Сексуальная жизнь сиамских близнецов - Ирвин Уэлш

Прохожу мимо бара, через большое окно видно, что там полно народу. На всех маскарадные костюмы, пьют пиво и шоты. Один мужик за стеклом, встретившись со мной взглядом, пьяным жестом показывает на меня двум девушкам в масках с блестками и начинает бесшумно хохотать.

Перехожу на Бейсайд: в барах и ресторанах люди пьют и едят шлак, который меня совершенно не интересует. Останавливаю такси и прошу разговорчивого водителя отвезти в ближайший торговый центр, чтобы купить кое-что важное. Он смотрит на меня как на очередную приезжую.

– Для «Хит» самое то, – говорит он. – Леброн вчера был в ударе.

Я не понимаю, что это значит, но соглашаюсь и прихожу в ужас от звука собственного голоса: странного, более высокого и быстрого, чем я привыкла, как будто каждое слово – хлопающая крыльями бабочка, которую никак не удается поймать.

В торговом центре покупаю все, что нужно, и, торопясь к приходу Люси, возвращаюсь в квартиру – назад в свою уютненькую тюрьму.

46

Пустые наручники

Я до этого трупов в жизни не видела. Он уже восковый и какой-то нечеловеческий. Вытекшая из него лужа крови по форме напоминает фасоль. Я начинаю сдавленно реветь, горло сжимает одна эмоция за другой. Пытаюсь представить, каким Джерри был в детстве. Вижу маленького мальчика, в изумлении глядящего на мир; как же получилось, что он стал таким мудаком. И когда его так накрыло? Ненавидимый и проклинаемый всеми мешок с костями лежит теперь на полу: молодой еще человек, ушел из жизни в расцвете сил, и только кондиционер не дает ему немедленно начать разлагаться.

Меня накрывает полный паралич, и единственное, что мне приходит в голову, – поехать на квартиру. Освободить Лину, рассказать все про Джерри, показать блокнот, фотографии и негативы. Я холодею от этой мысли, но отцовская бредятина оказалась пророческой. Да, я убийца. Окей, необходимая самооборона, но все равно теперь нужна поддержка Лины, иначе на ближайшие лет двадцать придется ограничиться пиздятинкой безо всяких там искусственных членов. Я совершила убийство, возможно, даже двойное; хер знает как там сейчас Винтер. Все это означает, что теперь я полностью в руках своей заложницы.

Самооборона. Непрерывно повторяя это слово, я выхожу на улицу, залитую рваным светом, и сажусь в «кадиллак»: движения как у робота. Откуда-то доносится шум – едва различимый, но интенсивный и настойчивый; на самом деле его источник – я, но звучит так, будто кто-то шепчет мне на ухо.

Самооборона. Задним умом я понимаю, что вру себе: рано или поздно я бы завалила какого-нибудь козла типа Джерри, я годами к этому шла и немало повидала ему подобных. Когда этот ублюдок залупился, он был уже обречен, а мне теперь придется за это расплачиваться.

Я тру глаза. Две поблескивающие звездочки освещают плотное ночное небо. В окружающей жидкой темноте мелькают приглушенные фары машин. Заезжаю домой, чтобы кое-что взять, и снова еду через центр. Пиздец: руки дрожат на руле. Пытаясь повернуть в последний момент, я чуть не врезаюсь на перекрестке в какой-то кабриолет. Водитель сигналит: франтоватый мужик в костюме и панаме.

– Ёксель-моксель! – кричит он, хлопая себя сбоку по голове. – Следите за дорогой, пожалуйста, девушка! Спасибо! Эй!

Поднимаюсь в квартиру, но Соренсон нет! На полу валяется цепь с пустыми наручниками. Тут вдруг слышу, как Лина (кто ж еще) чем-то загремела на кухне. Ну все: сейчас выйдет на меня с ножом. Но мне даже не страшно: если это судьба, я готова смириться – и, чтобы занимать оборону, сил у меня больше нет. Пусть делает что хочет. Или, может, сюда уже едут копы, которых вызвала моя бывшая узница. Как бы то ни было, теперь мне точно пиздец, полный. Но вот входит Лина, просто машет мне и встает на тренажер.

– Не обращай внимания, Люси, мне еще пятьдесят калорий надо за сегодня согнать.

– Ты… освободилась, – говорю я, изображая недоумение; Лина включает машину и начинает разбег. – Но как? Когда?

– Я сначала стянула с себя наручники. Это было позавчера. Ох, мои запястья… Я вешу пятьдесят девять килограммов, Люси. – Она радостно пялится на меня и разгоняет дорожку. – Такого не было с первого курса!

– Выглядишь прекрасно, – говорю я и чувствую, что к глазам подступают слезы. Я впервые вижу ее такой, какая она есть на самом деле. Она больше не толстуха. – Но ты же… могла сбежать давно…

– А зачем? Результат налицо, – сияет она. – Я, конечно, реально хотела тебя убить, – хихикает она, потом переводит дух, чтобы сохранить ритм дыхания и темп, – но вместо этого я пошла погулять и принесла шампанского! Поначалу было странно и страшно просто даже выйти на улицу… Сучка ты моя чокнутая, – широко улыбается она, задирая майку, чтобы показать живот, который настолько скукожился, что почти исчез, – но цель действительно оправдывает средства!

