Бюрократия, Запланированный хаос, Антикапиталистическая ментальность - Людвиг Мизес

Не менее абсурдно второе обвинение, выдвигаемое против капитализма, что технологические и медицинские изобретения приносят пользу не всем людям, а только избранным. Изменения в жизни людей порождаются инициативой наиболее умных и энергичных индивидуумов. Они уверено ведут за собой остальное человечество. Любое нововведение – сначала роскошь небольшого числа людей и только постепенно оно становится доступным каждому. Тот факт, что ботинки или вилки распространялись по миру очень долго и до сих пор ещё многие люди обходятся без них, не может служить аргументом против их использования вообще. Элегантные люди и джентльмены, первыми начавшие пользоваться мылом, явились зачинателями массового производства мыла для обычных людей. Если бы те, кто имеет возможность купить телевизор, не стали бы покупать его на том основании, что некоторые не могут позволить себе эту покупку, это никак не способствовало бы, а, напротив, препятствовало популяризации данного изобретения.

Материализм

ЧАСТО капитализм упрекают за якобы присущий ему грубый материализм. Невозможно не признать, что капитализм обнаруживает тенденцию улучшить жизнь людей. Однако, как утверждают его критики, он отвлекает людей от более высоких и благородных целей. Он питает тело, но ничего не даёт душе и уму. Он вызвал упадок искусства. Прошло время великих поэтов, живописцев, скульпторе», архитекторов. Наш век способен дать только китч.

Оценка достоинств любого произведения полностью субъективна. То, что превозносят одни, у других вызывает скуку. Не существует общего критерия для определения эстетической ценности поэмы или здания. Человек, восхищающийся Шартрским собором или «Менинами» Веласкеса, склонён считать любого, кто не разделяет его восторга, грубым мужланом. Многие школьники в отчаянье, когда им приходится читать «Гамлета». Лишь люди, наделённые искрой художественного вкуса и мышления, способны оценить творение художника и наслаждаться им.

В числе тех, кто претендует на образованность, всегда много лицемеров. Напуская на себя вид ценителей, ежи разыгрывают восторг перед искусством прошлого и давно умершими художниками. Подобного сочувствия они отнюдь не испытывают к современным художникам, все ещё борющимся за признание публики. Неуёмное восхищение старыми мастерами у них – способ выразить пренебрежение к новым художникам, отклоняющимся от традиционных канонов и создающим новое, а также – подвергнуть их осмеянию

Дж. Рескина всегда будут помнить – наряду с Карлейлем, Веббами, Б. Шоу и другими – как одного из могильщиков британской свободы, цивилизации и культуры. Этот скверный – и в частной, и в публичной жизни – человек славил войну и кровопролитие и безудержно клеветал на политэкономические учения, которые он был не в состоянии понять. Он оставался фанатичным противником рыночной экономики и романтически воспевал традиции средневековых гильдий. Рескин преклонялся перед искусством мастеров прошлого. Но увидев однажды работу своего великого современника Уистлера [Уистлер Джеймс (1834–1903) – американский живописец, по манере близкий к импрессионистам], он разразился такой бранью в адрес художника, что был привлечён к суду за оскорбление и признан виновным. Именно в трудах Рескина популяризуется ложное представление о том, что якобы капитализм – кроме того, что он является неудачной экономической системой – ещё и способствует замене красоты упорством, величия – ничтожеством, а искусства – ширпотребом.

Поскольку люди отнюдь не единодушны в оценке произведения искусства, невозможно столь же категорически, как это делается при необходимости опровергнуть логические ошибки или факты опыта, утверждать, что с точки зрения художественного выражения век капитализма стоит ниже других эпох. И всё же ни один человек в здравом уме не возьмётся принижать художественные достижения эпохи капитализма.

Самым выдающимся видом искусства в этот век «грубого материализма и погони за наживой» явилась музыка. Вагнер и Верди, Берлиоз и Бизе, Брамс и Брукнер, Хуго Вольф и Малер, Пуччини и Рихард Штраус – какая славная плеяда! Эпоха, в которой даже таких мастеров, как Шуман и Дониццети, затмевали собой ещё более выдающиеся гении.

А были ведь ещё и блестящие романы Бальзака, Флобера, Енса Якобсена, Пруста, поэмы Гюго, Уитмена, Рильке, Йитса. Как бедна была бы наша жизнь, если бы мы лишились творчества этих гигантов, а также множества не менее крупных писателей.

