Последняя обитель. Крым, 1920—1921 годы - Леонид Михайлович Абраменко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
71. Трубников Николай Алексеевич, 1890 г. р., уроженец Орла, военный чиновник, 9 декабря 1920 г.[418]
72. Туркин Филарет Евстафиевич, 1877 г. р., уроженец Донской области (по ранению был в лазарете), 29 декабря 1920 г.[419]
73. Тщебильский (Пшебильский) Григорий Францевич, 1896 г. р., уроженец Херсона, 22 января 1921 г.[420]
74. Ушаков Илья Ильич, 1891 г. р., уроженец Краснодара, офицер, 18 декабря 1920 г.[421]
75. Хмелевский Евгений Константинович, 1873 г. р., уроженец г. Сарайск Бессарабской губернии, житель с. Ак-Шейх Перекопской волости, инженер-механик, 5 января 1921 г.[422]
76. Холодняков Григорий Тихонович, 1894 г. р., уроженец Воронежской губернии, 22 января 1921 г.[423]
77. Хренов Виктор Васильевич, 1882 г. р., уроженец Московской губернии, офицер, 23 декабря 1920 г.[424]
78. Черепахин Самуил Еремеевич, 1898 г. р., уроженец хутора Мужики Донской области, 12 января 1921 г.[425]
79. Шаев Дмитрий Петрович, 1900 г. р., уроженец д. Студенец Тамбовской губернии, солдат армии Н. Махно, 22 декабря 1920 г.[426]
80. Шевцов Дмитрий Андреевич, 1882 г. р., уроженец станицы Привальной Кубанской области, казак, 28 декабря 1920 г.[427]
Судя по датам вынесения «тройками» постановлений о расстреле, названные люди, за некоторым исключением, не являются первыми жертвами террора, на которых чекисты приобретали опыт и отрабатывали навыки в новых крымских условиях. Сведения о погибших автором этой книги подобраны по ориентировочному признаку места их ареста и гибели.
«Опыт и философия, не приводящие к снисходительности и милосердию, — писал А. Дюма-сын, — есть приобретения, не стоящие того, что за них заплачено»[428]. Но большевики, накапливая опыт и усовершенствуя навыки, искали и применяли не милосердие к людям разоренной и измученной страны, не соглашения и компромиссы с политическими противниками, не способы примирения и прекращения войны, а новые, более совершенные методы и приемы подавления очагов недовольных и их уничтожения, искали наиболее целесообразные и быстрые способы расправы с политическими противниками. При этом поиск и применение чего-то нового, эффективного всегда поощрялся руководством. В докладе на Московской губпартконференции Ленин поучал, что нельзя научиться решать свои задачи новыми приемами сегодня, если вчерашний опыт не открыл нам глаза...
Необходимый опыт по завлечению людей на регистрацию, выявлению буржуев, чиновников, беженцев и белогвардейцев, содержанию их под арестом был накоплен. С помощью местных «патриотов» весьма легко отыскивались подходящие места расстрелов и захоронения трупов. Механизм убийства людей был настолько четко налажен, что сбоев не допускал, хотя и работал с явной перегрузкой.
Но тот же опыт все же настойчиво подсказывал, что нужны новые решения, новые приемы. Следовали повальные аресты, ощущался небывалый ранее энтузиазм и активность оперативного состава ЧК, специальных подразделений войск и добровольных самодеятельных групп красноармейцев, которые в поисках винных погребов обнаруживали скрывающихся от расправы бывших солдат и офицеров. И вот создавалась такая ситуация, когда все тюремные помещения и наспех приспособленные подвалы для содержания узников были переполнены. Спешно подбирались новые группы узников, в отношении которых уже были рассмотрены «тройками» дела, но даже массовый их расстрел не спасал положение, поскольку вместо ликвидированных под арестом оказывалось вдвое-втрое больше людей. Следователи, лихорадочно работая днем и ночью, не успевали допрашивать «обвиняемых», свидетелей, оформлять дела и в отношении каждого из них писать обвинительные акты (заключения).
«Тройки», в свою очередь, также были вынуждены работать непрерывно — «вахтовым» порядком, торопливо просматривать следственные материалы и, не задумываясь, выносить свои постановления по каждому делу и в отношении каждого человека. Иногда обвинительный приговор касался целой группы арестованных.
Часто «зачистка освобожденных территорий» тормозилась по техническим, процессуальным причинам. Чекисты искали выход и, наконец, нашли новые, еще невиданные приемы с учетом опыта, о котором говорил Ленин. Сейчас вряд ли можно достоверно определить, в чью высокопоставленную, не лишенную изобретательности, чекистскую голову пришла спасительная мысль об упрощении процедуры документального оформления применения репрессий не на каждого человека в отдельности или на 10—20 человек, что случалось и раньше, а сразу на 100—200, а то и 300 человек по одному делу. Постановления «троек» теперь стали выносить общие на всех одновременно, т.е. на целые списки людей, в которых указывались фамилия, имя, отчество жертвы, год рождения, а также воинское звание или должность, социальное происхождение или имущественное положение. В дальнейшем в делах, по которым проходили в основном пленные, и этих анкетных данных иногда не было, т.е. попросту ограничивались указанием фамилии и инициалов. Напротив каждого человека указывался или год рождения, или воинское звание. И все — этого было достаточно. На анкетах, заполненных самим подозреваемым или с его слов, имеется предварительное решение председателя «тройки», например: солдат Врангеля, расстрелять; казак, расстрелять; поручик, расстрелять; буржуй, расстрелять; поп, расстрелять; беженец, расстрелять и т.д. Иногда это решение подписывали члены «тройки». Постановление «тройки» также подписано всеми ее членами.
«Новаторство» чекистов открыло до сих пор нигде в мире неизвестные ни в теории, ни в практике понятия в уголовном праве и процессе.
Во-первых, применение репрессий не индивидуально, в зависимости от тяжести совершенного преступления и личности обвиняемого, а сразу к группе людей по многочисленным спискам.
Во-вторых, применение репрессий к лицам, которые ни разу не допрашивались, которым не предъявлялось обвинение, не говоря уже о выполнении других обязательных процессуальных требований.
В-третьих, были открыты совершенно новые составы преступлений, которых вообще нет в уголовных кодексах ни одной страны мира. Перечисленные выше признаки — казак, буржуй, беженец, солдат, священник — по убеждению чекистов, уже сами по себе содержат признаки состава тяжкого преступления, которые влекут за собой только одну меру наказания — расстрел.
В-четвертых, применение репрессий в отношении военнопленных, больных, раненых, персонала госпиталей, служащих общества Красного Креста еще задолго до описываемых событий признано всеми странами недопустимым, поскольку является в высшей степени позором для любой власти, варварством, первобытной дикостью.
