Русский самурай. Книга 2. Возвращение самурая - Анатолий Хлопецкий

Новые работодатели, по крайней мере на первое время, избавили семью токийского управляющего филиалом фирмы от поисков жилья: за Ощепковыми был зарезервирован семейный номер в пансионате барона Шмидта, подальше от лежащего в развалинах центра.

К этому времени в отчетных документах разведотдела штаба Сибирского военного округа появляется следующая запись:

«Источник № 1/1043, кличка „Японец“, беспартийный, русский, профессия – переводчик с японского языка. Имеет связи во всех кругах Японии. Служит представителем германской кинокомпании „Вести“. Окончил японскую гимназию. Владеет японским, русским и английским языками. Знает Японию, Сахалин и Маньчжурию. Бывший контрразведчик штаба Амурского военного округа. Смел, развит, честен. Ведет военно-политическую, экономическую разведку… Постоянное местожительство – Токио».

Разведотдел ставит перед «Источником № 1/1043» достаточно обширную и сложную задачу: выяснить систему организации японских вооруженных сил от отделения до высших соединений и добыть информацию о техническом вооружении японской армии.

«Японец» начинает с того, что намечает для себя четкий план работы:

«1. Прежде всего установить, в каких учреждениях служат учившиеся со мной… японцы.

2. Найти подходящую квартиру вблизи расположения какого-либо полка.

3. Записаться членом спортивного клуба „Дзю-дзюцу“ в районе расположения полка.

4. Завязать знакомства с теми студентами (видимо, имеется в виду Кодокан), в семье которых имеется кто-нибудь из военных.

5. Завязать знакомство с фотографом, выполняющим работу для полка».

Остальные пункты этого плана касались налаживания связи для передачи информации Центру и организации работы с конкретными агентами.

Был и еще один пункт, который не вошел в вариант, представленный Центру, но был очень важен для самого Василия. Он гласил:

«Восстановить, насколько возможно, связи с Кодоканом с тем, чтобы получить право участвовать в тренировочных спарринг-схватках».

Прежде всего надлежало снова напомнить о себе в Русской православной миссии: именно там продолжали хранить сведения о былых выпускниках токийской семинарии.

Существовало еще одно важное для Василия дело, которое надо было уладить по христианским законам. В миссии внимательно выслушали его исповедь и согласились, что свидетельство о расторжении церковного брака с безвестно исчезнувшей супругой Анной Ощепковой, выданное в Харбине, следует считать подлинным. Что касается документа о новом венчании, полученного без совершения должного обряда, якобы из соображений деловой спешки, то следует признать его недействительным и понести за получение оного и незаконное сожительство обоим Ощепковым церковное покаяние и епитимью, только после соблюдения которых может пойти речь о таинстве нового брака.

– Я не понимаю, зачем ты вообще поднял все это, – горячилась Маша, узнав о решении отцов Церкви. – Ведь документы у нас в полном порядке. По ним мы законные муж и жена. А если вся эта история выйдет за пределы миссии? Это же может привлечь к нам совсем ненужное внимание и помешать нашей работе!

Воспитанная в семье профессиональных революционеров, она привыкла так же, как родители, по меньшей мере равнодушно относиться ко всему, что связано с религией. Но всмотревшись в серьезное и опечаленное лицо мужа, она махнула рукой:

– Ну если уж тебе непременно нужно обвести меня вокруг аналоя, пусть так и будет. Только знай – я и без этого люблю тебя ничуть не меньше.

Их настоящее венчание совершилось через некоторое время в церкви при миссии, без публики и без особой торжественности. Это желание молодых было понятно, учитывая обстоятельства их брака и то, что они еще не успели обзавестись друзьями в чужой стране.

Первые знакомства были чисто служебными: кинофирма «Вести» нуждалась в рекламе своей продукции. Василий дал объявление в прессе, в котором подчеркнул, что плата за хорошие рекламные ролики будет достаточно высокой. Вездесущие фотографы работали не только на рекламу, и вскоре, благодаря их тесным связям с прессой, Василий стал в курсе самых разнообразных новостей, из которых можно было отобрать и кое-что полезное.

Впрочем, скоро оказалось, что и друзья, или, точнее сказать, хорошие знакомые, у Василия здесь сохранились. Бывшие семинаристы служили теперь в министерствах иностранных и внутренних дел, работали в прессе. По странному совпадению трое из бывших товарищей по семинарии служили в полиции.

