Орден Сталина - Алла Белолипецкая

– Ни за какие деньги я этого не сделаю! – отрезал Стебельков.

Николай ничуть этому заявлению не удивился.

– Тогда я распущу слух, что вы – немецкий шпион, – мгновенно отреагировал он. – Выбирайте: или полу́чите деньги, или полу́чите статью.

С лицом Ивана Тимофеевича при этих словах произошла метаморфоза. Только что выражение его было испуганным и недовольным, и вдруг сделалось сосредоточенным и мрачным: как будто Пьеро сбросил свою маску, и под ней оказался герой древнегреческой трагедии – царь Эдип, к примеру. Но столь же внезапно маска Пьеро вернулась на прежнее место.

– Смерти вы моей хотите, Николай Вячеславович, – заныл капитан госбезопасности.

Хотя всё было как раз наоборот. Только умертвить Скрябина в данный момент Стебельков никак не мог.

Вот так и получилось, что в ночь с 15 на 16 июля, когда Григорий Ильич отправился домой, Коля вошел вместе со Стебельковым в кабинет комиссара госбезопасности. Затем практикант дождался, когда Иван Тимофеевич выйдет, перекрестился и натянул на руки нитяные перчатки.

Кабинет Семенова не был освещен, но Коле вполне хватало того света, который пробивался сюда через окна (лишь на треть прикрытые легкими шторками) с площади Дзержинского. Он уверенно двинулся к маленькой дверце в конце кабинета: к складу вещественных доказательств. Коле страшно хотелось осмотреть сам кабинет, пошарить по ящикам шкафов и письменного стола, но времени на это у него решительно не было.

Без особого труда – с помощью отмычек Стебелькова – Николай отпер дверь кладовки и нажал кнопку выключателя. Зажегся свет, и Скрябин смог по достоинству оценить придумку Григория Ильича. Наконец-то ему стало ясно, что даже и не сами вещи, собранные здесь, интересовали комиссара госбезопасности. Бесчисленная кухонная утварь и множество других мелких – и чрезвычайно пыльных – предметов, громоздившихся на полках, делали абсолютно невозможным незаметное проникновение в кладовку. Перемещение хотя бы одной из этих вещичек или случайно стертая с них пыль мгновенно указали бы Семенову, что к нему захаживали гости. Устанавливать же в своем кабинете обычную сигнализацию Григорий Ильич, по словам Стебелькова, не желал. Его недоверие к электрическим штучкам было почти патологическим.

Николай увидел на пыльном полу цепочку мужских следов примерно 45-го размера; она шла от входной двери к дальней, торцевой стене. Стеллаж возле этой стены был не совсем обыкновенным: присмотревшись, Коля увидел, что ножки его примерно на сантиметр не достают до пола.

«Он сделан на шарнире! – восхитился Скрябин. – Семенов открывает его, как дверь!»

Это открытие подтвердило Колину догадку о главном хранилище «Ярополка», но проку от этого было немного. Даже если бы юноша прошел след в след за Григорием Ильичом (выполнимая задача: у самого Скрябина был 44-й размер обуви), то как бы он сдвинул стеллаж-заслонку, не коснувшись его? Коля размышлял над этим добрых пять минут, а потом вдруг рассмеялся.

– Я балбес! – произнес он почти в полный голос и легонько потянул стеллаж на себя.

Григория Ильича не было в здании Наркомата, и Коля сдвинул объект без малейших усилий: стеллаж пошел в сторону, раскрылся. Но юноша немного не рассчитал, качнул его слишком сильно, и стоявшая на нем лампа с матерчатым абажуром – та самая, вокруг которой не было черного энергетического отпечатка, – стала заваливаться набок. Скрябин метнулся к ней и поймал ее удачно – за абажур, стертую пыль на котором было очень трудно увидеть. Но при этом, сам того не заметив, юноша чуть заступил за цепочку следов Григория Ильича и оставил на полу отпечаток своей ноги.

За стеллажом оказалась настоящая дверь: металлическая, выкрашенная черной краской, лишенная ручки, и – с кодовым замком, глубоко утопленным в ее панель. Коля опасался увидеть нечто подобное, но всё-таки надеялся, что сердце Ярополка будет закрыто на замок обычного свойства – такой, какой можно открыть отмычкой.

– Ну, ладно, начнем с чего-нибудь простенького… – пробормотал Николай.

Осторожно – по следам Григория Ильича – он подошел к двери и набрал 666; ничего не произошло.

В течение получаса Скрябин перепробовал всё, что только смог придумать: 961 – год рождения князя Ярополка Святославича; 980 – год его смерти; 25 101 917 – дату Октябрьской революции; 07 111 917 – эту же дату по новому стилю; 1142 – высоту Брокена, горы ведьмовских шабашей; 68 и 6666 – число демонских вождей и легионов демонов; 616 – иной вариант «числа зверя», упоминавшийся в ранних христианских документах – и много, много других комбинаций. Увы: замок не реагировал.

Николай не знал, что еще можно измыслить. Машинально он стал набирать цифры: 16 121 916; они означали дату его рождения – 16 декабря 1916 года. И – чуть не подпрыгнул от неожиданности: в замке раздался щелчок, а затем две части стальной панели, выкрашенной в черное, разошлись в разные стороны, как двери в поезде метрополитена.

Скрябин увидел комнату, освещенную несколькими яркими лампами, но был так удивлен, что даже не сразу вошел.

– Мой день рождения?.. – прошептал он.

И тут понял, в чем было дело. Да, Коля и впрямь отмечал свой день рождения 16 декабря – по григорианскому календарю. Но родился-то он 3 числа по старому стилю, и эта же дата значилась в его метрическом свидетельстве (где матерью Николая была записана некая Вера Скрябина, в девичестве Антипова, якобы умершая родами).

А 16 декабря 1916 года по юлианскому календарю в Петрограде произошло другое событие: во дворце князей Юсуповых был убит сибирский мужик по имени Григорий Распутин.

4

Эта библиотека была несравненно меньше той, куда Григорий Ильич спровадил Николая и Мишу. Помещение скорее напоминало огромный сейф: бронированные стены, пол и потолок; стальные полки, намертво приваренные к стенам; стальные же – несгораемые – ящики с документами. Казалось, сам воздух здесь матово-гладкий, как все предметы вокруг. Слава богу, заперты ящики не были – только закрыты на защелки; да и к тому же в комнате-сейфе нигде не было ни пылинки, так что Коля мог беспрепятственно переходить с места на место.

Скрябин знал: если его застанет здесь ночной дежурный или если Григорию Ильичу вздумается среди ночи вернуться на службу – спасения не будет. Но об этом он постарался не думать, решил для себя: в его распоряжении – время до пяти утра, до того, как начнет подниматься солнце. А потом он должен уйти отсюда.