Вторжение - Вячеслав Хватов

Подразделения 'Public Order' состояло в основном из кавказцев и боевиков других диаспор, и Боб ни контролировать, ни даже сотрудничать с ними не мог, хотя и там у него были свои люди среди немногочисленных запуганных русских сотрудников, находившихся в основном на побегушках. (Одного мы с Костиком видели, когда ехали из Вазерков.) С мехкорпусом дела обстояли лучше, но все равно, единственное, что можно было поиметь с тамошних брателл, это — подкинуть что-нибудь куда-нибудь, да заручиться невмешательством в акции, которые проводило подразделение Боба.

С акциями интересно. Сейчас коммандос все еще находились в стадии формирования. Тренинги, кастинги, стрельбы, тактические занятия… Поэтому командование миротворцев их особо не дергало. Понятно, что долго так продолжаться не могло, и Боб готовил своих людей к переходу на нелегальное положение. В лесу и в заброшенных деревнях оборудовалось великое множество схронов и несколько запасных баз. Но изобразить контрпартизанскую деятельность все же пришлось. Месяц назад немногочисленный тогда отряд Боба, состоящий из таких же, как и сам командир бывших бойцов пензенского особого отряда полиции, нанес 'дружеский' визит в один из аулов, боевики из которого полностью вырезали соседнее русское село Трушнино. Все это было обставлено так, будто эти абреки устроили бунт. Одна разведгруппа бобринцев накануне зачистки Шнаево расстреляла возле этого аула миротворческий патруль, а вторая ночью ликвидировала местного имама. Возмущенные даги по утру высыпали на улицу, что было зафиксировано камерами кружащего над аулом беспилотника. Внезапность нападения гарантировала успех. Все мужское население (как их называют миротворцы — МАМs (Military aged men) было уничтожено, бабы с детишками отправлены в лагерь для перемещенных лиц в Пензе. Конечно, потом поднялся шум, ведь многие боевики этого аула официально состояли в той же территориальной полиции, а какая-то дагестанская шишка из этого аула и вовсе была дальним родственником мэра Пензы Ахмеда Муртазалиева. Но шумели недолго. Миротворцам на все вместе взятое местное население по большому счету было наплевать. Их кредо — качай нефть, поддерживай хаос, а аборигены сами отрегулируют свою численность до уровня, необходимого для охраны всяких вкусных мест, работы на них и обслуживания 'белого господина' в пробковом шлеме.

Бобрин, видя такие настроения у миротворцев, сознательно формировал националистический имидж своего отряда. Ну, например, на шевронах коммандос была намалевана стилизованная свастика. Особенно смешно было смотреть на истинного арийца Эдика Маркаряна по прозвищу 'Макарон' — тоже бывшего бойца пензенского отряда полиции специального назначения, а теперь зама Бобрина.

Еще в отряде поговаривали, что километрах в ста пятидесяти на северо-восток есть еще одно подобное 'контрпартизанское' подразделение, так же маскирующееся под националистов (но уже под татарских), под названием 'Идель Урал'. Много лет перед войной американцы финансировали контору с таким же названием, но эти нынешние были выживальщиками, и ждали второго пришествия, кометы и всемирного потопа вместе с ледниковым периодом. По слухам в 'Идель Урал' с востока даже забросили кадровых вояк, которые теперь натаскивают их по полной программе. Ну да и местные отцы-командиры не лыком шиты. И Боб и его бывшие сослуживцы — практически весь костяк нашего отряда повоевали не на одной кавказской.

Что касается второго моего откровения, то это оно снизошло на меня, как только я попал в цепкие лапки симпатичной пухлой блондинки, занимающейся в отряде работой с кадрами. Меня мурыжили битый час, заставляя заполнять какие-то формуляры и анкетки. Я сидел и думал, еще немного и блондинко подсунет мне трудовую книжку, где будет записано, что меня принимают на работу партизаном-пулеметчиком шестого разряда или ведущим инженером-подрывником. Девушка была какая-то не всамделишная. Ну, никак она не вязалась со всем тем, что мне довелось пережить, да и с моими представлениями о партизанском отряде тоже. Девушка что-то быстро печатала на компьютере, при этом она включила два настенных экрана за моей спиной. На одном из них шевелил губами какой-то старец в тюрбане. На другом ей что-то втирал офицер в форме коалиционных войск. Галя ухитрялась распределять себя между обоими, переключаясь крохотным переносным пультом. Ее тоже слышно не было (она общалась через наушники), но по ее ответам можно было догадаться о чем речь. Старейшина просил принять в на работу несколько молодых людей из своего рода, в чем ему было отказано по причине полной укомплектованности подразделения. Офицеру же Галя говорило полностью противоположное. Мол, народ все прибывает и надо бы ему изыскать еще средств в своих фондах для того, чтобы поставить на довольствие новобранцев и обеспечить их всем необходимым.

