Пушкарь - Юрий Корчевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После долгих раздумий я снова поехал в Разбойный приказ к знакомому дьяку. Похохотав, он пригласил меня в знакомую комнатушку:
– Никак опять какого татя поймал? У нас хлеб отбираешь? Что случилось на этот раз?
– Да пока ничего, слава богу, не случилось.
– А пошто ко мне пожаловал?
– Ты уже знаешь про Аптекарскую школу?
Дьяк кивнул.
– Для обучения нужны трупы, изучать анатомию, делать учебные операции.
Глаза дьяка округлились.
– Что-то раньше я о таком не слышал, не напасть ли какую учинить думаешь?
– Разве я похож на умалишенного? А то, что никто ранее этим не занимался, так и школы ранее не было.
Дьяк задумался. Я попытался дожать:
– У вас казни бывают?
Дьяк кивнул.
– А мертвые тела куда деваете?
– Так во рву закапываем.
– А теперь к нам в школу привозить станете, а потом мы сами похороним останки.
Дьяк надолго задумался, забарабанил пальцами по столу. Наконец заговорил:
– Вишь ли, какое дело, они ведь на казни тоже не совсем целые попадают, после пыток без одежи на них смотреть страшновато.
– Не все ведь изувеченные, наверное, кто-то и сам, без пыток, на допросе рассказывает.
– Так работа наша такая, ежели царь али другой князь, боярин не увидят следов, подумают – ленимся работать.
В логике ему отказать было нельзя. Умен мужик, даром что звероват обличьем. Наконец мы договорились, хлопнули по рукам. Через неделю к нам привезли на подводе закрытый дерюжкой труп. Монахи скоро перетащили его в отведенную для этого комнату на первом этаже, вход в нее был отдельный, сзади. Вокруг стола собрались ученики.
Сделав широкий разрез от подбородка до лона, я начал на трупе показывать расположение и устройство органов, доступ к ним при операциях. Поскольку труп при казни был обезглавлен, крови было мало. После трехчасового занятия утомленные монахи разошлись. Двух дежурных на телеге я отправил закопать тело. К сожалению, холодильников у нас не было.
Довольный и усталый вернулся домой. Не спеша поужинал в семейном кругу. Решил на следующий день отправиться в Иноземный указ, пора было известить о своем нахождении в Москве, со школой вроде бы все утряслось, первоначальный период неустроенности и неорганизованности, период становления, самый трудный, прошел.
Пора было подумать и о себе. До сих пор больных мы принимали бесплатно или за скромные пожертвования. Да и понятно – не будешь обучать школяров на богатеньких Буратино, тем более и о семье подумать надо.
День с утра начался не так, как я планировал. После заутренней молитвы ко мне подошел незнакомый монах, сказал, что от отца Гавриила, тот просит немедля к нему прибыть. Ну что ж, требует, значит будем. Я сел в возок, посадил рядом монаха, и мы поехали в Кремль. Сопровождающий проводил меня в комнату отца Гавриила и оставил. Около получаса пришлось ждать. Но вот в коридоре послышались шаги нескольких человек, и в комнату вошли митрополит Филарет, отец Гавриил и незнакомый мне монах преклонных лет. Я поздоровался и поклонился, поцеловал протянутую руку. С ходу митрополит меня огорошил:
– Ты что же, непотребством в школе занимаешься?
Я оторопел:
– Ничего неподобающего в школе не происходит.
– Вчера ко мне один из твоих учеников приходил – мертвые тела режешь, срамно это! Душа, даже если это душа разбойника, обеспокоена быть не может, тело должно быть погребено.
– Святой отец, во всех лекарских школах так делается – Италии, Франции, Германии. Нельзя научить лечить человека, не узнав его устройства, не набив руку на мертвых.
Митрополит в гневе поднял руку:
– Молчи, нечестивец, ты заблуждаешься и упорствуешь в своем грехе. Чему ты можешь научить монахов, что я доверил тебе в обучение? С сего часа я отлучаю тебя от школы, никакой ереси там больше не будет. Отныне школу будет возглавлять отец Феодосий, передать ему отчет о потраченных средствах. Тебя же я лицезреть рядом больше не хочу, прощай!
Круто развернулся и вышел.
Отец Гавриил с отцом Феодосием вежливо помолчали, позволяя мне переварить услышанное. При вызове я мог ожидать чего угодно – кто-то из высокопоставленных дворян заболел, какие-либо перемены в работе школы назрели или еще что-то. Но вот так! Эх, темное средневековье, делаешь, что в силах человеческих, пытаешься за уши тянуть к свету учения, и тут на тебе. Ладно, хорошо хоть, за грех великий мой башку не отрубили или в Разбойный приказ не отдали, к знакомому дьяку на исповедь. Я немного отошел от шока. Хорошо, поехали, святые отцы, в школу, дела сдавать. Монахи сели на сиденье, я пристроился рядом с Потапом на облучке, и мы поехали в школу, прошли в мой кабинет, я достал бумагу с расходами, пересчитал оставшееся серебро, вручил Гавриилу. Пошли по комнатам, я показывал сделанное, отец Феодосий отмечал на бумаге. Зайдя в класс, где шли занятия, я вежливо прервал их, попрощался с учениками, которые сначала застыли в молчаливом изумлении, а затем обрушили на меня град вопросов – почему, зачем, куда от нас, мы к вам привыкли и прочее.
Я указал на дверь моим неизменным помощникам – Петру и Маше, и, не попрощавшись со святыми отцами, мы вышли из здания, сели в возок.
Толкнув в спину Потапа, я бросил коротко: «Домой». Возок мягко тронулся, я сидел в прострации. Оба помощника начали меня теребить вопросами – почему столь резко оборвалось начатое хорошее дело, кто в этом виноват, ну и, конечно, – самый главный – что делать. Как мог я им объяснил, что кроме меня не виноват никто, хотя особой вины за собой не чувствую, дело во вскрытии вчера трупа, об этом стало известно из доноса учащегося митрополиту, меня сочли чуть ли не еретиком, хорошо – на костре не сожгли. Все угнетенно замолчали. Даже мои помощники понимали, что с Филаретова распоряжения мы начали великое дело – обучение врачеванию на Руси. До нас никто этим целенаправленно и на государственном уровне не занимался. Обида глодала душу. Приехав домой, я заперся с помощниками в своем кабинете, и под жаркие споры о наших дальнейших действиях мы изрядно напились. Обеспокоенная Анастасия стучала в дверь, прося то открыть, то объяснить, в чем дело, раньше ведь такого не случалось. Проснувшись поутру с больной головой и выпив заботливо поднесенного холодного рассола, я чуть поправился и внятно объяснил Настеньке, что меня и моих помощников от дела отстранили, мол, мы чуть не еретики и нечестивцы.
Настенька моей обиды не разделяла, радостно захлопала в ладоши:
– Вот и хорошо, с этой государевой службой тебя совсем не бывает дома, все дела и дела. Вспомни, когда мы в последний раз занимались любовью?
Я честно попытался вспомнить, а действительно когда? Настя наставила на меня палец:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});