Исход зверя - Василий Головачев

– Ох и нравится мне ваша манера разговора.

– Не обижайся, мы так шутим.

– Я уже понял, все нормально. Итак, когда начнем?

Ответить Илья не успел. Зазвонил мобильный телефон Терентия. Он включил его, поднял брови:

– Что случилось, Надежда Петровна? – Прикрыл ладонью микрофон, шепнул: – Это мама Иры… Да, да… нет, не знаю… не возвращалась? Хорошо, я попытаюсь найти ее и перезвоню. – Он выключил телефон. – Беспокоится, где ее дочь.

– А где ее дочь? – полюбопытствовал Громов.

Ратников смущенно дернул себя за мочку уха.

– Да, в общем, тут такое дело… она у меня ночевала… Хотя могу признаться…

– Не надо ни в чем признаваться, – улыбнулся Антон. – И стесняться. Мы все понимаем. Ты когда говоришь о ней, у тебя лицо меняется.

– Да?… – пробормотал Ратников. – Надо же… не замечал. Надо будет последить за собой.

– Давно ты ей звонил? – вдруг спросил Илья, сузив глаза.

– До обеда, часов в одиннадцать, а что?

– Звони!

– Зачем?

– Если мама начинает беспокоиться о дочери – это знак.

Ратников изменился в лице, набрал номер своей квартиры, подождал с трубкой возле уха.

– Не отвечает… Наверное, только вышла, поехала домой…

– Но ведь она должна была позвонить родителям, чтобы те не беспокоились. Почему не позво-нила?

От щек Ратникова отлила кровь.

– Неужели ты предполагаешь…

– Ты стал одним из нас, то есть врагом эмиссаров Морока. Они вполне способны применить превентивные меры воздействия. Иди ищи Ирину, потом созвонимся.

Ратников молча надел туфли и выскочил из квартиры, не сказав больше ни слова.

Но Иру он так и не нашел. Она ушла из его квартиры, заперев за собой дверь, но до родительского дома не добралась и ни матери, ни отцу, ни подругам не позвонила.

К вечеру стало окончательно ясно, что ее скорее всего перехватили ловцы девушек из команды Хриса.

Глава 24

БАЗа

Семнадцатая комбинация володаря, сложенная крестом, как советовал Георгий, оказалась самой удачной. Рунные дощечки вдруг зазвучали – очень тихо, на грани слышимости, мелодично, тонко, шелестяще, словно ветерок тронул листья деревьев и чаши лесных цветов, но этот звук дошел до сердца и слуха Ильи и заставил его замереть и прислушаться к пространству сакрального трансцендентного смысла, разбуженному рунами деда Евстигнея.

По кабинету прошла струя прохладного воздуха, насыщенного озоном, завилась спиралью над столом с крестом володаря, взвихрила волосы Илье и сдвинула дощечки.

Голос рун истончился до писка, пропал. Разлившаяся по комнате прозрачная световая вуаль втянулась в трикветру – центральную руну с изображением трилистника, пронизанного окружностью. Володарь перестал быть единой композицией рун, как бы погас. Илья ощутил вдруг такую тоску, что едва не заплакал, с трудом заставил себя успокоиться, унял сердце, сгорбился над столом, закрыв глаза. Через минуту открыл, оглядел сдвинутый строй дощечек, прошептал:

– Ну, где же ты, Белобог? Выходи…

Володарь молчал.

– Чего тебе не хватает? Какой малости? Какая руна должна располагаться в центре? Может быть, коловрат?

Илья поменял местами трикветру и тетраскеле – свастику.

Ничего не изменилось.

– Или, может быть, так?

Он поменял свастику на «крест опоры», состоящий из четырех тау-крестов. Покачал головой.

– Нет, не то…

В центре должна быть руна покоя, база всего мира, пришла вдруг трезвая мысль. Что может быть опорой мира? Либо Древо, либо Гора. Попробуем?

Илья поместил в центр креста махамеру – «руну Священной Горы», сдвинул дощечки плотнее. И тотчас же центр володаря метнул прозрачный язычок света, зайчиком вонзившийся в глаза. Илья отпрянул, защищая глаза ладонью, но больше ничего не произошло, руны продолжали молчать и световых зайчиков больше не пускали. Володарь просто дал понять, что связыватель рун на верном пути.

– Не вижу… – прошептал Илья. – Не вижу! Слава, где ты? Помоги…

Шевельнулась на груди цата, отзываясь на мысленно-энергетический посыл. Возможно, это и был ответ Владиславы на его зов, уловленный талисманом Святого Духа, однако нынешний владелец талисмана еще не научился понимать его сигналы.

– Все равно я тебя разгадаю! – стукнул кулаком о ладонь Илья. – Евстигней смог, и я смогу! Потерпи немного, любимая, суженая моя, скоро я вызволю тебя, а врагов накажу!

Илья накрыл разложенный на рабочем столе володарь листом фольги, глянул на часы: шел пятый час ночи, вернее, утра. Начался рассвет. Он просидел над рунами больше четырех часов, не заметив этого! М-да… А впечатление такое, будто сел за стол минуту назад. Чудеса! Или это руны силы придают, поддерживают, энергетически подпитывают?..

Илья залез под душ, постоял под ледяной водой, испытывая наслаждение, и вдруг вспомнил свой разговор с Федором Ломовым во время последнего посещения Парфина. Дядька сказал тогда, что Данила нарисовал русского богатыря (глаз не отвесть!), а орнамент ему подсказал Евстигней. Что, если этот орнамент и есть руновязь?! Не мог ли старый волхв закодировать в орнаменте Даниловой картины Руну Света?

Илья вылез из-под душа, не замечая, что с тела на пол стекает вода. Провел ладонью по лицу.

– Надо найти картину! А она где-то здесь, в Москве! Федор говорил, что ее забрал старший сын, Никита, студент МГУ. И живет он, кажется, в студенческом общежитии на Шверника, недалеко от метро «Академическая».

Он быстро вытерся, оделся, подбрил усы и бороду. Хотел было позвонить Антону, чтобы сообщить о своей идее, потом вспомнил, что Громовых в Москве нет: Антон повез Валерию в деревню, к ее тетке, и должен был вернуться только к обеду. После всех нападений на женщин он решил не рисковать и отправить жену подальше от театра военных действий, в который превратилась Москва.

За это же время Ратников должен был подготовить все необходимое для похода на Ильмень. Поэтому Илья оказался предоставленным самому себе. Душа рвалась в путь, на поиски Владиславы, жаждала действия, и неожиданная возможность занять себя с пользой для дела пришлась как нельзя более кстати.

В семь часов утра он был уже возле университетского общежития на улице Шверника.

Общежитие еще только начинало просыпаться, редкие заспанные студенты выходили из здания и брели в полубессознательном состоянии по каким-то своим ранним делам. Проводив взглядом одного такого местного аборигена в майке и шортах, на лице которого было написано полное безразличие к жизни, Илья подошел к дежурной на проходной, показал свое журналистское удостоверение.