На грани фола (Крутые аргументы) - Анатолий Манаков

Да, Россия для тебя - твой дом родной, там ты прожил большую часть своей жизни, однако ближе к концу её обнаружил, что новые хозяева приватизируют это домище, главным образом на себя. И вознамерился ты, без всякой личной выгоды, накрыть медным тазиком их неправедно нажитую богатель. Коли хватит времени, потревожить хочется и "публичных девок" из новоявленного агитпропа, что в ожидании обольстительных льгот мелким бесом перед сильными мира сего рассыпаются или загоняют себя в сети сомнительных сделок, пуская свои душонки по холеным рукам олигархов. Словом, сильно уж захватило тебя желание презирать тех, кто всех презирает.

Мудрецы на Руси неспроста подмечали: "Было бы болото, а черт найдется." Они и сейчас словно напоминают тебе о твоем собственном иезуитстве на поприще проповедничества во времена, когда шеф-поваром пропагандистской кухни подвизался яростный фанатик антиамериканизма (ныне крупнейший реформатор-западник), с бесовской одержимостью стряпавший подслащенную возвышающим идеологическим трепом кормежку. Правда, иногда ты спрашивал себя, стоит ли верить этим лукавым "анчуткам беспятым", что любуются чужой бедой, пасуют перед силой, облапошивают всех кого не лень и с упоением наблюдают за кровавыми разборками, в которых жертвы не они, а кто-то другой. Все было у тебя офицера "теневых войск". Самого же себя, шельму, ты считал, хоть и не очень благочестивым, но всегда готовым признать этическую неприглядность своих средств. Точнее говоря, не столь уж отпетым негодяем по сравнению со многими, кто торговал собою на всех видимых и невидимых панелях мира.

Даже если нужно было забраться на рога к самому дьяволу, ты все равно участвовал и в яростной охоте за чужими государственными секретами. Тут, утешал себя, главное не робей, и греха не будет. Для такой охоты одного животного чутья мало - для неё надо иметь ум дерзкий, проницательный, веселый, как у маститого укротителя диких зверей, который перед выходом на арену пичкает их мясом с транквилизаторами. Желательно также ставить перед собой высокие цели, пусть даже по мере приобретения опыта благие намерения уступают накапливаемым знаниям того, как лучше чувствовать правду и разучиться надеяться на её полную победу над ложью.

Подстать многоопытным страховщикам, познавшим людей всякого рода и звания, разведчики с длительным стажем работы без провала могут посмотреть на кого-то и сразу безошибочно определить, способен ли черт трясти этим человеком как веником. Завзятые ловцы человеческих душ прекрасно знают, что на такой охоте верх одерживает тот, кто "сваливает" вовремя, а уж если остается, то не спешит радоваться или огорчаться сразу, почтительно обходится с разумной необходимостью и умеет использовать её в своих интересах. В результате такого познания на практике законов древней тайной науки, начинаешь все меньше сомневаться, кто есть твой главный противник, и ещё больше веришь в жизнь похожую на маскарад, где святые угодники тихо бродят в толпе стяжателей, прелюбодеев и юродивых, среди которых затерялся и твой коварнейший недруг - ты сам.

Когда-то взят тобою на вооружение и с тех пор находит широкое применение "метод безжалостной объективности". Ты и сейчас признаешь раскрытие чужих государственных тайн явлением закономерным, естественным, неизбежным и даже весьма необходимым. Тем не менее, охотясь с азартом за ними, все больше утверждался в тщетности своих надежд обнаружить в этих секретах разгадку всех загадок. Как там у твоих товарищей, ты не знаешь и знать не должен, однако у тебя складывалось так, что, становясь твоим достоянием, чужие тайны обычно теряли в глазах твоих былую привлекательность, как женщина красивая, но без изюминки.

В чем же тогда ценность этих проклятых секретов? Зачем гробить на них столько сил и средств? На сей резонный вопрос у тебя есть вполне резонный ответ: чтобы видеть, как страну твою пытаются, мягко говоря, обставить, исходя из презумпции, что такие попытки взаимны, а также чтобы подкрепить свои сомнения в честности государственных лидеров, подверженных коррупции, умственному оскудению и моральной неразборчивости в средствах. Так и хочется нарушить все правила конспирации и крикнуть во все горло: "Соотечественники! Будьте бдительны! Не уступайте своего конституционного права отстранять главу государства от должности и, в случае нарушения им присяги, отправляйте его под суд, к чертовой матери! Иначе правители будут каждый раз подкидывать нам в лучшем случае либо старый вздор, либо вздорную новинку, а то и просто блажь свою несусветную."

