Без надежды - Колин Гувер

– Кто она была? – спрашиваю я, желая заставить его побыть честным еще немного. А потом навсегда уйти из его жизни.

Он поводит головой вправо:

– Она жила в соседнем доме. Они переехали, когда ей было около десяти, и я не знаю, что с ней произошло. Это было много лет назад, Хоуп. Я не занимаюсь этим уже давно, это правда. Клянусь.

На сердце вдруг наваливается страшная тяжесть. Холдер отпускает мою руку, и я вижу, что с ним творится что-то неладное.

Лицо его искажается невыносимой мукой, и он, запустив пальцы в волосы, отворачивается от меня.

– Лесс, – страдальчески шепчет он. – О господи, нет!

Он упирается головой в дверной косяк, крепко обхватив шею обеими руками. Я мигом встаю, подхожу и, боясь взрыва, обнимаю его. Холдера начинает трясти, он беззвучно плачет. Я не знаю, что сказать и что сделать. Он лишь твердит слово «нет», мотая головой. Мое сердце готово разорваться от жалости, но я не представляю, чем помочь. Теперь мне ясно, почему он считал свои утешения неуместными. Вместо слов я прижимаюсь к нему головой, и он поворачивается, заключая меня в объятия.

По тому, как вздымается его грудь, я чувствую, что он пытается совладать с бешенством. Резко втягивает воздух. Я обнимаю сильнее, надеясь удержать от вспышки гнева. Пусть в душе я очень хочу, чтобы Холдер отплатил отцу за Лесс и меня, мне страшно, что он не сумеет остановиться.

Оторвавшись от меня, он кладет мне руки на плечи и чуть отталкивает. Его угрожающий взгляд сразу переводит меня в оборонительную позицию. Не зная, как еще удержать Холдера от буйства, я встаю между ним и отцом. Взгляд Холдера проходит сквозь меня. Я слышу, как отец поднимается, и вижу, как за ним прыгает взор Холдера. Резко оборачиваюсь, готовая сказать отцу, чтобы он убирался к черту из гостиной, но Холдер хватает меня за руки и толкает в сторону.

Я спотыкаюсь и падаю. Словно в замедленной съемке отец тянется за диван и быстро оборачивается с пистолетом в руке, который направляет прямо на Холдера. Я лишаюсь дара речи. Не могу кричать. Не могу двигаться. Не могу даже закрыть глаза и вынуждена смотреть.

Твердо и со странно безжизненным выражением держа в руке пистолет, отец подносит рацию к губам. Нажав на кнопку и заговорив, он ни на миг не отводит взгляда от Холдера.

– Погиб офицер полиции на Оук-стрит, тридцать пять дробь двадцать два.

Я быстро смотрю на Холдера, потом снова на отца. Рация вываливается из его рук и падает на пол передо мной. Я поднимаюсь, все еще не в состоянии закричать. Отчаянные глаза отца встречаются с моими. Он медленно поворачивает пистолет и направляет на себя:

– Прости, Принцесса.

Грохот выстрела заполняет собой всю комнату. Я зажмуриваю глаза и затыкаю уши, не вполне понимая, откуда исходит этот звук. Он высокий, напоминает визг. Как будто визжит девушка.

Это я.

Я визжу.

Я открываю глаза и вижу в шаге от себя безжизненное тело отца. Рука Холдера зажимает мне рот, затем он приподнимает меня и тащит к входной двери. Он даже не пытается нести. Каблуки волочатся по траве. Одной рукой он зажимает мне рот, а другой держит за талию. Добравшись до машины, он продолжает глушить мой крик. Беспокойно озирается: нет ли свидетелей этой жуткой сцены. Мои глаза расширены от ужаса, и я мотаю головой, отказываясь поверить в случившееся.

– Прекрати. Ты должна перестать кричать. Немедленно.

