Ухожу на задание… - Успенский Владимир Дмитриевич

— Как не знать, соседи. Сказали им душманы: или в горы, или прощайся с жизнью.

— Крикни, пусть идут домой. Хоть до утра, хоть совсем. Мы не тронем.

Опять начались переговоры. К словам, далеко разносившимся в тишине, прислушивались не только душманы, бродившие на подступах к кишлаку, но, наверно, и многие жители. Юрий Сергеевич мысленно похвалил Джабара: и эту необычную ситуацию старший капитан использовал для агитации.

— Кто обещает не тронуть, нас? — крикнули из темноты.

— Наш начальник Джабар. Он здесь.

— Оружие не отберете?

— Если поклянетесь не применять его в кишлаке.

— Согласны.

Старший капитан сказал добровольцу:

— Пусть идут с оружием. — И добавил тише, для Тургина-Заярного: — Вырвем их из банды. Кто сам прекращает борьбу, тому амнистия.

— Но завтра мы двинемся дальше, и сюда явятся душманы. У них расправа короткая, — высказал сомнение Юрий Сергеевич.

— Оставлю здесь взвод с энергичным офицером, пока не окрепнет отряд самообороны.

Мимо провели трех бандитов, неотличимых от местных крестьян ни одеждой, ни внешностью. Один был совсем молодой, босой, вздрагивал то ли от холода, то ли от страха. Этот, скорее всего, о маме соскучился.

Джабар подозвал инструктора по работе среди населения.

— Поговорите с ними. Напомните про амнистию. Не захотят остаться в кишлаке, предупредите: пусть больше не появляются здесь.

Инструктор с несколькими агитбойцами отправился вслед за душманами.

Офицеры вернулись на площадь. Надо было поспать хотя бы несколько часов. В машине-салоне были приготовлены постели на откидных лавках. Джабар, едва лег, сразу заснул. А к Юрию Сергеевичу сон не шел. Сказывалась давняя привычка: любил он полежать, вытянувшись, подвести итоги дня, подумать о чем-нибудь приятном. На этот раз мысли были хаотичны — слишком много накопилось впечатлений. Вспомнил, как год назад, в это же время, он приехал в отпуск к отцу. В первый вечер оба отправились на рыбалку. Варили уху на костре и долго, увлеченно говорили о будущей диссертации Юрия. Советовал отец использовать в ней побольше сравнительно-исторического языкового материала. И еще отец сказал тогда огорченно: зря все же Юрий не стал военным, не продолжил семейную традицию. Мир всегда и всем нужен, только ведь его отстаивать требуется. Чтобы никто не посмел сунуться к нам…

Отец слишком категоричен в своих суждениях, но в общем-то он прав. Одно дело — юноша, выросший среди сугубо штатских людей, которые мало что знают о воинском порядке, об особенностях военной службы, и совершенно другое — если человек родился в офицерской семье, с малых лет воспринял многое из того, что необходимо защитнику Родины. Даже если никто не говорит с ним специально о службе, сама обстановка, сам быт дают себя знать. По одним лишь семейным фотоальбомам Юрий еще и детстве изучил все воинские звания в прежней русской армии и в Красной Армии. А военные книги и журналы, окружавшие его с детства! А воинские праздники, когда в кругу отцовских друзей, бывших офицеров-фронтовиков, неизменно велся разговор об извечном мужском долге оборонять Отечество. А воспоминания о формировании, о маршах, о разводке, об отходах и наступлении! Юра, слушая, зримо представлял себе все это.

Быстро и легко освоился он на военной службе. Самолюбие его не страдало от необходимости беспрекословно подчиняться, как страдает оно у некоторых новичков, особенно людей взрослых, самостоятельных, с высшим образованием. Опять же потому, что много раз слышал от отца и ого друзей простую и важную истину: не научившись повиноваться, никогда не научишься повелевать.

