Братья по крови - Саймон Скэрроу

Макрон подался поближе к Катону и пробормотал:

– Всей душою «за».

Поппея подозрительно покосилась на мужа, но что-либо сказать ей помешал пронзительный звук рога, разнесшийся в вечернем воздухе. Разговоры прекратились: все повернулись на звук. Дородный воин выдул еще несколько нот, после чего опустил свой надраенный инструмент из бронзы. Рядом с воином стоял Веллокат, который, глубоко вдохнув, сделал объявление. Говорил он на местном языке, после чего повернулся к римлянам и сказал на латыни:

– Королева Картимандуя изволит просить вас войти в ее чертог и занять место на пиру.

Знатные особы со своими женщинами сразу же начали тесниться в сторону входных дверей, которые изнутри потянули на себя двое королевских слуг. Отон начал приподниматься, но жена с силой потянула его за руку, заставляя сесть.

– Подожди! Я не допущу, чтобы нас загоняли, как свиней в закут. Мы войдем с достоинством, как подобает римлянам, чтобы было видно, что мы отличаемся от этих варваров.

Трибун покорно вздохнул, а Катон явственно расслышал, как Макрон скрипнул зубами.

Спустя секунду к ним, обогнув толпу, поднырнул Веллокат.

– Королева отвела вам место слева от себя. Я буду сидеть с вами.

Поппея подняла подщипанную бровь:

– Слева от нее? А кто же будет сидеть справа?

– Ее консорт Венуций. На подобающем ему месте.

В голосе молодого придворного слышались сдавленные нотки раздражения.

– Ну, а рядом с Венуцием кто будет сидеть?

– Его ближайшие соратники.

– И среди них, я понимаю, Каратак.

Веллокат кивнул.

Глаза Поппеи сузились.

– Наш враг будет рассиживать на почетном месте, чуть ли не рядом с королевой и выше нас? Такого допустить нельзя.

Бригант чуть нахмурил лоб.

– Иначе нельзя, госпожа. Так заведено.

Поппея обернулась к мужу.

– Эта женщина думает нас унизить. Мы ее союзники, а она предоставляет почетное место нашему врагу, а не нам… Ты не можешь этого допустить, Отон. Скажи ему.

– Любовь моя, я не…

– Скажи ему! Или скажи той женщине.

– А ну тихо! – бросил ей трибун с лютым выражением лица. Поппея сжалась, а ее муж продолжал тем же гневным тоном: – Попридержи язык. Чтобы я от тебя больше не слышал и сло́ва причитаний. Мы и так в трудном положении, так она его еще усугубляет своим нытьем…

– Нытьем? – надулась Поппея с подрагивающей нижней губой.

– Именно нытьем. Ты захотела отправиться со мною сюда, на границу. Сказала, что для тебя это, видите ли, приключение. И с той самой поры я не слышу от тебя ничего, кроме жалоб. И теперь мне решительно необходимо, чтобы ты раскрывала рот лишь тогда, когда к тебе обращаются. А если у тебя есть причина говорить, то делать это ты должна вежливо и тактично. Ты поняла?

Женщина смотрела на мужа изумленно расширив глаза, явно потрясенная таким неожиданным выплеском.

– Но, Отон, любовь моя, я…

– Я спросил, поняла ли ты меня. Да или нет? Если нет, то отправляешься назад в Рим сразу же, как только мы доберемся до Вирокониума.

– Ты шутишь?

– Нисколько. – Он встал, гневно взирая на нее сверху вниз: – Так что ты мне скажешь?

Поппея смотрела на него с болью, в глазах блестели слезы.

– Да, – вымолвила она.

– Вот так-то лучше, – смягчился Отон и протянул ей руку.

Она неловко ее взяла и поднялась на ноги. Трибун повернулся к Веллокату и двоим своим подчиненным:

– Прошу извинить меня за эту небольшую сцену.

Катон не сказал ничего, а лишь слегка кивнул – дескать, понимаю и принимаю. Макрон глухо пробурчал что-то невнятное, а Веллокат терпеливо улыбнулся.

– Ну, а теперь, будь добр, сопроводи нас к нашим местам, – указал Отон в сторону входа, и Веллокат повел всех в зал чертога.

– В самый раз он ей влепил, – шепнул на пути Макрон другу. – Всю дорогу напрашивалась.

– Точно, – тихо ответил Катон с мимолетной улыбкой.

