Золотое солнце - Дмитрий Володихин

Явился, конечно, Законник, мой старый знакомый, кивнул мне. Без злобы и радости. На лице — все то же равнодушие. Холодная куча дерьма, почти окаменевшая... Может быть, напрасно он мне не нравится, вдруг — дельный чело век? Надо приглядеться. Ладно. Оказывается, зовут его Харр. С ним вместе пришел какой-то вихлявый живчик, вот онто и одет богаче всех, на пальцах перстни с булыжниками по сотне солидов ценой, на морде спесь, как у барсука, мол, равных мне здесь не вижу... Этого ограбить было бы приятно, а убивать — как клопа давить.

Всего собралось девять человек, считая меня и Наллана Гиляруса. Последними пришли двое — полная противоположность друг другу. Махаф с киитом рука об руку... Одного я знал. Он бывал в роще, дрался на мечах как придонный брат. Его звали — Тит, но чаще я слышал кличку Варвар. За глаза, конечно. Бабка у Тита была из маг’гьяр, а здесь их не любят. Однажды он сломал руку человеку со слишком громким голосом. Того человека предупреждали: мол, попридержи язык. Но, видно, не перевелись на свете любители жрать горячее, не остудив... Тит Варвар — настоящий красавчик. Холеный, как Гилярус или Законник. Но те выглядят так, как им положено выглядеть. А этот завивает волосы, носит тунику с длинными рукавами, желтую, как лимон, с багряной каймой, на руке пристроил браслет монет за четыреста — тяжелое чеканное золото, и на браслете четыре пары занимаются любовью разным манером. Так и просится Тит Варвар, чтоб его по заднице погладили или в рожу дали. Худой, длинный — с меня ростом, руки тонкие — девки позавидуют. Глаза шалые, такие у моих ребят бывали перед работой, сам гибкий, верткий, не хуже кота. Вечно улыбается. Смотрит на собеседника будто говорит: о, какие интересные вещи я слышу, жаль, от тебя, дурака... Того, кто рискнет погладить по заднице или дать по роже, Тит Варвар, наверное, убьет. Знаю я таких людей. В абордаже нет их полезнее: первыми на копья лезут, работают наподобие живых таранов. Но в спокойное время один от них убыток: вечно затеют свару в ватаге, изувечат кого-нибудь, против закона пойдут... Ненадежный народ. Точно, вроде котов, ходит такой вокруг тебя, рот хмылит, Аххаш, а видишь зверюгу: зверюга спину горбом выгнула, уши прижала, голову к земле наклонила и пасть разевает.

— Привет, Малабарка.

— Привет, Тит.

Варвар тоже попросил кресло, сел рядом со мной.

Второй одет попроще, поплоше, но не бедно, хотя и очень небрежно. Впопыхах, что ли, собирался? Волосы черные, вьющиеся, торчат во все стороны, вроде прутьев в вороньем гнезде. Толстый, неуклюжий, ни для какого боя не годный. Настоящий прибрежный червяк. Может, из купцов? Но потом вижу, потроха карасьи, вроде бы серьезный человек. Устроился поближе к Одноглазому, поздоровался с ним, как со старым знакомым. И только тогда принялся меня осторожненько ощупывать глазами. Вот же чума недобрая! Я почуял: Толстяк старается запомнить каждую мелочь, каждую деталь. А мне его отсюда толком не разглядеть... Умен. Лицо у Толстяка грустное, причем видно, что грусть у него на лице устроилась пожить не на день и не на два. Житье у нее там постоянное.

Пятеро носят золотые кольца: сам хозяин, Спесивый, Харр, Одноглазый и Ветхий. Знак чего? У Тита Варвара, при его-то цацках, простенькое колечко из железа...

Как видно, они сюда пришли не столько пировать, сколько поговорить. Мясо лежит, конечно. Рыба лежит. Какая-то дрянь, червяки, кузнечики, что они тут жрут, с ума посходили. Хлеб. Тит Варвар мне и говорит:

— Там, друг Волк, сосуды с вином, там — с водой, а вон там — вино, разбавленное водой. Не ошибись.

