Звезды царской эстрады - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дивертисмент
Константин Сокольский «Соколенок»
Помнишь, как на масляной в Москве
В былые дни пекли блины?
Жирный блин царил на всей земле,
Все от блинов были пьяны.
И хозяйка милою была
И блины мне вкусные пекла…
Романс «Дуня», из репертуара К. Сокольского, стихи и музыка Марка Марьяновского
Одним из соратников и даже другом Морфесси в его балканский период жизни стал Константин Тарасович Сокольский (Кудрявцев, 1904–1991).
В 1928 году Сокольский начал выступать в кинотеатрах с народными романсами и песнями Александра Вертинского. Умело подражая, он даже выступал в костюме Пьеро.
Его первые концертные программы состояли из цыганских, итальянских, кавказских песен, а также песен каторжан, которые исполнялись с оркестром или под гитару в соответствующих сценических костюмах. Он стал и первым (за несколько лет до Петра Лещенко) исполнителем произведений композитора Оскара Строка.
Певец активно гастролировал по Восточной Европе, был знаком с Федором Шаляпиным, общался и конкурировал с Петром Лещенко, обучал пению юную Аллу Баянову.
В 30-е годы много гастролировал в Югославии, где крепко подружился с Юрием Морфесси. Несколько предвоенных лет артисты встречались практически ежедневно. В мае 1940 года Сокольский вернулся в Ригу, которую вскоре заняли немцы. В 1944 году он был задержан и посажен в лагерь для отправки в Германию, однако вырвался из плена. После освобождения Риги Константин Сокольский – артист Латвийской филармонии, солист Малого симфонического оркестра окружного Дома Красной армии. В 1946 году на одном из концертов он спел одну из песен Оскара Строка и тут же был уволен из филармонии, поскольку Строк тогда был в опале. Позднее исполнитель долгие годы работал в культурных учреждениях Латвийской ССР, выезжал с концертами по стране, но о былой славе пришлось забыть навсегда. Константин Тарасович оставил очень теплые воспоминания о своем друге Юрии Спиридоновиче Морфесси[44]:
«Впервые я услышал выступления Морфесси в конце двадцатых годов у нас в Риге, в фешенебельном кабаре “Альгамбра”, и уже впоследствии, после восьми– или десятилетнего перерыва – в Белграде в Югославии. Можно сказать, я слышал двух разных певцов.
В кафе «Альгамбра» Морфесси выступал в боярском кафтане
…В кабаре “Альгамбра” Юрий Спиридонович пел русские, цыганские романсы в ярком боярском костюме, очень гармонировавшем с его импозантной внешностью. Выступал Морфесси в кабаре в течение нескольких месяцев. Он имел громадный успех, и я был восхищен его прекрасной внешностью, его красивого тембра баритоном. Но познакомиться мне с ним тогда не удалось – ведь я в то время был только начинавшим выступать на сцене певцом…
В начале 1937 года мой импресарио сделал контракт на выступления в Югославии, в Белграде, в фешенебельном кафе “Казбек”. По приезде я узнал, что здесь только недавно окончил свои гастроли, продолжавшиеся долгое время, Юрий Морфесси и сейчас выступает в том же Белграде на Балканской улице.
Признаться, я здорово струхнул: хотя я выступал в европейских столицах, уже заявил себя как певец, но перспектива выступать после такого прославленного артиста меня не особенно радовала. Однако опасения оказались напрасными: публика приняла меня очень хорошо, и забегая вперед, скажу, что я в этом “Казбеке” вместо одного месяца, на который был заключен контракт, пропел один год и семь месяцев. С самого первого дня приезда я мечтал увидеть и услышать выступление Морфесси, но так получилось, что выступали мы почти в одни и те же часы, а потому найти возможность послушать Морфесси было очень сложно.
Здесь я хочу оговориться, что от завсегдатаев «Казбека” я узнал, что здесь же, в Белграде, проживает бывшая жена Морфесси, Валентина Васильевна, которая вышла замуж за югославского богача Славку Захарыча. Я неоднократно бывал у них и сдружился с их семьей. Они меня очень тепло принимали на своей вилле под Белградом, в Топгадоре. Однако меня предупредили: никаких разговоров о Морфесси не заводить…
И вот однажды моя мечта сбылась. Я уговорил хозяина “Казбека” переставить время моего выступления и со своим коллегой (тоже певцом в программе “Казбека”, черногорцем Миле Беговичем) пошел на Балканскую. Пришли туда перед самым выступлением Морфесси и заняли нишу как раз напротив оркестра.
Медленно погас свет, прожектора осветили оркестр, скрипач объявил выступление, и вышел Морфесси. Он спокойно поднялся под аплодисменты на подиум. На певце прекрасно сидел фрак. Морфесси – как король, как орел – окинул взглядом зал. Пауза длилась почти минуту. Зал замер… Все внимание было направлено на певца. Чуть заметным движением головы Морфесси дал знак скрипачу начинать интродукцию, не объявляя названия романса. Полилась тихая музыка. Морфесси как-то вытянулся вперед и вкрадчиво запел, как бы обращаясь к кому-то в зале:
Ты говоришь, мой друг,
Что нам расстаться надо…
И нет больше короля, нет орла. На сцене – влюбленный, просящий потерянную любовь… И вдруг, как бы заключая мысль первой песни:
Что мне горе —
Жизни море можно вычерпать до дна!
Он как будто вырос на полголовы, плечи его раздвинулись, всё – другое… Так он спел шесть-семь песен, прерываемый громкими аплодисментами.
Я был буквально поражен его выступлением. Он пел лучше, чем когда я слышал его в Риге, но это было совсем другое. В Риге он как бы любовался собой, звучанием своего голоса, а здесь в каждом романсе, в каждой песне он передавал мысль, содержание текста и его сущность, пропуская всё через себя, что в совокупности с его меняющимся тембром голоса создавало картины, подобные тем, что рождаются под кистью художника-живописца.
В зале овации, крики “бис”. И публика успокоилась только тогда, когда Морфесси сказал, что выступит еще раз.
Мой спутник, Миле Бегович, просил меня остаться и провести вечер в компании его земляков-черногорцев, но я не мог. Я был в трансе. Я оставил Беговича, вышел из кабаре и всю ночь ходил по Белграду, но не мог прийти в себя. В голове была только одна мысль: “И я еще считаю себя певцом! Ведь вот человек
