Атаманша Степана Разина. «Русская Жанна д’Арк» - Виктор Карпенко

И, оставив озадаченного Веденяпина на дороге, Гришка Ильин с десятком всадников направился к воеводскому двору, намереваясь наконец-то осуществить давно задуманное черное дело.

Узнав в подъехавших всадниках повстанцев, воротный сторож распахнул перед ними ворота. Молодцы из охраны, обрадованные подоспевшей ко времени помощью, бросились к товарищам, принимая лошадей.

Как волки, накинулись приехавшие с Гришкой Ильиным мужики, рубили молча, с остервенением опуская сабли на молодецкие головы, знали, что в этом спасение их собственных жизней, токмо этим можно было заслужить прощение Долгорукого.

Алёна не видела всего этого. Приняв въезжавших и всадников за передовой дозор ожидаемых повстанческих сотен, она ушла к себе в светелку приготовиться в дорогу.

Грохот падающих лавок, крики, шум борьбы, приглушенные плотно запертой дверью, привлекли ее внимание.

Алёна кинулась к окну. То, что она увидела, повергло ее в ужас: на дворе бездыханно лежали все десять молодцев ее охраны, а воротный сторож, приколотый пикой к воротам, еще живой, силился вытянуть древко из груди и не мог. По двору, держа нагатове пищали, прохаживались незнакомые мужики. Их было четверо. Уйти двором не представлялось никакой возможности. Алёна поняла, что их предали, и заметалась по светелке, ища выход. Наконец решившись, она взяла в левую руку пистоль, а в правую саблю и распахнула дверь горенки.

– А вот и сама атаманиха! – ухмыляясь в бороду, воскликнул Гришка Ильин и двинулся было к Алёне, но, увидев у нее в руке пистоль, остановился. – Со свиданьицем! Давненько не виделись.

– Ты?

Алёна побледнела, увидев того, кто их предал.

– Я, матушка, я. Давненько ждал этого и дождался. А ты на меня не зыркай, не поможет. Теперь ты у меня вот где, – показал он Алёне кулак. – Что захочу, то и сделаю с тобой!

– Не торопись, Григорий, кабы вскорости раскаяться о содеянном не пришлось.

Все внутри у Алёны дрожало и тряслось от негодования, однако несмотря на это неимоверным усилием воли она смирила волнение и уже спокойно, выдавливая сквозь зубы каждое слово, вымолвила:

– Одумайся, еще не поздно…

Ильин рассмеялся.

– Взять ее! – приказал Гришка стоявшим рядом с ним мужикам. Те бросились выполнять приказание.

Алёна, не целясь, выстрелила. Один из мужиков, схватившись за грудь, опрокинулся навзничь, другой замер на месте.

– Вот ты как! – взревел Гришка Ильин и, размахивая саблей, бросился на Алёну.

Смело встретила Алёна нападение врага. Смягчив удар и отведя его в сторону, Алёна быстро нанесла ответный. Не будучи таким проворным, Гришка Ильин едва успел откинуться в сторону, но и здесь его настиг клинок Алёниной сабли. Щеку и подбородок словно обожгло, кровь горячей струйкой побежала по шее, сползая под рубаху.

– Ах ты стерва! – выругался Гришка и неистово замахал саблей, осыпая Алёну ударами, от которых она еле успевала отбиваться. На помощь Гришке Ильину пришли еще двое мужиков, ранее боровшихся с попом Саввой, который был теперь спеленат, как дитя малое, по рукам и ногам толстыми веревками. Схватив по краям длинную лавку, они, находясь на безопасном расстоянии от Алёниного клинка, прижали ее лавкой к стене, да так, что у Алёны помутилось в глазах. Когда она пришла в себя, руки ее были связаны, а Гришка Ильин сидел напротив нее, забавляясь тем, что перекидывал с руки на руку ее саблю.

– И доселе грозить мне будешь? – осклабясь, спросил он.

Алёна, яростно сверкнув глазами, отвернулась.

Глава 8 «Если бы Русь Великая поднялась!»

1

Подморозило. К утру повалил большими хлопьями мягкий пушистый снег, разом преобразивший Темников. Припорошенные снегом, как-то веселее глянулись вросшие в землю, серые, покосившиеся избы, засияли на белом фоне крыш голубые маковки церквей, засветились матовыми зеркалами затянутые ледяной коркой лужи, повеселели и темниковцы. Ни воевода Лихорев, ни вошедший после него в город воевода Щербатов расправ над горожанами не чинили, следствия по делу о воровстве темниковских мужиков не вели, ждали набольшего своего боярина Юрия Алексеевича Долгорукого.