Вот уже я кому-то друг. Быстро у них тут. Ошибусь я или не ошибусь я, какая, Аххаш, разница? Вино имперское от воды по крепости мало отличается. Зачем они его разводят? Не все ли равно?

— Благодарю тебя, друг Тит.

Прямо среди настоящей еды расставлено баловство. Виноград, орехи, мед, хлебцы какие-то сладкие... Вот, скажем, рыба на круглой тарелке с углублением посередине — соус туда налит, а рядом с рыбой — финики. Так. Так. Потроха карасьи, что-то серьезное Гилярус затевает. Обычно все это у них по очереди вносят, прислуга с кухни одно принесет, другое у тебя из-под носа унесет. А тут все скопом. Выходит, выгнал Гилярус кухонных рабынь, ни к чему они тут. Музыкантов не видно. По стенам бабы нарисованы, почти голые, вроде бы танцуют, так и хочется потрогать... рядом дудки, деревяшки со струнами, глиняные миски с виноградом и яблоками... Все как настоящее, ярко нарисовано, заглядишься. Миски я такие вижу не только на стенах, но и перед собой. Правда, тут они серебряные. Виноград вижу. А вот баб и людей с дудками что-то не замечаю. Аххаш, пир у них тут с особинкой. Пир или что?

Префект Наллан Гилярус встал, призвал всех поднять чаши с вином. Кое-кто поднял с водой. Я так делать не стал, хотя и нужна мне с ними трезвая голова. Нет, не стал. Заподозрят какую-нибудь хитрость: мол, умным хочешь быть, не пить и разговоры наши запоминать, при тебе, пожалуй, болтать не стоит. Налил себе разбавленного вина. На вкус, я знаю, выйдет как помои с винным запахом. Ладно.

Выпили — кто что.

— Друзья мои, этерия! Начнем с новостей, — говорит Гилярус. — Наш друг Арриан привез из Мунда добрые вести.

Вот, значит, какая у них тут чума с весельем. Этерия. Каждый каждому друг. Так.

Аррианом оказался Толстяк. Голос у него хрипловатый, ровный, тихий. Говорил он очень правильно, как все люди, которым нравится читать. Вроде Гиляруса, Аххаш Маггот, или моей Ланин. Только Гилярус и Ланин учатся, как говорить, когда читают, а этот, видно, сам кого хочешь научит. В словах у него, снасть камбалья, сила. Какая — не пойму. Будто бы он сам чертит на свитках, а уж его, именно его свитки читают Гилярусы и Ланин...

— Наш друг Ликиний Луп в течение трех месяцев служил секретарем и помощником у трибуна Басса Щенка. Теперь я говорю вам: радуйтесь. Мы обрели то, к чему достойнейшие из нас приложили свой труд и свое влияние...

Денег, я думаю, дали.

— Чрезвычайный корабельный налог, возложенный на господ сенаторов и господ всадников, прошел. Вето отменено. Богатейшие люди Империи наконец дадут кое-что на флот.

Додумались, значит, перышками поделиться...

Этерия одобрительно загудела. Ветхий высказался:

— Я вижу в этом возрождение старинных обычаев. Здравое разумение обязывает всех нас заботиться об отечестве.

Толстяк ему:

— Мой друг Патрес Балк, я понимаю твою радость. Но сколь долго иной раз пробуждается в наших согражданах здравое разумение!

— И сколь дорого стоит! — шепчет мне на ухо Тит. — Двести тысяч денариев...

Гилярус утихомирил всех и указал на меня:

— А это наш новый друг, Малабарка Габбал. Кое-кто из вас уже познакомился с ним. Прежде его знали в Империи как Железного Волка. Теперь он изъявил желание служить императору и Империи. А вместе с ним — принцесса правящего дома Исфарра. Многие слышали, быть может, о его жестокости и военной удачливости. Мне на собственном опыте пришлось убедиться в его благородстве. Малабарка — достойный человек.