Королеву играет свита - Светлана Успенская

Телефон посольства не отвечал. В трубке были слышны сухие щелчки и гудение — линия оказалась повреждена.

Бросив в сумку документы и деньги. Катя вновь включила телевизор.

Может, опасная заварушка уже закончилась и все улеглось? Может, правительственные войска уже разгромили повстанцев и уезжать нет необходимости?

Однако на экране все еще царила все та же самодовольная генеральская рожа.

Пора было решаться. Сквозь слезы Катя попрощалась с Нтамой, посадила дочь в машину, вырулила за ворота.

В зеркале заднего вида постепенно удалялся уютный белый особняк, в котором прошли долгие пять лет ее жизни. Возможно, лучшие пять лет…

Она увеличила скорость — надо было как можно быстрее проскочить опасные кварталы, где бродили обезумевшие от мародерства повстанческие войска. 'Если ее схватят, то не простят ей ни белой кожи, ни богатой одежды, ни дорогой машины.

Конец ее будет ужасным. Может, хотя бы ребенка они пожалеют?

Посольство встретило ее наглухо задраенными окнами. Напрасно Катя сигналила перед воротами — все было тихо. Наконец небольшое оконце в глинобитной стене отворилось, и чей-то голос встревоженно произнес:

— Вы хотите привлечь сюда побольше солдат? Что вам нужно?

— Я… Мы приехали на самолет, — запинаясь, произнесла Катя.

— Все уже в аэропорту. Езжайте, может, успеете.

Джип понесся по улицам, не разбирая дороги. Вслед ему слышались возмущенные крики пешеходов, пару раз кто-то выстрелил вдогонку.

Еще издалека виднелся на взлетной полосе знакомый силуэт серебристой «аннушки» с красным флагом на борту — слава Богу, успели!

Бросив автомобиль. Катя с дочерью метнулась к самолету. Черный охранник в берете преградил им дорогу, что-то лопоча и угрожая автоматом. Она оттолкнула его что есть силы и отчаянно бросилась вперед.

«Пусть стреляет в спину, — подумала она на бегу. — Пусть стреляет, мне уже все равно. Может, лучше умереть, чем возвращаться в Союз?»

Но солдат не стал стрелять и опустил автомат.

Катя подбежала к трапу. Посадкой распоряжался второй секретарь Костиков.

— А, это вы! — облизнул он сухие, спекшиеся губы. — Проходите в салон.

Сидячих мест больше нет, располагайтесь на полу.

И, немилосердно потея, он продолжал руководить погрузкой посольских документов в грузовой отсек.

В салоне был ад — спертый воздух, плач детей, стоны больных, истерические причитания женщин. Катя с Ларой еле-еле нашли местечко в проходе.

Теперь можно было немного передохнуть. Здесь они были в относительной безопасности. Они были со своими, они летели в безопасную, мирную Россию, где никто не стрелял, не врывался в дома, не вешал людей на деревьях…

Через несколько минут погрузка закончилась. Захлопнулся бортовой люк, и самолет после короткого разбега взмыл в кобальтовое бездонное небо.

Только тогда Катя вздохнула с облегчением. Впереди ее ждала холодная безразличная Москва.

Глава 14

Борт посадили во Внукове, а не в Шереметьеве, где собралась основная масса встречавших. Самолет приземлился на закате дня, учитывая перелет и разницу во времени.

Еще при подлете к аэропорту пассажиры стали рыться в багаже, выискивая теплые вещи. Катя запоздало вспомнила, что сейчас декабрь, в России, стало быть, зима, а на ней только шорты и рубашка с коротким рукавом, на Ларе — тоненькие туфельки и легкое платьице. И у них нет ничего теплого!

Самолет вздрогнул, прокатился по асфальтовой дорожке, заметенной серебристой пылью, и наконец замер. В иллюминаторе под тяжелым неприветливым небом сколько хватало взгляда расстилалась белая целина с настороженным ежиком коричнево-серого леса у горизонта.

Стюардессы предусмотрительно облачились в синие драповые пальто с крошечными самолетиками в петлицах. Морозный воздух вихрем ворвался в открытый люк.

— Пойдем, Лара. — Катя осторожно тронула сонную дочь.

— Холодно, мам, — поежилась девочка. — Почему так холодно?

— Хоть и холодно, зато не стреляют, — оптимистически заметила их соседка, пожилая женщина из торгпредства. Она достала из сумки шорты и принялась натягивать их для тепла прямо под шелковое струящееся платье.

На трапе ледяной ветер пронизал насквозь дрожащие, избалованные африканским теплом тела.

— Что это, мама? — Лара подняла на ладони пригоршню пушистой сверкающей крупы.

— Это снег, доченька, — объяснила Катя, — Он холодный.

