Красный флаг: история коммунизма - Дэвид Пристланд

Стратегия Тольятти была успешной: она особенно привлекала поколение склонявшихся к левым взглядам интеллектуалов, возмущенных теми, кто сотрудничал с фашистами. Их участие в (Сопротивлении было значительным, а среди левоцентристов, напротив, образовался вакуум[447]. Численность Коммунистической партии возросла с 5 тысяч (середина 1943 года) до 1 771 000 человек (конец 1945), большинство новых членов составили рабочие и крестьяне. Кроме того, с партией сотрудничали 5 миллионов членов профсоюзов. Несмотря на это, ей не удалось набрать нужное количество голосов на выборах, поэтому партия так и осталась в оппозиции (в союзе с социалистами)[448].

Другими коммунистами, которые успешно проводили политику Народного фронта, были чешские. Как французские и итальянские коммунисты, чешские представляли собой значительную политическую силу перед войной. Находясь во главе Сопротивления, они присоединились к некоммунистическому правительству президента Бенеша. Сталин обещал Бенешу поддерживать его на полу премьер-министра после войны, если тот сделает все возможное, чтобы лишить коллаборационистов политической силы.

На рубеже 1944 и 1945 годов Сталин оказывал серьезную поддержку Народным фронтам. Он с большей готовностью, чем в 1930-е годы, принимал сотрудничество коммунистов с буржуазными правительствами, особенно в Италии и во Франции, где коммунисты, как он надеялся, будут противостоять любым попыткам британцев и американцев вмешаться в политику. Он даже согласился с тем, что захват власти коммунистами на Западе будет неумерен еще некоторое время, и настаивал на том, чтобы коммунисты на время оставили угрожающие разговоры о мировой революции, первостепенной задачей Сталина в 1945-м, как и в 1935 году, была безопасность СССР. Несмотря на поражение Германии, он считал, что еще не время успокаиваться. Война серьезно подорвала советую экономику. Согласно статистике, она потеряла 23% физического капитала{516}. Сталин боялся, что агрессивная Германия снова восстанет из пепла. Однако он столкнулся лицом к лицу с новым соперником, более богатым и намеренным устанавливать послевоенный порядок. Этим соперником были США. В 1945 году, однако, Сталин все еще верил, что некоторое время между Востоком и Западом будет возможен мир и даже сотрудничество.

Возросший за годы войны авторитет СССР укрепился благодаря новым союзам левоцентристских сил в большинстве стран Европы. Правые радикалы были дискредитированы нацизмом, однако уроки были вынесены также из более ранней истории. Причину резкой радикализации политики 1930-х видели в экономике государственного невмешательства 1920-х годов. После войны в качестве более подходящей экономической модели стал рассматриваться рынок, сдерживаемый рациональным регулированием и планированием. Государствам также следовало выделить средства на повышение общественного благосостояния. Такие перемены были на руку коммунистам, сотрудничавшим с умеренными Народными фронтами. На выборах они получили значительное количество голосов даже там, где раньше имели очень слабые позиции: 10,6% в Голландии и 12,5% в Дании.

Коммунисты сохраняли значительное влияние в западноевропейских странах, где во время войны было сильное движение Сопротивления. Во Франции, