Искусство и жизнь - Уильям Моррис

В этом коротком обзоре я намеренно опустил ступени, через которые мы пришли к резкому различию между ремесленником средних веков и свободным рабочим наших дней, между производством изделий для непосредственного потребления и производством их как товаров для мирового рынка. Мне хотелось представить вам эти различия возможно отчетливее, но, предвидя возражения, я должен сказать, что отчетливо сознаю, что это превращение происходило постепенно, что свободный рабочий нового времени не должен был в самом начале резко менять способ работы, что система разделения труда коснулась его в XVII веке, что она была усовершенствована в XVIII и что, по мере того как эта система приближалась к совершенству, изобретение автоматически действующих машин еще раз изменило отношение рабочего к своей работе и в крупных промышленных отраслях превратило его из машины в сиделку при машине (мне кажется, это было для него достижением) и, с другой стороны, привело почти все уцелевшие до той поры ремесла под власть той же системы разделения труда и, таким образом, на некоторое время уничтожило мастерство среди тех классов, которые трудом зарабатывают себе на жизнь. Но их мастерство почти совсем вымерло, сохранившись только среди художников-профессионалов, претендующих на звание джентльменов.

Если мы серьезно хотим, чтобы архитектурные искусства утвердились в жизни, мы должны прямо взглянуть в лицо тем фактам, которые в первую очередь касаются рабочего. Но чтобы ясно представить себе действительное положение рабочего, производителя товаров, мы должны уяснить и положение их потребителя. Ибо, возможно, скажут, что если вы хотите, чтобы производились определенные изделия, то нужно лишь создать спрос на них — и производство наладится тогда совершенно естественно, снова преобразив рабочего в ремесленника. Это было бы совершенно верно, если допустить, что такой спрос действительно существует и что он достаточно широк, но затем встает вопрос, можно ли создать такой подлинный и широкий спрос и если можно, то как это сделать?

Нынешняя система производства, превратив ремесленника в лишенную собственной воли машину, превратила также и прежнего соседа с хорошими покупательными способностями в раба широкого рынка, то есть просто в кошелек. Девиз современного коммерсанта — «Не рынок для человека, а человек для рынка». Рынок, таким образом, хозяин, а человек — раб, что, по моим понятиям, прямо противоположно разумному порядку вещей. Посмотрим, так ли это. В наше время приходится сталкиваться с громадной проблемой правильного использования человеческого труда. Если мы не сможем так или иначе использовать труд, то он поглотит нас без остатка — независимо от того, что случится потом. Если нам не удастся применять его должным образом, мы, во всяком случае, должны быть готовы столкнуться лицом к лицу с развращенным и упадочным обществом. И лично я хотел бы, чтобы мы подумали всерьез о правильном применении труда, вместо того чтобы использовать его как-нибудь. Но при всех условиях, даже оставляя в стороне несколько сотен тысяч людей, которые независимо от направления нашей деятельности будут умирать с голоду или вынуждены будут идти в работный дом, мы все равно должны признать, что обязаны позаботиться об устройстве рабочей силы, иными словами — людей. Я только что оказал и настойчиво повторю опять, что подлинные наниматели (или, скажем, покупатели) рабочих — это люди трудящиеся, и если бы у них не было других покупателей, то я совершенно уверен, что в конечном счете рабочие были бы заняты только лишь производством полезных вещей, в число которых я, конечно, включаю и всякого рода художественные произведения. Но так как у рабочих есть и другие покупатели, то у меня такой уверенности нет, и я вижу, да и другие не могут не видеть, что они заняты производством множества хотя и ходких, но бесполезных товаров. Сами они отнюдь не столь хорошие покупатели своих товаров, какими должны бы быть, ибо они недостаточно богаты. Все товары, которые они покупают, низкого качества, поэтому круг покупателей должен быть расширен за счет состоятельных и богатых классов, а последние, надо думать, достаточно богаты, чтобы удовлетворять свои потребности действительно хорошими товарами. Благоразумные люди из их числа не стали бы требовать иных, худших товаров, если бы только могли сдержаться, но, насколько я могу видеть, сдержаться они не могут. Создается впечатление, что азартная игра в прибыль слишком затягивает, а потребность занять рабочую силу слишком настоятельна, чтобы они могли позволить себе покупать и потреблять только то, в чем они нуждаются. Они вынуждены покупать много вещей, в которых не нуждаются; у них, таким образом, обязательно появляется привычка к роскоши и блеску, и поэтому рынок, который пустовал из-за нищеты бедных, вполне может быть занят обслуживанием стремящихся к роскоши богачей. И вы должны понять, что, хотя все изготовленные товары должны быть потреблены, это потребление тем не менее не доказывает их полезности; их обязательно нужно использовать, иначе они пропадут зря; если же в них не будет нужды, то они и не могут быть использованы и должны пойти прахом.

