Тринадцатая редакция. Найти и исполнить - Ольга Лукас

– Ну вот у неё все подруги гуляют по Невскому и своих парней друг другу показывают, – развёл руками Шурик. Мол, я бы с радостью лежал где-нибудь, пьяный в бревно, в предвкушении целой ночи, но она хочет гулять!

– Попал ты, чувак, – зевнул Виталик. – Быть бы тебе самую малость поуродливее. Может, давай Лёвыч тебе нос сейчас по-бырому сломает, а?

– Давай я тебе лучше сейчас в челюсть по-бырому двину, чтоб ты язык прикусил, – миролюбиво отозвался Лёва. – Я спокоен и отдыхаю, что, не заметно?

– Заметно-заметно! А то ведь мог бы без предупреждения в челюсть двинуть, ага.

– Нет, ну если надо… – Шурик в ужасе стал ощупывать свой нос. – А может быть, можно пластическую операцию сделать? Ну под наркозом…

– Нет таких пластических операций, от которых люди становятся некрасивее, чем были. Вернее, есть, но это не твой случай. Ты на себя в зеркало часто смотришь? – строго спросил Виталик.

– Ну… Каждый день, – потупился Шурик. – Вроде не такой уж я и урод.

– Вот-вот! И это ещё очень мягко сказано! Ты слишком какой-то отфотошопленный, понимаешь?

– Да нет, ты что, я не… – начал было оправдываться Шурик.

– Верю, верю, – остановил его Виталик. – Верю, что ты не пользуешься фотошопом. А также тональным кремом, губной помадой и триммером для бровей. Тебе просто не повезло. Родился слишком красивым. Бывает, да. Это дело можно исправить плохим характером, но тебе и в этом не повезло. Характер у тебя отличный, а это настораживает. Все девчонки ищут в тебе подвох. Потому что такое совершенство – и одинокое. Нонсенс! Понимаешь, да? А все эти Алины-Малины и остальные твои предыдущие девицы – попросту дуры. Потому что маленькие, вероятно. В этом их счастье и твоя беда.

– Какое же это для них счастье? – встрял Лёва. – Они же вечно его пасут и ревнуют.

– А, ну да, – кивнул Виталик, – точно, Шурик, эврика! У тебя есть отличный подвох… Если ты с порога будешь заявлять, что твоё время принадлежит только тебе и ты не собираешься ни за что отчитываться, то адекватные девы потянутся к тебе нескончаемым потоком, только успевай отсеивать. Это же более чем нормальная ситуация – красивый, обходительный, но непостоянный.

– Я постоянный! – возмутился Шурик.

– Ещё какой постоянный! В постоянном поиске, – ввернул Лёва.

– Ты им только это не скажи, а то всё испортишь, – погрозил Шурику Виталик. – Всё путём, дорогой товарищ, ты очень скоро обретёшь своё счастье. Женщина, у которой в жизни есть какие-то интересы, кроме того, чтобы выслеживать тебя с утра до вечера и требовать поминутный отчёт, будет счастлива разделить с тобой всё, вплоть до прогулок по Невскому. В то время, которое вы оба сочтёте удобным для себя.

– Всё-таки я тебе сейчас в челюсть дам, – лениво произнёс Лёва, но с места не сдвинулся. – У тебя всё так ловко, всё так по уму. Ты что, типа, связал все свои страсти в узел и закинул на гору Фудзи?

– Чего-чего я связал в узел? – опасливо переспросил Виталик и в ужасе начал себя ощупывать.

– Ну страсти. Просто у меня так: захотел – действую. Часто поэтому вляпываюсь. Вот и Шурик тоже такой.

– Да я не такой… Ну, то есть да, по большому счёту – такой же, – приуныл Шурик.

– Такой же, такой же, – заверил его Лёва. – Ты нормальный потому что пацан. А этот, значит, обдумывает всё аккуратненько, просчитывает, а только потом уже идёт и получает всё готовенькое.

– Не надо меня бить, ребята, – как-то вдруг сразу погрустнел Виталик. – Я боюсь.

– Вот и правильно боишься, – по-кошачьи потянулся Лёва. – Сейчас мы тебя слегка отделаем. Как говорит Галина, больно, мучительно, но без серьёзных травм.

– Да оставь его, он же не виноват, что мы такие, а он – другой, – вступился за Техника Шурик.

– Да не вас я боюсь, – отмахнулся Виталик. – Ну бейте, если думаете, что после этого мегагероического поступка вам отдадутся лучшие женщины планеты. Я боюсь увязнуть в отношениях. По уши увязнуть и потерять при этом себя. Поэтому всё заранее просчитываю и оттуда, где есть шанс капитально втюриться, бегу бодрым маршем… Да. Ну и вот, значит, зачем у меня в руках этот дурацкий маркер, может мне кто-нибудь сказать? А, и хрен бы с ним. В боулинг мы, стало быть, втроём идём, да? Я тогда сейчас Лизхен позвоню, чтоб она ещё пару подруг прихватила, ну мало ли там что?

