Библейский контекст в русской литературе конца ХIХ – первой половины ХХ века - Игорь Сергеевич Урюпин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
38. Как иррационально-стихийная «власть земли», зов пола, «телесного низа» довлеет над Иудой в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»?
39. Докажите, что Иуда из Кириафа в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» продолжает череду героев-посредственностей, появившихся в творчестве писателя середины 20-х годов.
40. Как отразилось в романе М. А. Булгакова учение Г. С. Сковороды о «чистом и нечистом» сердце? У кого из героев «Мастера и Маргариты» «нечистое» сердце?
41. «Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа»? Какова роль Понтия Пилата в расправе над менялой? Что повлекла за собой смерть предателя? Каково ее вселенское значение?
Темы докладов и рефератов
1. Апокалиптические мотивы и образы в творчестве М. А. Булгакова.
2. Трансформация мифа о первотворении в пьесе М. А. Булгакова «Адам и Ева».
3. Национальное и вселенское в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».
4. Историко-культурная оппозиция «эллинский» / «иудейский» в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».
5. Сакральные языки в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».
6. Проблема веры и знания в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».
7. Поиск правды-праведности в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».
8. Образ Пророка в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: воплощение духовных традиций русской классической литературы.
9. «Правда ума и сердца»: образ Иешуа Га-Ноцри как воплощение духовного совершенства.
10. Понтий Пилат в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: жестокий тиран или законопослушный чиновник?
11. Тема высокого безумия в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».
12. Трагедия «головного» выбора: судьба Понтия Пилата в вечности.
13. «Живое сердце» и «мертвый ум»: философский смысл образов Иешуа Га-Ноцри и Понтия Пилата в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».
14. Сновидческая поэтика романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».
15. «Идея созерцающего сердца» (И. А. Ильин) в русской религиозной культуре и национальной ментальности.
16. Образ Иешуа Га-Ноцри в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» как воплощенное Сердце.
17. Антитеза ум – сердце и ее значение в раскрытии духовного мира Левия Матвея (роман М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»).
18. «Феноменология сердца» в русской религиозной философии первой трети ХХ века и в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».
19. Герой-рационалист в творчестве М. А. Булгакова и Л. Н. Андреева.
20. Образ Левия Матвея в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» и образ Иуды Искариота в одноименной повести Л. Н. Андреева: типологические схождения.
21. Тема вечности в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: образ Левия Матвея в метаистории.
22. «В ХХ веке Иуда весьма часто является героем поэзии и прозы» (М.Горький): образ Иуды в русской литературе ХХ столетия.
23. Место Иуды из Кириафа в галерее евангельских образов романа М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита».
24. Вопрос о предательстве Иуды в книге прот. А. Меня «Сын Человеческий».
25. Иуда из Кириафа в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: коварный обманщик или обманутый, «личный агент» Каифы или орудие в руках Провидения?
26. Сердце «под черным покрывалом»: духовная ограниченность и душевная тьма Иуды из Кириафа (роман М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»).
27. Образ пустой головы и неодухотворенного сердца: Иуда из Кириафа в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».
28. «Тайна Иуды» в очерке Д. С. Мережковского «Иуда предатель» и в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».
29. Мотив горящих светильников в «древних» главах романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» и его роль в развитии темы душевно-духовной тьмы Иуды из Кириафа.
Ветхозаветный текст в «Автобиографических заметках» С. Н. Булгакова
«Автобиографические заметки» С. Н. Булгакова, впервые опубликованные в Париже в 1946 году, были «составлены» Л. А. Зандером из числа работ, написанных богословом в разное время, но объединенных темой его духовного становления и религиозно-мистического призвания. В сборник вошли лирико-философский очерк «Моя родина», эссе «Мое безбожие» и «Мое рукоположение», статья «Зовы и встречи» из «созерцаний и умозрений» «Свет Невечерний» (М., 1917), главы из ненаписанной книги о революционном «апокалипсисе» («Пять лет» и «Агония»), фрагмент «из интимного письма» и др. Все вместе они образуют единый текст, имеющий четкую композицию и конкретный сюжет, в репрезентации которого немаловажную роль играют библейские образы и мотивы, являющиеся символическими маркерами того сверхсмысла, что проступает в содержании «заметок» и определяет их внутреннюю логику. Дискурсивным выражением этой «логики» оказываются ветхозаветные аллюзии и реминисценции, составляющие «метасюжет» булгаковской «автобиографии», вписанной в духовный контекст вселенской истории человечества, начиная с ее «истока», с Ветхого Завета, данного Богом пророку Моисею на Синайской горе.
Открывающая Священное Писание Первая Книга Моисеева Бытие «(греч. Γένεσιζ – “происхождение, становление”, еврейское название, как и для последующих книг Ветхого Завета, по первым словам – berē’šiţ, т. е. “В начале”), имеющая форму так называемой мировой хроники» [5, 91], проецируется на «Автобиографические заметки» С. Н. Булгакова, посвященные осмыслению бытия самого философа в неразрывной связи с бытием родины и мира. «Земная, тварная индивидуальность» человека, замечал богослов, в акте «становления» и восстановления связи с первоначалом связывает его «и с матерью-землей, и со всем Божиим творением» [54, 9].
Зародившись «в зерне, в самом своем существе», в родной почве, автор «Заметок» говорит об особом значении для человека того места, где он явился на свет, о его земной и небесной природе, о «формуле крови» и «составе» его личности, и, в первую очередь, о той почве, в которой укоренен, ибо «жизнь есть только ряд побегов на этом корне»: «Все, все мое – оттуда. И, умирая, возвращусь – туда же, одни и те же врата – рождения и смерти» [54, 10]. Онтологическое «оттуда / туда» указывает на единый исток – «прах земной», из которого был сотворен человек: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою» (Быт. 2: 7). Отсюда у богослова такое «библейско-бесстрашное» восприятие смерти как возвращения к предвечному истоку.
Подобное ощущение очень точно выразил и земляк С. Н. Булгакова И. А. Бунин, так же вырванный из родной почвы революционным смерчем и оказавшийся в эмиграции, в Париже, где в автобиографическом романе «Жизнь Арсеньева» размышлял о «жизни бессмертной, “непрерывной”»: «У нас нет чувства своего начала и конца», и эта безначальность вызывает у героя обостренное чувство бытия – земного и небесного одновременно, мудрое отношение к смерти, данное человеку изначально: «Не рождаемся ли мы с чувством смерти?» [56, V, 5]. При этом «никакого страха перед смертью» [54, 20] ни у И. А. Бунина, ни у С. Н. Булгакова и его близких никогда не было. «Хорошо в Ливнах хоронят, – замечал философ в эссе “Моя родина”, – и, если можно сказать про софийность и в похоронах, то скажу софийно хоронят: печать вечности, торжество жизни, единение с природой: земля еси и в землю отыдеши…» [54, 20]. Осознание своей