К тому времени как группа римских гостей ступила в зал, места на скамьях по обе стороны столов во всю длину зала были уже в основном заняты. На столах не было ни серебряных столовых приборов, ни мелких закусочек, которые обычно предваряют римские званые застолья. Хлебы и сыры здесь были выложены посередине каждого стола, а при каждом мужчине и женщине была чаша самианской керамики. Многие принесли с собой рога или свои расписные чаши для питья. Вдоль столов стояли большие сосуды с медовухой и пивом. Кто-то уже успел приложиться, так что в воздухе витали веселые отзвуки смеха и шумных разговоров. Веллокат вел своих гостей по центру зала. Катон старался смотреть перед собой, игнорируя любопытные или враждебные взгляды, направленные на него с обеих сторон. Трон Картимандуи был убран в задний конец зала, а на королевский престол были помещены три столешницы на подпорках и простые стулья. Место королевы пока пустовало, но на своих местах уже сидели и оживленно разговаривали Венуций с несколькими людьми. Сердце Катона чутко дрогнуло: среди них сидел Каратак. Их глаза встретились, и было видно, как замер взгляд короля катувеллаунов. Те, что сидели рядом с ним, уловили внезапную перемену в его настроении и на приближающихся римлян обернулись с неприкрытой враждебностью.

– Вот тебе и все бригантское гостеприимство, – произнес вполголоса Макрон.

– Ничего удивительного, – отозвался Катон. – Но держаться будем мирно.

– Как они, так и я.

– Держи себя в руках, что бы ни случилось, друг мой.

– Ладно тебе, чистоплюй, – нахмурился Макрон.

– А чистоплюйство у нас на сегодня только одно, – сказал Катон, твердо настроенный, чтобы Макрон на пиру вел себя мирно. Надо будет за ним присматривать, в особенности за тем, как он пьет. Когда Макрон перебирает лишку, что-то в нем, того и гляди, может привести к выплеску насилия – проверено временем. А учитывая обстоятельства, пьяный дебош нынче никак не самое лучшее окончание пира.

Они взошли на возвышение, и Отон занял место ближе всех от королевского стола. Затем сели его жена, Веллокат, Катон и Макрон. Прямо напротив на них холодными, полными лютой ненависти и презрения взглядами смотрели Венуций и его товарищи.

– Неловко как-то, – произнес Макрон. Он взял стоящую перед ним чашу и потянулся к ближайшему кувшину. Вначале с подозрением понюхал его содержимое, но затем одобрительно кивнул. Хотел налить себе, но тут вспомнил о манерах и обернулся к остальным: – Не желаете?

Поппея покачала головой и уставила взгляд на столешницу.

– Наверное, попозже, – ответил Отон.

Чаши протянули Веллокат с Катоном, и Макрон наполнил их почти до краев, после чего налил свою и поставил кувшин. Подняв наполненную чашу, он протянул ее в сторону Каратака:

– За почетного гостя.

Венуций посмотрел со свирепостью и даже попробовал встать, но король катувеллаунов твердо положил ладонь ему на руку – дескать, спокойно, – а сам с издевательской улыбкой наполнил рог для питья – тонкой выделки предмет с основанием в виде бычьей головы – и на тост Макрона произнес через столешницу свой тост:

– За моих грозных римских врагов.

– Грозные, – со смаком повторил Макрон. – Да, это про нас.

Он поднял чашу и отхлебнул. Питье было сладковатое и более легкое, чем пиво галлов, которое Макрону доводилось пробовать. Катон тоже выпил, а вот Веллокат притрагиваться к чаше не стал.

– Выпивка ничего себе, – одобрил центурион, делая крупный глоток. – Куда лучше, чем то куормийское пойло в Галлии.

– Весьма приятно, – согласился Катон, но на друга поглядел настороженно: – Только чрезмерно не налегай, ладно?

Макрон вместо ответа подался вперед и из-за Катона поглядел на Веллоката:

– Что с тобой, парень? Чего не пьешь?

– Я не поднимаю здравиц за человека, умышляющего против моей королевы, – заявил Веллокат.

– За него, что ли? – кивнул Макрон на Каратака. – Да брось ты, друг мой. Дни его злых умыслов подошли к концу. Уже завтра он будет у нас в руках, на пути в Вирокониум. И больше не натворит бед ни нам, ни вам. Поверь мне. Ну, а пока пусть насладится своей последней ночью свободы.

Щитоносец консорта хранил молчание, а чтобы подчеркнуть свой протест, решительно скрестил на груди руки.

– Впрочем, поступай как знаешь, – Макрон осушил чашу и расправил плечи, оглядываясь вокруг. В духоте зала плавал запах жареной снеди, а в дверь и окна красноватым потоком лился свет вечернего солнца. – Кстати, а королева-то где?

Словно в ответ на его вопрос, откуда-то сбоку из полумрака появилась женская фигура и с величавой плавностью взошла на возвышение престола. Тотчас гулко зашумели скамьи и стулья, а все разговоры смолкли. Картимандуя грациозно опустилась на свое место и, сидя с нарочито прямой спиной, оглядела своих гостей. Затем она подняла руку и мановением указала всем садиться. Снова раздалось шарканье ног и мебели, после чего разговоры стали понемногу возобновляться, усиливаясь по громкости.