Алёна уже знала, что отряд Федора Сидорова разгромлен и что сам он пленен и содержится в темниковском остроге. Знала она, что разбиты отряды на большой темниковской засечной полосе, что Игнат Рогов убит в схватке со стрельцами, что Данило – кузнец христорадиевский, Мартьян Скакун, Семен Захарьевич Пусторуков и многие из тех, с кем начинала она весной 1670 года, повязаны и с обозом Юрия Долгорукого направляются в Темников для суда и расправы. Знала она и то, что пощады ей не будет, как не будет прощения и ее товарищам.

Алёну до поры не тревожили. Только один раз, и то из любопытства, заглянул в ее камору воевода Щербатов. Осветив в лицо факелом, воевода внимательно осмотрел Алёну.

– Баба, каких много, а не проста…

Сегодня с раннего утра в воеводском доме было суетно. Алёна слышала, как стучали каблучки сапог по коридору. В доме мыли, скребли, прибирались, готовились к встрече Долгорукого. К полудню, загремев засовами, распахнулась дверь и в каморку, где содержалась Алёна.

– Выходи! – рявкнул стрелецкий десятник, просунув голову в дверь.

Алёна переступила порог и отшатнулась: в глаза больно резанул солнечный свет, падающий снопами лучей через окна и играющий бликами на еще мокром после мытья полу.

– Чего взбрыкиваешь, что кобыла перед жеребцом? Не бойсь, не казнить ведем. Воеводу Долгорукого встречать крестным ходом намерились, оттого и ты занадобилась. Пошли. Во дворе уже все колодники в сборе, токмо тебя не хватает…

Выйдя во двор, Алёна увидела окруженных плотным кольцом стрельцов до двух десятков повстанцев, многие из которых были закованы в цепи. Алёна поклонилась поясно своим товарищам и молча встала рядом со всеми.

– По двое в ряд становись! – раздалась команда, повстанцы задвигались, зазвенели цепями, колонна двинулась за ворота воеводского двора.

– А Федор где? – не утерпела с вопросом Алёна, обращаясь к идущему рядом незнакомому чернобородому мужику.

– Побит сильно, оттого и нет его с нами. Стрельцы больно злобствовали, когда в полон взяли, больше всех над Федором измывались, сапогами топтали, – тихо рассказывал мужик. – Многих до смерти забили, а иных вдоль дороги на деревьях повесили.

– Кто? Щербатов? – удивленно воскликнула Алёна.

– Он самый.

– Все они одним миром мазаны! – подал голос впереди идущий молодой русоволосый парень и осекся, получив в бок удар древком бердыша.

– Молчать! – заорал стрелец. – Зарублю, коли трепать языками станете! – пригрозил он.

Колонна вытянулась за ворота. Теперь Алёна видела весь крестный ход. Впереди, в окружении священников и дьяконов приходских церквей, шествовал протопоп темниковский отец Мавродий. За ним шли темниковские всяких чинов люди, уездных церквей священники, крестьяне и все со крестами, с иконами. В окружении стрельцов, с трудом переставляя ноги, плелись пленные повстанцы. За ними, опять плотной толпой, шли темниковские мужики, бабы, работный люд с будных майданов, а далее стройными рядами двигались стрелецкие сотни, вышедшие встречать своего набольшего воеводу.

Щербатов и Лихорев, в сопровождении полковников Волжинского и Лукина, отмежевавшись от крестного хода, ехали поодаль от растянувшейся колонны полем на лошадях.

В двух верстах от города крестный ход остановился: впереди, конно, по четыре в ряд ехали рейтары, за рейтарским полком краснели кафтаны московских стрельцов.

«Долгорукий идет!» – пронеслось над колонной темниковцев.

Лучшие градские люди, шедшие впереди колонны, пали ниц. Их примеру последовали остальные темниковцы, и только протопоп размашисто осенял большим серебряным крестом подходивших царских рейтаров и стрельцов. Пленные повстанцы спин перед Долгоруким не согнули.

Когда Долгорукий в сопровождении стрелецких голов и рейтарских полковников подъехал ближе, вой поднялся над колонной коленопреклоненных мужиков и баб: винились темниковцы.

Возвыся голос, Долгорукий бросил в толпу:

– Говори, кому доручено! Слушаю.

С земли поднялись два сына боярских: темниковского уезда вотчины князя Одоевского стольник Василий Федоров и вотчины князя Черкасского стольник Михаил Петров. Оба они, подойдя к боярину Долгорукому, поклонились поясно и со слезливой дрожью в голосе запричитали:

– Государь, отец родной, воевода Юрий Олексеевич, не оставь нас, людишек малых, милостью своей, челом тебе бьем и слезно умоляем, пожалей ты неразумных, не гневайся на нас, дозволь покаяться во грехах, что не по воле своей, а принуждением с ворами в городе были, их зрели и супротив них не стали. А воровские люди нас зорили и животов забирали, а женок наших силили…