В это невозможно поверить.

– Вау… Не знаю, что и сказать, я думала, ты так на меня окрысилась, что сразу побежишь в полицию!

– Ну, прям. – Она качает головой. – Ты ж меня спасла! Должна признать, бывали моменты, когда мне хотелось, чтобы ты сдохла, но это была ломка. Теперь я вижу, что ты со мной сделала, что ты мне дала…

– Это ТЫ САМА себе дала… – выпаливаю я, – но слушай, Лина, я должна тебе кое-что сказать…

– Ты создала условия, – перебивает она. – И вернула меня к жизни, поэтому я тебе благодарна от всей души… – она смотрит на дисплей тренажера, – и пи-и-сят…

Выключает дорожку, сходит с нее и идет на кухню. Я, остолбенев, за ней; в голове бурный поток мыслей и образов. Я вижу, как она наливает два бокала шампанского.

– Лина, надо поговорить, произошло нечто…

– Нет, сначала выпьем. – Она поворачивается и говорит резко: – После всего того, что я пережила, дай мне хоть одну минуту, блядь, а потом можешь снова морочить мне голову своим бредом. Господи!

Ответить мне нечего. Она действительно заслужила эту минуту и даже больше. Гораздо больше, чем я, так что я снова тащусь за ней в гостиную.

– За нас, – хмуро говорю я, поднимая бокал кюве к губам и думая о Джерри, который лежит там на ковре в луже крови. Делаю большой глоток.

– Я стала собой благодаря тебе, – говорит Лина, – ты заставила меня посмотреть правде в глаза. То, что отняли другие…

Я едва слышу, что она говорит: эта хрень ударила в голову, и я чувствую, что у меня отвисает челюсть, а руки-ноги становятся ватными…

– …ты мне вернула…

– Вернула… – повторяю я в глупом оцепенении, хотя вижу, что Лина Соренсон смотрит на меня с торжествующей ухмылкой.

– Но при этом ты злобная тварь, и тебя нужно наказать, – улыбается она; я в этот момент сажусь на матрас и заваливаюсь на него.

Я без сил, со мной можно делать что угодно, и она защелкивает наручник у меня на запястье.

И вот я снова в школе, идут соревнования, я бегу по стадиону за Салли Форд – самой быстрой спортсменкой. Я всегда приходила второй. Вижу красное лицо отца, который пришел поболеть за меня, и почти догоняю ее. Почти. Ближе мне так и не удалось к ней подобраться.

Когда мы ехали домой, отец всю дорогу молчал.

– Я ведь почти победила, – оправдывалась я.

– «Почти» не считается. Победила эта самодовольная мелюзга, а ты проиграла. – Он покачал головой. – Но ничего не поделаешь. Ты же просто девочка.

Потом я вижу Клинта Остина: мы в классе, он мне улыбается и спрашивает, буду ли я с ним целоваться. Я говорю «может быть». Но когда они с дружками окружили меня в парке, я просто впала в оцепенение. Потом он стал целовать меня, засунул язык мне в рот. А дружки давай его подбадривать. Потом он отвел меня в кусты за дерево – там часто уединялись: нависавшие сверху ветви и густые заросли образовывали почти невидимую пещеру, – но он окликнул друзей, чтобы те подошли.

– Пизду покажи, – сказал он, и вот я уже лежу на спине, меня хватают, держат, стягивают с меня одежду; Клинт залез на меня и вошел в меня.

Я не сопротивлялась, не сказала ни слова. Я просто решительно не хотела больше быть девочкой, как сказал отец, не хотела плакать, быть слабой и о чем-то просить. Я лежала в трансе и дала Клинту сделать все, что он хотел. Закрыв глаза, я ногтями и пальцами зарылась в землю под собой: между ног стало сильно жечь. Потом дружки разлетелись в разные стороны как мухи, Клинт вышел из меня и слез, и я увидела лицо отца. Забыв про боль между ног, я встала, натянула трусы и расправила юбку. Я не хотела ему говорить, что меня изнасиловали, что меня принудил этот псих со своей бандой и что я не могла и не стала сопротивляться, как поступила бы настоящая Бреннан. Что, если бы отец не нашел меня, они прошлись бы через меня все. Нет, пусть лучше считает меня шлюхой, чем слабачкой, трусихой и вообще девочкой: для меня это был еще больший стыд.

После этого я пошла на тхэквондо, кикбоксинг и карате. Я хотела всем показать, что меня больше никогда нельзя будет запугать, никогда нельзя будет сделать так, чтобы я впала в оцепенение, никогда. Что я научусь всему, что умеют они. Что я смогу пиздить этих гондонов и уничтожать их…