Снять с души своей мундир и с лица маску благочиния тебе в общем-то удалось. Только не удается внушить себе, что в другой стране с более устроенным бытом заживешь ты свободно и счастливо. Да и брат твой тоже: с дюжиной иностранных фирм поддерживает переписку, получает иногда от них привлекательные предложения по трудоустройству, но на каждое отвечает с достоинством, что Москву на Сан-Франциско не меняет. Ну а ты? Видно, переживаешь ту самую пору, когда с повышенной тревогой предощущаешь опасность новой эпидемии массового восторга и наслаждения безумием на Западе, на Востоке и где-то между. Твой жизненный опыт заставляет тебя всерьез сомневаться, есть ли у руководителей любого государства искренняя убежденность в правоте своих дел, способны ли они возвыситься на интересами личными и своего клана, схватить неприятный для них факт голыми руками и не побрезговать при этом. Тебе приходилось общаться и с теми устроителями общества, кто не оправдывал гнусных средств высокими целями, но, к горькому сожалению, не попадались тебе на пути среди них личности яркие, проницательные, нравственные и терпимые к чужому мнению, если оно идет вразрез с их собственным. Как говорится, охота есть, да мало мозга.

Тридцать лет назад, когда тебя забросили на закордонный остров Манхэттен глядеть в оба, так получилось, что первой приобретенной тобою книгой оказался роман Томаса Вулфа "Домой возврата нет". Один кусочек из него ты даже выучил наизусть и повторял про себя как литанию.

Вот что есть человек: он сочиняет книги, расставляет слова, пишет картины, создает десятки тысяч философских учений. Он возбуждается отвлеченными идеями, презрением и насмешкой обливает чужую работу, находит для себя один-единственный верный путь, а все прочие объявляет ложными. Однако, среди миллиардов стоящих на полке книг нет ни одной, которая подсказала бы ему, как прожить хоть единую минуту в мире и покое. Он делает всемирную историю, управляет судьбами народов, но не знает собственной истории, не умеет управлять собственной судьбой достойно и мудро хотя бы десять минут подряд.

Вот что есть человек: по больше части грязное, жалкое, мерзкое существо, кучка гнили, комок вырождающихся тканей, существо, которое стареет, лысеет, обдает зловонным дыханием, ненавидит себе подобных, обманывает, презирает, насмехается, оскорбляет, убивает ненароком и умышленно, заодно с озверевшей толпой или под покровом темноты, в своей компании горлопан и хвастун, а в одиночестве трусливей крысы Он на все готов за подачку и злобно скалится, едва дающий отвернулся; за два гроша он обманет, за сорок долларов убьет и готов рыдать в три ручья в суде, лишь бы не засадили в тюрьму ещё одного негодяя.

Вот что есть человек: он крадет любимую у друга; сидя в гостях, щупает под столом жену хозяина; проматывает состояние на шлюх, преклоняется перед шарлатанами и палец о палец не ударит, чтобы не дать умереть поэту. Вот, человек, - клянется, что жив единственно красотой, искусством, духом, а на самом деле живет одной лишь модой и вместе с вечно меняющейся модой молниеносно меняет веру и убеждения. Вот он, человек, - великий воитель с обвислым брюхом, великий романтик с бесплодными чреслами, извечный подлец, пожирающий извечного болвана, великолепнейшее из животных, которое тратит свой разум главным образом на то, чтобы источать зловоние, которым вынуждены дышать Бык, Лиса, Собака, Тигр и Коза.

Да, это и есть человек: как худо о нем ни скажи, все мало, ибо непотребство его, низость, похоть, жестокость и предательство не имеет границ. Жизнь его к тому же исполнена тяжкого труда, передряг и страданий. Дни его почти сплошь состоят из бесконечных дурацких повторений: он уходит и возвращается по опасным улицам, потеет и мерзнет, бессмысленно перегружая себя никчемными хлопотами, весь разваливается, и его кое-как латают, изничтожает себя, чтоб было на что купить дрянную пищу, поглощает эту пищу, чтобы и дальше тянуть лямку, и в этом - его горькое очищение. Он обитает в разоренном жилище и едва ли от вздоха до вздоха успевает забыть беспокойный и тяжкий груз своей плоти, тысячи недугов и немощей, нарастающий ужас разложения и гибели. Вот он, человек, и если за всю жизнь у него наберется десяток золотых мгновений радости и счастья, десяток мгновений не отмеченных заботой, не прошитых болью или зудом, у него хватает сил перед последним вздохом с гордостью вымолвить: "Я жил на этой земле и знавал блаженство!"