Первым удалось отыскать полицейского Джиро Сиратори. Встретил Сиратори былого однокашника слегка настороженно: все-таки иностранец… Но годы обучения в семинарии не прошли даром: несмотря на положенное по нынешней службе неприязненное отношение к каждому, кто не японец, Джиро помнил общие для всех семинарские спальни и добрую благословляющую руку владыки Николая, которая без различия касалась всех стриженых «молодцовских» голов. Васири-сан был из того, в общем-то, счастливого прошлого, где не надо было ни за кем следить и никого подсиживать. Поэтому после минутной заминки разговорились, а расставаясь, пообещали друг другу не терять один другого из виду. Причем оба прекрасно понимали, что это может случиться не только по их взаимному желанию, служба есть служба: прикажут – и будешь следить за родной матушкой, не то что за бывшим одноклассником.

Так вышло и с Ютакэ Рискэ: того и разыскивать не пришлось – сам заявился в пансион Шмидта, однако в удобном месте, убедившись, что их никто не слышит, честно рассказал, что с момента приезда Васири-сан и его жены в Токио за ними установлено наружное наблюдение.

– Так будет продолжаться всего три недели, – успокоил Рискэ. – Потом тебя только станет изредка навещать кто-нибудь из наших. Ну и, конечно, прислуга пансиона доложит, если заметит что-нибудь, по ее мнению, подозрительное…

Василий рассказал обо всем этом жене, однако, как ни возмущалась Маша, пришлось с этим смириться. Зато через три недели Василия ждал настоящий сюрприз.

Однажды, вернувшись из своей конторы, Василий не успел выслушать рассказ жены о проведенном ею дне, как в дверях с поклонами появилась горничная и доложила о посетителе.

«Начинается!» – подумал Василий, имея в виду обещанный Рискэ полицейский визит. И в самом деле в дверях показался человек в полицейской форме. Он прищелкнул каблуками, но почему-то оставался на месте, несмотря на приглашающий жест Василия. Наконец полицейский тихо произнес:

– Ты, как всегда, не узнаешь меня, Васири-сан…

– Мицури Фуросава! – изумленно воскликнул Василий, всматриваясь в своего неожиданного гостя. Впрочем, его и в самом деле было нелегко узнать: Мицури очень похудел, как-то высох – форма висела на нем, словно была ему велика. А главное, исчезла из его глаз всегдашняя хитрая лукавинка. Видать, чем-то очень невеселым встретила Мицури после служебной отлучки на Сахалин его родина.

– Я очень рад тебя видеть, Мицури, – искренно сказал Василий, но Фуросава прервал его:

– Не торопись так говорить, Васири-сан. Будешь ли ты по-прежнему рад мне, когда узнаешь, что я здесь по службе. После нашего разговора мне придется доложить начальству о твоих делах и планах на будущее, назвать твоих ближайших знакомых…

– Ну что ж… Служба есть служба, – не торопясь ответил Василий. – Но ты ведь знаешь, что на всяком месте можно оставаться порядочным человеком. Могу ли я считать, что между нами ничего не переменилось с тех пор, как мы виделись в последний раз?

– Я все так же отношусь к тебе, Васири-сан. Так же, как во Владивостоке и как на Сахалине. Но моя служба…

– Не будем говорить об этом, – прервал его Василий. – Помнишь, наш семинарский священник любил повторять слова: «Кесарю – кесарево, а Богу – Богово»? Подожди немного со своими служебными обязанностями, я не собираюсь мешать тебе выполнять твой служебный долг. Но сначала расскажи мне, что с тобой случилось за эти годы?

Глядя куда-то в угол, Мицури начал свой рассказ каким-то бесцветным, равнодушным голосом:

– Вернувшись с Сахалина, я целый год не мог найти работу: считалось, что все мы, побывавшие вне родины, распропагандированы большевиками. У нас в Японии это все равно что быть выгнанным из родной деревни: ты становишься парией, изгоем. Мне нечем было кормить семью, и жена с малышом перебралась к своим родителям в Токио. Вскоре туда же уехали и мои родители: считалось, что невзгоды легче переживать всем вместе, одной семьей, в большом городе, где легче хотя бы подзаработать на чашку риса. Убедившись, что мне не найти работы в родных местах, присоединиться к семье собирался и я… Я опоздал на какие-то полдня: когда наконец добрался до столицы, она вся уже лежала в развалинах. Ты ведь слышал о землетрясении двадцать третьего года? Квартала, где жили мои родные, просто не было: легкие домики из бамбуковых палок и рисовой бумаги обрушились мигом и вспыхнули, как солома. Никто из моих близких не выбрался из этого моря огня…