Я решительно киваю, и мне как-то удается унять непроизвольный звук, рвущийся из горла. Пытаюсь восстановить дыхание, резко вдыхая и выдыхая носом. Грудь тяжело вздымается. Заметив, что часть лица Холдера забрызгана кровью, я стараюсь не завопить снова.

– Слышишь? – спрашивает Холдер. – Это сирены, Скай. Они будут здесь меньше чем через минуту. Сейчас я уберу руку, и тебе надо сесть в машину и вести себя тихо, потому что нам пора сматываться.

Я снова киваю, он убирает ладонь и заталкивает меня в машину. Проворно усевшись за руль, Холдер включает передачу и выезжает на шоссе. Мы поворачиваем за угол как раз в тот момент, когда с противоположной стороны вылетают две полицейские машины. Мы мчимся прочь, и я, чтобы перевести дыхание, роняю голову между колен. Я даже не думаю о случившемся. Просто не могу. Этого не было. Не могло произойти. Я сосредоточиваюсь на мысли, что видела страшный сон, и просто дышу. Дышу, дабы удостовериться, что еще жива, ибо все это совершенно не похоже на жизнь.

Понедельник, 29 октября 2012 года

17 часов 29 минут

Подобные зомби, мы входим в гостиничный номер. Не помню даже, как мы попали из машины в гостиницу. Дойдя до кровати, Холдер садится и снимает ботинки. Сделав несколько шагов, я останавливаюсь и смотрю через комнату в окно. Шторы отдернуты, и перед глазами нет ничего, кроме унылого кирпичного здания в считаных футах от нас. Сплошная кирпичная стена без окон и дверей. Просто кирпич.

Моя жизнь представляется сейчас такой вот кирпичной стеной. Я пытаюсь заглянуть в будущее, но не в состоянии увидеть дальнейшего. Я не имею понятия, что произойдет потом, с кем я буду жить, что станется с Карен, сообщу ли я в полицию о случившемся. Я не могу даже строить догадки. Нет ничего, кроме сплошной стены между этой секундой и следующей, и никакого ключа к решению.

Моя жизнь за последние тринадцать лет была не чем иным, как кирпичной стеной, отрезавшей первые годы. Сплошной стеной, отделявшей жизнь Скай от жизни Хоуп. Я слышала о людях, которые каким-то образом отсекают травмирующие воспоминания, но всегда считала, что это, пожалуй, проблема выбора. За прошедшие тринадцать лет я не имела ни малейшего представления о том, кем была раньше. Я знаю, что из прежней жизни меня забрали совсем маленькой, но и в этом случае у меня должны были сохраниться какие-то обрывки. Наверное, в тот самый момент, когда я уехала с Карен, я сумела в столь юном возрасте принять сознательное решение никогда не думать о прошлом. Когда Карен пустилась рассказывать байки о моем «удочерении», мне, вероятно, было легче принять безвредную ложь, чем вспоминать отвратительную правду.

Я знаю, что не смогла бы тогда объяснить, чем занимался со мной отец, потому что не была уверена. Я знала только, что ненавижу это. Когда не знаешь наверняка, что именно ненавидишь и даже почему, подробности вспомнить трудно… только ощущения. Я никогда не испытывала особого интереса к своему прошлому. Мне даже не хватило любопытства узнать, кем был мой отец и почему он «отдал меня на удочерение». Теперь я знаю, что это было вызвано тайными ненавистью и страхом к этому человеку, а потому было проще воздвигнуть кирпичную стену и никогда не оглядываться.

Я по-прежнему испытываю ненависть и страх, хотя он уже не сможет ко мне прикоснуться. Я так же ненавижу и смертельно боюсь, но все-таки его гибель повергает меня в ужас. Я ненавижу его за наводнение моей памяти жуткими воспоминаниями. И в то же время я почему-то скорблю о нем посреди всего этого кошмара. Я не хочу горевать о потере. Я хочу ликовать, но радости во мне нет.