в глаза арбалетными болтами, тролли, разрубленные топорами, головы гоблин и скавенов, размозженные боевыми молотами…

Каллад в восхищении осматривал эти картины — невозможно было не восторгаться мастерством строителей, приложивших свои руки к созданию этих шедевров. Большой зал представлял собой цельное законченное полотно, созданное во славу гномьего народа. Кессоны, украшавшие сводчатый потолок, были декорированы искусным орнаментом, со вставками золота и серебра. Отражаемый благородными металлами свет горящих факелов, освещавших большую винтовую лестницу, спускавшуюся от входа к центру зала, образовывал на мозаичных полах замысловатые узоры. Центральную часть свода занимало огромное резное изображение Гримнира — бога-предка, сжимавшего в могучих руках свои легендарные обоюдоострые секиры. Основание свода украшали барельефы с сюжетами о его путешествии на север в Пустоши Хаоса и многочисленных подвигах, совершенных Гримниром в своем последнем походе.