Теперь, рассуждая о возможности широкого и настоящего спроса на декоративное искусство, мы сталкиваемся в самом начале с той трудностью, что рабочие, которые должны создавать это искусство, заняты большей частью расточительством своего труда двояким способом — с одной стороны, производя низкопробные товары, покупать которые их вынуждает собственное униженное положение, но на которые по-настоящему не должно быть никакого опроса, с другой же стороны — производя товары не для потребления, а для расточительной жизни богатых классов, причем на эти товары опять-таки не должно быть спроса. И оба вида такого злополучного спроса навязываются обоим этим классам, ибо им навязывается положение, побуждающее их к этому спросу. Широкий рынок, который должен быть нашим слугой, оказывается нашим хозяином и повелевает нами. Поэтому широкий и настоящий спрос на произведения декоративного искусства может создаваться только мастерами художественного ремесла, но он не возникнет при нынешней системе производства, ибо последнее не могло бы развиваться, если бы большая часть его товаров производилась ремесленным способом.

В конце концов мы вынуждены прийти к следующему заключению; интерес к работе и наслаждение ею обязательно должно сопровождать создание даже самого скромного произведения искусства.

Но наслаждение и интерес могут иметь место лишь при условии, что рабочий свободен в своем труде, то есть сознает, что он изготовляет вещи, отвечающие его собственным потребностям — потребностям здорового человека. Нынешняя же система машинного производства не допускает существования таких свободных рабочих, которые сознательно трудятся над производством товаров для себя и своих соседей; эта система препятствует возникновению широкого покупательского спроса на товары, создаваемые такими рабочими; поэтому, поскольку ни производители, ни потребители не свободны производить или требовать товары соответственно своим желаниям, мы при нынешней системе производства не можем развивать декоративные искусства, бороться за которые я вас призывал, и должны перестать притворяться, будто обладаем этими искусствами.

Что же нам делать, чтобы сбросить с себя этот позор, чтобы у нас было право оказать, что либо нам недостает в жизни искусства и никакая подмена не может нас удовлетворить, либо же мы и не хотим его и не собираемся его добиваться.

Если вы согласны с моими положениями, то практические выводы из них ясны: мы должны попытаться изменить систему производства товаров. Я не собираюсь тем самым утверждать, что мы должны стремиться к уничтожению всякого машинного оборудования. Какие-то изделия, которые создаются теперь вручную, я предпочел бы делать с помощью машин, а другие изделия, которые теперь производятся с помощью машин, я бы предпочел делать вручную. Короче говоря, мы должны стать повелителями наших машин, а не их рабами, как теперь. Мы хотим освободиться не от той или иной осязаемой стальной или медной машины, а от громадной неосязаемой машины коммерческой тирании, которая угнетает всех нас. Организацию бунта против засилья коммерческой системы я считаю достойным делом.

Не забывайте, что написано в тексте моего доклада и моих слов о том, что наша цель — присоединить к побуждению трудиться из необходимости интерес к самой работе и наслаждение ею.

Я выступаю не за то, чтобы производить в мире немного больше красоты, хотя я и люблю ее и многим готов пожертвовать ради нее. Я выступаю во имя жизни людей или, если хотите, — вместе с римским поэтом — во имя целей жизни{6}. В этом зале, возможно, не многие могут себе ясно представить, что значит повседневная нудная работа, чуждая другого результата, кроме продолжения нудной жизни, которая является уделом большинства людей нашей цивилизации. Понять все это можно только благодаря опыту или сильному воображению. Но сделайте все возможное, чтобы это понять, а затем — попытайтесь представить себе ту перемену, которая последует за превращением повседневной безнадежной лямки в повседневный радостный труд, ждущий от нас применения творческой энергии и озаренный сознанием его полезности и надеждой на одобрение друзей и соседей,, на благо которых он выполняется. Несомненно, если вы серьезно подумаете об этом, то еще раз признаете, что ради такой перемены стоит принести любые жертвы. Я снова скажу, как говорил не раз, что если человечество не в состоянии надеяться на то, чтобы наслаждаться своим трудам, то лучше ему совсем отказаться от всякой надежды на счастье.