– А не надо ещё одну дорожку заказать? – забеспокоился Шурик. – То есть давай я сам её закажу. Но если я всех обременю, то и ладно, могу обойтись…

– Какую тебе дорожку, приятель, ты играть идёшь или знакомиться? – удивился Виталик, выуживая из кармана мобильный телефон. – Садишься за столик, заказываешь пиво, можешь его даже не пить. Мест за столиком хватит на всех, гарантирую. А до боулинга дело, может быть, и вовсе не дойдёт.

– И всё-таки в одном я тебе завидую, – не унимался Лёва. – Ты сразу видишь, что за человек перед тобой, и понимаешь, чего от него ожидать.

– Ничего подобного, – помахал телефоном в воздухе Виталик. – Я вижу только всё плохое, что есть в человеке. А вот Шурик, например, наоборот – видит в нём всё хорошее.

– Да одинаково мы видим, что ты придумываешь, – смущённо отмахнулся Шурик.

– А всё в целом кто-нибудь видит вообще? – заинтересованно спросил Лёва. – Такое, наверное, только Даниилу Юрьевичу по силам.

– Да нет, зачем ему? – удивился Виталик. – Он видит самое главное. А хорошее оно или плохое – ему до лампочки. Всё в целом, наверное, только Кастор видит. Замечали, как он глядит на нас? Как на актёров, только что отыгравших пьесу, которую он сотню раз уже смотрел.

– А мне кажется, что он глядит на нас с таким добрым, что ли, умилением, – вмешался Шурик.

– Отчего бы ему не умиляться по-доброму? – не стал спорить Виталик. – Мы же, зайчики такие, отыграли пьесу как надо, не налажали, отсебятины не добавили. К тому же глядит-то он всегда по-доброму, а про себя, может быть, думает: «И как я только умудрился взять на работу такое сборище дятлов?» И ещё ласковее на нас смотрит, а мы только клювами пощёлкиваем.

– Да уж, ты прав. Шурик видит в людях всё хорошее, а ты – всё плохое, – ухмыльнулся Лёва. – Давай уже звони своей Лизхен, а мы пока, как сказано в инструкции, закроем окна и обесточим помещение, чтобы не доставить Цианидушке удовольствия нас штрафануть.

– Фиг ему, а не наши кровные денежки! – поддержал его Шурик. – Кстати, я уже половину помещения закрыл и обесточил!

Собственно, на подобный здоровый протест Константин Петрович и рассчитывал, когда, отчаявшись приглядывать за своими безалаберными коллегами, пообещал с особой жестокостью штрафовать их за несоблюдение изобретённых им правил техники безопасности.

Константина Петровича так давно не приглашали в гости, что он даже немного растерялся: как следует себя вести с Машей и её матушкой? Что принести с собой? Цветы? Бутылку вина? Цветы и бутылку? Коробку конфет? Или ничего не приносить, а заказать доставку цветов с курьером? А деньги? Сколько это всё может стоить? Да ладно деньги, но вдруг так никто уже давно не поступает?

В последний раз Константин Петрович был в гостях ещё в институтские годы. Всей компанией они загрузились в автомобили и поехали на дачу к очень богатому и популярному старшекурснику. Тот легкомысленно пригласил человек сорок, а те, в свою очередь, позвали с собой ещё столько же. Приехали, расположились, выпили слишком много, потому что не все ещё научились рассчитывать свою дозу, парочка автомобилистов, трезвых и злых, разобиделась и уехала, остальные разбежались по комнатам и продолжали веселье. И только Костя Рублёв всю ночь ходил из комнаты в комнату с калькулятором, высчитывая алгоритм, по которому всех гостей можно разместить по оставшимся автомобилям и вывезти с дачи в один заезд. Гости почему-то очень негодовали и выступали решительно против такой заботы. Самое обидное, что Костя высчитал-таки. Вернее, самое обидное – в том, что, высчитав, немедленно улёгся на веранде и уснул. И всё забыл. Под утро его увезли с дачи на первом же автомобиле и больше никогда не приглашали на такие сборища. И вообще никуда не приглашали.

В конечном итоге он остановился на букете и бутылке вина. Выбрал что-то умопомрачительно дорогое, расплатился, стиснув зубы, и решительно зашагал в сторону дома Белогорских.

– Ну вот, я же знала, что он придёт! – радостно возвестила Елена Васильевна, впуская гостя. Она всегда «знала» обо всём. «Я знала, что тебя уволят (обругают в очереди, обманут на рынке, не позовут на свадьбу соседки)» или «Я знала, что ты сдашь этот экзамен на пять (найдёшь затерявшуюся сберкнижку, успеешь на поезд, избежишь неприятностей)». Что бы ни случилось в Машиной жизни, мать знала это заранее. Знала, но почему-то не предупреждала, потому что «Свою голову уже надо на плечах иметь, пора бы в твоём возрасте!».

Нет, она не лукавила – она и в самом деле всегда предвидела и такой вариант развития событий тоже. Просто потому, что очень много думала о дочери и её жизни, прикидывала и так, и этак, и ещё вот то и то, в итоге была готова к любому исходу событий и честно могла сказать: «Я знала». От этого бедная Маша иногда чувствовала, что жизнь её предопределена и предрешена и любой, даже самый широкий шаг в сторону, вперёд или назад ничего не изменит.