…Оказавшись в Афганистане, Юрий сразу почувствовал себя уверенно, даже когда столкнулся со скептическим отношением к себе Вострецова. Знал: надо служить добросовестно, и рано или поздно все наладится. Где-то он сейчас, неутомимый, отчаянный разведчик? Задремал перед новым напряженным днем в бронетранспортере или все еще на ногах, обеспечивает безопасность колонны? А о медсестрах кто позаботится? Ефрейтор Ваня Сказычев — парень надежный, да слишком молод, неопытен. Впрочем, девушки способны сами постоять за себя. Особенно Павлина. Как точно ей имя выбрали. «Выступает словно пава». Юрий Сергеевич улыбнулся, пытаясь представить ее лицо. Какая строгая и яркая красота! И стихи Лермонтова тоже добит… «Вдали бежит гремучий вал. В горах безмолвие ночное…» Действительно, тишина-то какая! Утро, наверное, скоро…

15

Как ни странно, в эту необычную ночь Павлина Павленко хорошо отдохнула. Незадолго до сумерек, когда остановилась около поста боевого охранения, где несли службу советские солдаты. Место било ровное, далеко просматривались окрестности. Грузовики разместились возле поста, со всех сторон встали боевые машины. Вперед выдвинулись дозоры.

— Вы ни о чем таком не беспокойтесь, — говорил девушкам Ваня Сказычев. — Командиры знают, где ночь провести. Я тут уж который раз — ни один душман не суется. Вокруг — словно скатерть. А на этой сопочке наш наблюдательный пункт, там приборы ночного видений у ребят, все как на ладони… Вот их домик. Они сами слепили из камней и глины. Можно у них переночевать, они рады будут, только неловко. Тесновато у них, кого-то на улицу придется выселить.

— Зачем? — сказала Пава. — Вдруг еще и тревога ночью, без нас укатите…

— Без вас не уедем, — заверил Сказычев, — но уж, правда, давайте вместе… Кабины — как отдельные номера в гостинице. Белье новое, все в лучшем виде. Только без этих самых удобств. Стукни в любое время, я проснусь, провожу. А умыться — арык рядом.

— Спасибо, никуда мы с Тоней не уйдем, — сказала тронутая его заботой Пава. — Но вы-то с Башниным как?

— В кузовах на рисе устроимся. Рис за день нагрелся, до утра тепло будет. Бушлаты у нас, плащ-палатки.

Потом уж, когда поужинали и напились чаю, подошла

боевая машина, из нее выпрыгнул невысокий, ладно сбитый командир разведроты. Волосы, брови, усы совсем белесые: обесцвечены солнцем или от природы такие? Предложил:

— На ночь бронетранспортер вам выделю. Душновато, правда, будет, зато полная гарантия от пуль и осколков.

Павлина и Антонина оценили любезность командира роты. Ведь каждая бронированная машина важна ему в опасное время, ночью-то. Зачем такая роскошь? Да и Ваня Сказычев расстроился, сник: вроде как обидели его недоверием.

Девушки, поблагодарив, отказались.

Ночь наступила темная, нигде ни огонька. Звезды блестели тускло, словно затянутые кисеей. Изредка подавали голос шакалы. Павлина лежала в нижней рубашке на свежей, пахнущей лавандой простыне и удивлялась этой ночи и самой себе. Странно все же: находится далеко-далеко, в полусказочном (для Черниговщины-то!) Афганистане, между горами и пустыней, неподалеку затаились басмачи-бандиты, а она вот спокойно отдыхает в кабине автомобиля, вдыхает запах солярки, смазки, кожи — и хоть бы что! У изголовья пистолет, две гранаты. И ей нисколечко не страшно. Верит в предусмотрительность, опытность командиров. Да и ребята придут на помощь, случись что. Совсем рядом, в кабине другого грузовика, — Тоня Рамникова, «девушка с тайной», как называют ее в госпитале. Но Павлине-то давно известна эта «тайна» про сапера Владлена Кругорецкого, которого Тоня очень хочет увидеть и сказать ему о своей любви… За кабиной, в кузове не спит кто-то из автоматчиков. А метрах в ста от грузовиков стоит бронетранспортер разведчиков, и там бесшумно прохаживаются наши парни в маскировочных халатах. И еще на сопочке бодрствуют ребята возле приборов ночного видения… Так что можно отдыхать спокойно.

Как наяву, видела Павлина, уснув, Ваню Сказычева, а потом лейтенанта Тургина-Заярного, но видела очень даже по-разному. Улыбающийся Ваня, заботясь о ней, нес от арыка воду в котелке и почему-то проливал возле подножки, снова спешил к арыку (наверное, Паве хотелось пить!). А Тургин-Заярный быстро шел по широкой аллее среди цветущих кустов жасмина к какому-то зданию с высокими белыми колоннами. Останавливался, поджидая Паву, а она торопилась, боясь отстать, потерять его…