Свидетель Мертвых - Сара Монетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но мы хотели бы вас поблагодарить, – добавил мер Урменедж. – За то, что вы настойчиво продолжали расследование, хотя на вашем месте девять из десяти чиновников бросили бы это дело. Если бы не вы, мин Тавалин сейчас была бы уже замужем.
С таким предприимчивым женихом мин Тавалин сейчас была бы уже мертва. Но я оставил это мнение при себе, а вслух сказал:
– Это наше призвание и наша работа, мер Урменедж. Нет нужды нас благодарить.
– Перестаньте, – покачал головой мер Урменедж. – В память об Инширан мы обязаны это сделать.
И снова мне нечего было возразить. Я поклонился и сказал:
– Мы принимаем вашу благодарность.
Он улыбнулся:
– Переубедить такого упрямца, как вы, – настоящее достижение. Спасибо вам, отала Келехар.
Он поклонился мне – ниже, чем я заслуживал, – и ушел.
Когда меня перехватил Горонедж – газетчик на этот раз почему-то был один, – я не стал уклоняться от ответов. Его интересовали подробности дела; в частности, он расспрашивал меня о том, как я нашел мин Урменеджен и получил ли какие-нибудь сведения от убитых. На последний вопрос я, разумеется, ответил отрицательно. Также его чрезвычайно увлекла магия имени, при помощи которой мы выследили Бросета Шевелдара, а еще больше заинтересовал и даже привел в ужас список фальшивых имен.
– Как он мог сотворить такое? – пробормотал журналист.
Вопрос показался мне риторическим, но я все же ответил:
– Он не признал свою вину, сказал лишь, что менять имя – не преступление.
– Нет, – согласился Горонедж, – но только потому, что никому не пришло в голову законодательно запретить это. Что за безумие!
– Безумие – отравить трех жен, – сказал я.
– Да, вы правы. – Его уши подергивались, и крошечные серьги-гвоздики с хризолитом поблескивали в солнечных лучах, проникавших в высокие окна. – Наверное, нам стоит радоваться тому, что мы не способны понять его.
– Наверное, – кивнул я, и Горонедж рванулся в погоню за Ульджаваром, который с трудом передвигался в формальном облачении священника. Я решил, что поговорю с Ульджаваром позднее, в морге, где нам обоим будет спокойнее.
И я отправился к Аноре.
Я нашел друга в катакомбах под кладбищем Ульваненси. Он был занят обычной работой прелатов Улиса: раскладывал останки, извлеченные из могил, по нишам с именами. Прелаты муниципальных кладбищ занимались этим на протяжении тысяч лет. Я пошел, держась за нить яркой пряжи, по извилистым галереям и коридорам катакомб. Свет совиного фонаря выхватывал из мрака высеченные на камне имена давно умерших горожан. Клубок пряжи был даже не разумной предосторожностью, а скорее суровой необходимостью, потому что катакомбы были обширными, а карты порой неточными. Теряться было нельзя – никто не мог гарантировать, что тебя найдут.
– Это ты, Тара? – крикнул Анора, когда я заметил впереди неверный свет его фонаря. – Не знаю больше никого, кто согласился бы забраться так далеко в катакомбы, чтобы найти меня.
Я откликнулся:
– Да, это я – Тара.
Анора крикнул:
– Значит, судья огласил решение!
– Да. Завтра Шевелдар будет приговорен к смерти. Не могу представить, что князь Орченис решит иначе.
– Ты доволен?
Вопрос показался мне странным.
– Он больше не сможет навредить богатым незамужним девушкам Амало, поэтому – да, я доволен.
– Ясно, – сказал Анора.
Я в последний раз завернул за угол, вошел в крипту и увидел его. Стоя на коленях перед колумбарием, он осторожно, по одной, извлекал из льняного мешка длинные кости и складывал их в пятую с краю ячейку. Пока я его искал, он успел разложить останки четверых умерших.
– Но доволен ли ты своим участием в этом деле?
– Я выполнял свой долг… – начал я, но Анора перебил меня.
– Тара, – резко воскликнул он. – Я не об этом спросил!
Конечно, не об этом.
– Нелепо чувствовать себя виноватым, – вздохнул я. – Он убил трех женщин.
– Скорее всего, больше, – подхватил Анора. – Но ты все же чувствуешь вину?
– Сегодня после суда мер Урменедж указал мне на то, что из-за моего упрямства этого мужчину лишат жизни.
Анора оставил свою работу и взглянул мне в лицо.
– Бьюсь об заклад, это весьма вольная интерпретация его слов.
– Кроме того, мер Шевелдар не признал себя виновным, – добавил я.
– И тебя это беспокоит, – сказал Анора.
– У меня нет никаких оснований для беспокойства. Я знаю, что он виновен.
– Это все твой характер. Ты слишком добросовестно относишься к своим обязанностям.
– Ты сегодня не скупишься на похвалы, – сухо заметил я.
– Ты себя измучаешь и, чего доброго, заболеешь, – сказал Анора. – Успокойся. Тот, кому нечего скрывать и не в чем себя упрекнуть, не станет трижды менять имя. Даже степные варвары меняют имя только один раз.
– Он не смог объяснить, зачем делал это, – добавил я.
– Еще бы. Что они напишут на его надгробии, чтобы он не выполз из могилы, прежде чем его тело обратится в прах?
– Полагаю, все четыре имени, – ответил я, хотя эта мысль казалась мне смехотворной и в то же время чудовищной.
– Только чудовище ценит свое имя так низко, – сказал Анора, и я вздрогнул, услышав эхо собственных мыслей. – Скажи, как мне утешить тебя, Тара.
– Не знаю, – пробормотал я.
– Ну, что ты о нем думаешь? Неужели тебе кажется, что он невиновен? Правда?
– Нет, – не задумываясь ответил я. – Я считаю, что он, несомненно, виновен. Но…
– Но?
– Но я не буду горевать о нем, – закончил я. – Однако есть убийцы, смерть которых я оплакивал. Но разве они не такие же чудовища?
Анора задумался.
– Ты хочешь сказать, что все убийцы – монстры?
– А разве это не так?
– Поступок чудовищный. Но можно совершить чудовищный поступок и не быть чудовищем. Конечно, если убийца не позволяет себе втянуться в это дело, как произошло с Шевелдаром.
Я ничего не ответил, и Анора продолжил:
– То, что тебя не печалит смерть Шевелдара, тоже не делает тебя чудовищем.