Уж не знаю, как в отряде отчитывались перед миротворцами. Новый народ действительно все время появлялся, но пройдя ускоренный курс обучения военному делу, тут же растворялся среди мирного населения.

Я посмотрел на старейшину. Ему явно приходилось прилагать некоторое усилие над собой, чтобы не выказать недовольство общением с кафиркой с непокрытой головой и вызывающим, по его мнению, поведением. Офицер же наоборот улыбался и подмигивал Гале.

Ну и уроды. Это ж какое надо терпение, чтобы с ними общаться каждый божий день. (А ведь я потом узнал, что миротворцы три месяца назад среди бела дня застрелили Галиного отца, а обезображенный труп ее пропавшей без вести сестры нашли в канаве неподалеку от одного из аулов).

Сейчас, сидя на поваленном дереве, на краю лесной поляны, я ковырялся в сухпае и вспоминал, с каким облегчением я выскочил тогда из кабинета. Так и хотелось взять автомат и разрядить его в оба экрана.

Кстати об автомате. Его и всю остальную снарягу мы с Костиком буквально выстрадали при получении на складе. Опять пришлось заполнять море бумажек. Зато теперь у меня есть: пистолет АПС, АК-74М с подствольным гранатомётом ГП-30, разгрузка, подсумки для магазинов и выстрелов к гранатомёту, маскировочная накидка с накомарником, спальный мешок, коврик, пончо, два комплекта камуфляжной одежды и один этот дурацкий мундир с полицейским шевроном, нижнее белье, кроссовки и американские ботинки, ложка-кружка, нож, аптечка, рация, запасные аккумуляторы, малая пехотная лопатка. В общем, здоровенный рюкзак, набитый барахлом. Я еле-еле донес все это до своего угла в одной из комнат приспособленной под казарму библиотеки. А когда выдали патроны, я загрустил. Хорошо, что ничего криминального на стрельбище коммандос не делали, а лишь весело и с огоньком расходовали патроны, щедро отсыпанные миротворцами из закромов бывшей родины. Поэтому идти пришлось недалеко. Километра полтора. Но и эта дистанция далась мне с трудом.

Новички и старожилы стреляли по отдельности. Самые обычные типовые мишени для первых были установлены метрах в ста пятидесяти от рубежа, а 'ветераны' упражнялись на ростовых, упрятанных среди молодых елок и кустов дикой смородины. До них, по моим прикидкам было метров пятьсот.

Я подошел к поближе к рубежу и попытался разглядеть, куда же это они стреляют. Буйство красок сентябрьского леса мешало распознать цели, которые только и замечаешь, когда от них летят куски или они падают.

За моей спиной толпились такие же, как и я новобранцы. Старожилы, чувствовалось, маленько форсили. Хотя выражалось это в мелочах. Никто не палил в прыжке по македонски и не стрелял от пупка. Больше всего поразил командир. Он приказал нашему старому знакомому Пашке Борзыкину расставить все у тех же елочек орудийные гильзы и принялся стрелять одиночными.

Пятеро пацанов, выхватывая друг у друга поцарапанный бинокль комментировали происходящее:

— Не попал, не попал! — вполголоса восклицали они.

— Дай-ка. — Я отобрал я у худого веснушчатого паренька оптику.

Действительно при каждом выстреле командира все пять металлических цилиндров оставались стоять на месте.

Когда Морда и остальные, наконец отстрелялись, не выдержал и вместе с молодежью рванул к мишеням посмотреть как там дела. Все гильзы оказались продырявлены. И не по одному разу. Автоматные пули аккуратно насквозь прошили металл. Издали ничего непонятно, а вблизи впечатляет.

Наступила и наша очередь. Я лег, устроился поудобнее, продышался. Тут уж без советов не обошлось. Мною занялся лично Морда. Кстати Леша — парень скромный, добродушный, и ни внешне, ни внутренне своему прозвищу не соответствует. Невысокий, не упитанный, с редкими прямыми русыми волосами и открытым светлым лицом. Такого проще себе представить в библиотеке за томиком Куприна, чем в качалке или на полигоне. Очень он мне лабуху тогда помог с воинскими премудростями.

Сняв автомат с предохранителя, я совместил мушку с этой самой прорезью и навел ее под черное яблочко мишени. Задержал дыхание и выстрелил. Потом еще раз. И еще.