Закрываясь боком от ветра, они побежали к зданию аэропорта. Жидкая кучка встречающих бросилась навстречу пассажирам злополучного рейса из Луанги.

Катя знала, что ее некому встречать.

Перемены, случившиеся со страной за последние пять лет, здесь, в аэропорту, ощущались особенно остро.

— Такси! Такси! — шипели бравые молодчики с красными мордами, позвякивавшие ключами. — Кому такси?

Здание аэропорта было оккупировано кургузыми некрасивыми палатками, полными самого безобразного, самого отвратительного барахла по самым высоким ценам. Было очень много нищих. Стойкий запах мочи витал под высоким потолком аэровокзала, перебиваемый ароматом жареных пирожков.

— Мама, хочу есть! — сообщила Лара, плотоядно глядя на тележку, где торговка с грязными руками, кокетливо украшенными чумазыми нарукавниками, выдавала страждущим аппетитно пахнущие пирожки.

— Подожди, Лара. Нам еще нужно обменять доллары.

Услышав магическое слово «доллары», из воздуха соткался молодой, недурно одетый человек вороватого вида и предложил свои услуги.

Катя достала из кошелька единственную купюру. В спешке она захватила с собой только нгольские деньги, совершенно бесполезные фантики в любой стране, кроме самой Нголы. По счастью, у нее оказалась одна американская двадцатка. Что такое курс рубля к доллару, Катя представляла плохо. Об инфляции она, конечно, знала, отец писал в письмах, но одно дело знать в теории и совсем другое — на практике.

Молодчик сунул ей в ладонь целую горсть бумаги. Катя с удивлением смотрела на пачку смятых сторублевок. До ее отъезда, еще пять лет назад, на эти деньги можно было припеваючи жить целый месяц. Поначалу вырученные деньги казались огромными.

Катя накупила целую гору пирожков, по которым, честно говоря, соскучилась за пять лет, вручила их Ларе и отправилась на почту отбивать отцу телеграмму. Что делать дальше, она не знала.

Она присела на скамейке, жуя пирожок, огляделась. Люди в собачьих дохах, кургузых драповых пальто и огромных меховых шапках изумленно оглядывались на нее и дочку, одетых, точнее, раздетых по июльской моде.

К ним приблизился милиционер, попросил документы. Катя достала нгольский паспорт, объяснила ситуацию. Тот сочувственно хмыкнул, взял под козырек.

— Где можно переночевать с дочерью? — спросила она.

— Здесь! — Милиционер с усмешкой обвел рукой грязные скамейки, где вповалку спали плохо одетые люди.

— А гостиница здесь есть? — брезгливо поморщилась Катя.

— Есть, но там нужно на лапу дать, чтобы устроили. Лучше в город ехать.

Что же делать? Катя ни на что не могла решиться. Еще утром, в Луанге, ей казалось, что Москва — это земля обетованная. А оказалось, здесь еще хуже, чем там. Не стреляют, нет… Но они здесь никому не нужны. И этот ужасный, пронизывающий насквозь холод!

— Мамочка, у меня болит живот, — внезапно бледнея, произнесла Лара. Ее шоколадная кожа посерела. Несмотря на холод, на лбу выступила испарина. — Мне плохо!

Внезапно она застонала, вздрогнула, и ее вырвало. Катя металась возле дочери, не зная, что делать. Ей казалось, что девочка умирает.

Кто-то из догадливых пассажиров сбегал за врачом, и вскоре Катя с дочкой оказались в медпункте.

— Пирожки! — безапелляционно произнесла врач, глядя на девочку, и упрекнула:

— Что ж вы, мамаша, такой гадостью ребенка кормите, кооперативными пирожками?

— Я… я не знала, что нельзя, — пролепетала Катя. — В мое время было можно.

— В ваше время, — усмехнулась врачиха. Она начала делать промывание желудка Ларе. — А теперь нельзя. И одеть надо ребенка потеплее, простудится же.

— Нам не во что, — объяснила Катя.

— Да вот в зале ожидания ларьков полно. Из-за границы прилетели, небось денег полно.

Но денег было очень, очень мало…

Все же, послушавшись совета врача. Катя прошлась вдоль анфилады приветливо сверкавших огоньками киосков. Среди коробок с презервативами, порножурналов, заколок для волос и вызывающей расцветки бюстгальтеров она присмотрела для Лары драповое ношеное пальтишко и потрепанную куртку для себя.

Потом она все же отважилась на то, о чем думала все время. С трудом нашла единственный работающий телефон-автомат, выстояла возле него длиннющую очередь, набрала номер, который помнила наизусть.

— Алло, — ответила трубка ленивым молодым, знающим себе цену голосом.

Это, наверное, была Даша. — Кто это?