Не будем забывать французских художников и скульпторов, научивших нас по-новому видеть мир и наслаждаться светом и цветом

Бессмысленно отрицать, что эта эпоха поощряла и поощряет также все отрасли науки. Но, не унимаются критики, все эти достижения – дело рук узких специалистов, а вот обобщающего «синтеза» так и не подучилось. Едва ли можно более абсурдно исказить учения современных наук, таких как математика, физика, биология. А как же быть с трудами философов Кроче, Бергсона, Гуссерля, Уайтхеда? [Кроче Бенедетто (1866–1952) – итальянский философ и историк, создатель влиятельной этике-политической школы в историографии, крупный специалист в вопросах эстетики. Бергсон Анри (1859–1941) – французский философ, видный представитель интуитивизма – течения, признающего интуицию единственно достоверным средством познания. Гуссерль Эдмунд (1859–1938) – немецкий философ, основоположник современной феноменологии как метода анализа чистого сознания. Уайтхед Алфред Норт (1861–1947) – английский логик и философ, труды которого сыграли большую роль в развитии математической логики и философии математики.]

Каждая эпоха отличается собственным характером и своими художественными достижениями. Подражание шедеврам прошлого – это не искусство, а работа по шаблону. Ценность произведению придают как раз те черты, которые отличают его от других работ. Именно это называется стилем эпохи.

В одном отношении люди, превозносящие прошлое, по-видимому, правы. Последние поколения не оставили потомкам таких памятников, как пирамиды, греческие храмы, готические соборы, церкви и дворцы эпохи Возрождения и Барокко. За последние сто лет было построено много церквей и даже соборов и ещё больше правительственных дворцов, школ, библиотек. Но все они не представляют собой ничего оригинального: они либо имитируют старый стиль, либо сочетают элементы нескольких старых стилей. Только в архитектуре жилых домов и зданий офисов проглядывает нечто напоминающее то, что можно обозначить как архитектурный стиль нашей эпохи. Хотя, справедливости ради, следовало бы отдать должное величественности некоторых современных городских видов, как, например, силуэт Нью-Йорка, в целом, нужно признать, современная архитектура не может сравниться по великолепию с архитектурой прошлого.

Причин здесь много. Что касается культовых построек, то подчёркнутый консерватизм церквей исключает всякие новшества. С уходом со сцены королевских династий и аристократии исчезло и стремление воздвигать новые дворцы. К тому же, что бы ни утверждали настроенные против капитализма демагоги, средства предпринимателя и капиталиста так ничтожно малы по сравнению с богатством королей и принцев, что он просто не в состоянии позволить себе столь дорогостоящее строительство. Сегодня нет человека богатого настолько, чтобы заказать дворцы подобные Версальским или Эскуриалу. Распоряжения на строительство правительственных зданий отдают сегодня тоже не самодержцы, которые могли назначить архитектора по своему вкусу, пусть даже наперекор общественному мнению, или финансировать проект, который шокировал бы непросвещённые массы. Всяческие комитеты и советы едва ли пойдут навстречу замыслам смелых новаторов. Они предпочтут не рисковать.

В истории ещё не бывало, чтобы широкие массы по достоинству оценили современное им искусство. Лишь небольшие группы умели отдавать должное великому писателю или художнику. Для капитализма характерно не то, что массы отличаются дурным вкусом, а скорее то, что они, добившись определённого достатка, становятся «потребителями» литературы – и, конечно же, самой низкопробной. Книжный рынок наводнён дешёвой прозой для весьма невзыскательного читателя, почти полудикаря по своим литературным вкусам. Однако это не мешает большим художникам создавать бессмертные творения.

Критики капитализма проливают слёзы по поводу явного упадка прикладного искусства. Они сравнивают старую мебель, сохранившуюся в европейских аристократических домах и в музейных коллекциях, с дешёвой мебелью, изготавливаемой массовым производством. При этом забывают, что вещи, попавшие в музей, делались исключительно для имущих классов. Резных сундуков и мозаичных столов не было в жалких хижинах бедноты. Предлагаю придирам, кому не нравится дешёвая мебель американского рабочего, пересечь Рио-Гранде дель Норте и посетить лачуги мексиканских пеонов, которые вообще живут без мебели. [Рио-Гранде дель Норте – река, отделяющая США от Мексики (название устаревшее: ныне в США она именуется Рио-Гранде, а в Мексике Рио-Браво дель Норте). Пеоны – крестьяне, находящиеся в долговой зависимости от помещиков или предпринимателей и тем самым превратившиеся в их бесправных батраков.] Когда современная промышленность только начала снабжать массы атрибутами лучшей жизни, её задачей было производить, возможно, более дешёвую мебель без учёта каких бы то ни было эстетических критериев. Позже, когда развитие капитализма подняло уровень жизни масс, постепенно начали производить вещи, не лишённые утончённости и вкуса. Разве что уж человек очень романтически предубеждённый против капитализма станет отрицать, что всё больше и больше людей в капиталистических странах живут в интерьере, который при всём желании невозможно назвать безвкусным.