Десятая невеста - Анна Корвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец он остался один; я собралась с духом и села рядом.
Если б мне предложили расположить императоров по приятности, начиная от самого любимого до самого не, первым непременно бы был Веточка, мой милый, добрый братец-теншин. Затем шел бы Кин, от золотой улыбки которого я растекалась сладким медом. Пусть он порхал по девицам, как бабочка с цветка на цветок, и разбивал сердца, как горшки неуклюжая баба – разве ж он виноват, что от его пригожей мордашки девки таяли. Затем Огонек Хоно – хитроумием, положим, не блистал, зато мечом размахивал загляденье, да и подлостей от него ждать не приходилось. Потом – Замочек, который, может, и был себе на уме, но только потому, что так надо, а зла никому не чинил. Да ещё хватало храбрости любить змеюку О Цзынь, а это не у каждого мужества достанет. Затем – Снежок. До самого последнего времени мне не представлялось случая сблизиться с ним, а когда представилось, удовольствия в этом вроде как оказалось мало. Но, хорошенько подумав, я в чем-то его поняла: мало радости уродиться императором, а если у тебя еще такие пристрастия, что не всякий поймет, как тут не станешь капризной злюкой. Но если поглубже заглянуть, сердце-то у Снежка было пылкое. Он не боялся открыться тому, кого любил, не боялся за свою любовь сражаться. А что я ему не нравилась, так можно понять – когда сердечный дружок ведет себя так, как Ворон, поневоле взбесишься. На того, кто мил, сердиться трудно, вот и назначаешь других врагами. За Снежком следовал Ворон; уж как я ни была падка на мужскую красоту, а тут и она не спасала. Многое можно принять в человеке, будь он даже, как Ворон, ехиден и жесток – но мне хорошо помнилось, как я чувствовала себя рядом с ним: будто не живое существо, а ветошь. Мало чего я могла придумать хуже этого. И поневоле я проникалась сочувствием к Снежку: нелегкое испытание любить такого человека.
И, наконец, Тайо, который делил место с Вороном. К Воруйке я испытывала безотчетную неприязнь, которая вспыхивала каждый раз, когда мы оказывались рядом. И если с Текки я, по крайней мере, знала причину, то в случае с Тайо определить ее не могла. Ничего, в чем я могла бы его обвинить, он не делал, при всем желании я не могла бы сказать, почему его не люблю – но вот не любила, и все тут. И это было взаимно. Такое случается, и причины для этого не нужны.
Мы просто друг другу не нравились.
И вот теперь взирали друг на друга, как воеводы враждующих войск на поле брани.
Я заехала издалека.
- Хорошо повеселились сегодня вечером, ваше величество?
Воруйка лениво повел зеленым глазом (второй закрывала длинная прядь рыжих волос) и не удостоил меня ответом.
Ладно.
- Невесты ради вас уж так стараются, так стараются. Одна смешней другой. Позвольте ж и мне развлечь вас, ваше величество.
Я вытаращила глаза и надула щеки – повторила то же, что и с Веточкой. Но этого подобным было не пронять.
- Бе-бе-бе, – сказала я, - буль-буль-буль, – чувствуя себя полной дурой и понимая, что именно это его величество Воруйка сейчас обо мне и думает.
Тогда я потянулась к нему и попыталась пощекотать.
- Эй! – взвился он. - Ты чего делаешь?
- Смешинка должна была вам в рот попасть, да затерялась, ваше величество, – шаря по его одежде, объяснила я. – Вот, ищу, чтобы…
- Убери руки.
Я послушалась, смиренно сложив ладошки на коленках, и поделилась:
- Хорошие у вас императоры. Умные да пригожие. Где ж вы их набрали? Богата парнями земля чиньяньская. У нас вот столько таких нету. Один князь на все Белолесье. Даже не знаю, как мы справляемся. Будь у нас семь князей, как у вас императоров – вот бы зажили тогда!
Нет ответа. Я-то, конечно, тоже не блистала – но меня, знаете ли, и не готовили в скоморохи. Хороша задачка: возьми да рассмеши! Тут и так все потешное сразу из головы вылетит, а если он упорно не хочет смеяться, тут хоть на голову встань.
Я рассказала пару баек из тех, что пользовались успехом у нас в Белолесье, но что белолесцу смешно, то чиньяньскому мимо – Воруйка краем губ не шевельнул. Попробовала тот же способ, что с Вороном, обсуждая императоров и приписывая им качества, которых те отродясь не имели, но удостоилась лишь недоуменного взгляда. Еще раз попытала удачи, скорчив рожу. Встала и, садясь, промахнулась мимо лавки, грохнувшись, на мой взгляд, презабавнейшим образом, но морда Воруйки становилась только кислей.
Да ну тебя, в самом деле.
Я сдалась. Сил моих больше не было. Ну, не засчитает он мне испытание, что с того? Я же знала, что император – Снежок, а он уже посмеялся. Так чего я разоряюсь, выставляя себя на посмешище? Вернее, не выставляя. Сидит с таким видом, будто я муха, что у него над ухом жужжит, а ему даже рукой лень махнуть, чтоб прогнать: позудит, да отстанет. С меня хватит, вот что. Не для того меня мать рожала и растила, чтоб я в чужой земле перед каким-то дрищом пресмыкалась.
Я села поудобнее, выдохнула, расправила бантики. Мимо в очередной раз прошла невольница, долила в мой кубок ягодной воды.
Я сказала:
- Очень жаль мне, ваше величество, что не могу вас развеселить. Но сил моих больше нет пытаться. Не засчитаете мне испытание, значит нет. В конце концов, вам нужна невеста, которая вас рассмешить сможет, а если мне это не под силу, стало быть я – не она.
Воруйка, не поднимая глаз, слегка поджал губы. А меня понесло: я страсть как устала прикидываться, а когда твой собеседник молчит, ты волей-неволей начинаешь чесать языком: что хочешь и что не хочешь выбалтываешь. Мне даже как-то и легче было, что я ему не по душе: нет так нет,
