Прощай, нищета! Краткая экономическая история мира - Грегори Кларк

РИС. 14.8. Доля мужчин с соответствующим числом выживших сыновей. Англия, 1585–1638 годы

В конце XIX века детская смертность в Англии существенно снизилась по сравнению с XVIII веком, и темп этого снижения обнаруживает сильную корреляцию с доходом. В семьях, живших в домах не менее чем с 10 комнатами, до 15-летнего возраста не доживало лишь 13 % детей, в то время как в семьях, живших в одной комнате, до этого возраста не доживало 47 % детей[330]. Таким образом, более низкая брутто-фертильность состоятельных групп в конце XIX века (см. табл. 14.5) приводила к менее заметному снижению нетто-фертильности в этих группах. Кроме того, в группах с высокими доходами наблюдался значительно меньший разброс в размере семей, чем в группах с низкими доходами.

Другим возможным фактором, обеспечившим снижение фертильности после промышленной революции, было повышение социального статуса женщин. Вполне возможно, что в доиндустриальном обществе мужчины испытывали большее желание иметь детей, чем женщины. Именно женщины, а не мужчины очень сильно рисковали своим здоровьем при беременности, и именно на их долю выпадали почти все тяготы ухода за детьми. При этом мужчины, как правило, занимали в семье намного более могущественное положение. Поэтому не исключено, что женщины всегда хотели иметь меньше выживших детей, чем мужчины, но смогли воплотить свои предпочтения в жизнь лишь в конце XIX века.

Относительное положение и влияние женщин в Англии конца XIX века явно становились выше. По уровню грамотности женщины к тому времени почти сравнялись с мужчинами. В 1869 году женщины получили доступ в университеты, в 1882 году были расширены их права собственности в браке, в 1894 году им было предоставлено право голосовать на местных выборах, а в 1918 году — и на общенациональных. При этом наиболее быстро статус женщин возрастал в группах с высокими доходами.

Эти предположения помогают объяснить, почему нетто-фертильность с конца XIX века сокращалась, несмотря на то что и в XVI веке, и в 2000 году мы видим либо прямую зависимость между доходом и нетто-фертильностью, либо отсутствие всякой связи. Кроме того, они объясняют, почему демографический переход сначала проявился в группах, занимавших более высокое социально-экономическое положение, вследствие чего в переходный период между нетто-фертильностью и доходом существовала обратная зависимость.

ПОЧЕМУ ТАК МАЛО ПОЛУЧИЛИ СОБСТВЕННИКИ КАПИТАЛА?

В главах 10 и 11 объяснялось, почему начиная с момента промышленной революции новаторы, как правило, получали ничтожную выгоду от повышения производительности, обеспечивавшегося их инновациями. Норма прибыли от капитала, задействованного в промышленном производстве, нередко превышала норму прибыли от капитала на конкурентном рынке. Однако наличие этой разницы, по-видимому, в большей мере было результатом способности некоторых фирм к созданию барьеров, препятствовавших входу в их секторы, нежели быстрого роста производительности в этих секторах. Причем данные барьеры, как правило, никак не были связаны с технологическими достижениями, в большей мере существуя благодаря таким факторам, как усиление эффекта масштаба или способность создать благоприятный образ свой торговой марки с помощью рекламы.

Например, рост производительности в английской хлопчатобумажной промышленности в 1770–1870 годах намного опережал такой же рост в любом другом производстве. Однако конкурентная природа этой отрасли и слабая защищенность технологических новшеств патентами не позволяли получать высокие прибыли. Хлопчатобумажные товары были однородными. Пряжа и ткани сбывались на оптовых рынках, где покупатели сразу же распознавали качество продукции. Эффективный масштаб хлопчатобумажных прядильных и ткацких фабрик всегда был невелик по сравнению с размерами рынка. В отрасли изобиловали новые игроки. К 1900 году в этом секторе британской экономики работало около 2000 фирм, которые выкрадывали технологические новшества у более передовых конкурентов, переманивая у них квалифицированных рабочих. Разработчики промышленного оборудования узнавали о технологических новинках от фирм, занятых в отрасли. Весь этот сектор — как производители средств производства, так и производители потребительской продукции — со временем все сильнее и сильнее сосредоточивался в районе Манчестера. К 1900 году 40 % мировых объемов выпуска хлопчатобумажных товаров производилось в радиусе 30 миль от Манчестера. В результате выгоду от технических достижений в первую очередь получали потребители текстильной продукции по всему миру и землевладельцы в текстильном регионе страны — принадлежавшие им почти ничего не стоившие сельскохозяйственные земли резко поднялись в цене, превратившись в участки для застройки.

По оценкам, состояние крупнейшего хлопчатобумажного магната времен промышленной революции, Ричарда Аркрайта, на момент его смерти в 1792 году составляло 500 тыс. фунтов стерлингов. Его сын, которого тоже звали Ричардом, унаследовал прядильные фабрики отца. Но, хотя Ричард-сын сам управлял своими фабриками и имел большой опыт работы в этом бизнесе и несмотря на то что в отрасли по-прежнему продолжался быстрый рост производительности, вскоре он продал почти все отцовские фабрики, предпочитая вкладывать деньги в землю и в государственные облигации. К 1814 году у него было 500 тыс. фунтов в одних только государственных облигациях. Благодаря этим облигациям и недвижимости к моменту своей смерти в 1843 году он имел состояние в 3,25 млн фунтов, несмотря на то что потратил много денег, выстроив роскошный загородный дом для семьи. При этом Аркрайт-старший скопил меньшую сумму, чем Джозайя Веджвуд, после которого в 1795 году осталось 600 тыс. фунтов, хотя тот работал в фарфоровой отрасли, развивавшейся гораздо медленнее и даже в конце XIX века все еще сильно зависевшей от ручного труда.

Однако если первая волна великих изобретений промышленной революции — в текстильном секторе — не приносила повышенных прибылей из-за конкурентной природы этой отрасли, то вторая волна — в железнодорожном деле — казалась куда более многообещающей. Железным дорогам по самой их сути присущ эффект масштаба. Во-первых, после строительства железнодорожной линии между двумя городами конкуренту, желающему войти на рынок, как минимум придется построить собственную полноценную линию, а так как в большинстве случаев грузопотока между двумя любыми городами не хватит для того, чтобы обеспечить прибыльное функционирование нескольких линий, то представляется возможным вытеснение других конкурентов с рынка, а следовательно, и рост прибыли.

Успех железнодорожной линии Ливерпуль — Манчестер в 1830-х годах (к 1840-м годам акции этой железной дороги продавались по цене вдвое выше номинала) открыл длительный период инвестиций в железнодорожное строительство. На рис. 14.9 показан быстрый рост железнодорожной сети в Англии с 1825 по 1869 год: за это время в относительно небольшой стране было проложено более 12 тыс. миль путей. Темпы инвестиций и строительства были настолько высоки, что историки-экономисты говорят о «железнодорожных маниях» 1839 и 1846 годов. Железные дороги поглощали большую часть всех вложений в основной капитал в Англии в середине XIX века.

РИС. 14.9. Строительство железных дорог в Великобритании, 1825–1867 годы. Данные из: Mitchell and Deane, 1971, p. 225

Но и в этом случае стремление участвовать в прибылях быстро снизило их до весьма скромных значений (см. табл. 14.6). Даже в первом десятилетии железнодорожного строительства норма прибыли на инвестируемый капитал была невелика. К 1860-м годам реальная прибыль от железных дорог — то есть прибыль от реально инвестированного капитала — была не выше, чем от очень надежных инвестиций в государственные облигации или сельскохозяйственные земли. И хотя железнодорожные линии являлись местными монополиями, они все же находились в непрерывной конкуренции друг с другом посредством окольных маршрутов.

ТАБЛИЦА 14.6. Нормы прибыли на капитал, инвестированный в железные дороги, находившиеся в британском владении, 1830–1912 годы

ИСТОЧНИКИ: до 1860: Arnold and McCartney, 2005, table 2. После 1860: Davis and Huttenback, 1986, table 3.8.

Так, если, например, Большая западная линия контролировала путь из Лондона в Манчестер, то перевозка грузов и пассажиров между этими городами могла осуществляться по линии вдоль восточного побережья с пересадкой на линии других компаний. Прибыль и в этом секторе вдохновляла на подражание, и инвестиции в железные дороги перестали приносить большую отдачу Главными выигравшими снова оказались потребители.

Именно по этой причине в Великобритании в отличие от США существует очень мало университетов и крупных благотворительных фондов, основанных частными спонсорами. Промышленная революция не привела к появлению в Англии огромных частных и семейных состояний. К 1860-м годам слой богатых англичан по-прежнему состоял в основном из потомства земельной аристократии. Из 379 человек, умерших в Великобритании с 1860 по 1879 год и имевших на момент смерти состояние в размере не менее 500 тыс. фунтов, 256 (68 %) были обязаны своим богатством унаследованным землям. Как мы видели в главе 11, лишь 17 (4 %) были текстильными магнатами, несмотря на то что именно текстильная отрасль обеспечила рост производительности во время промышленной революции[331].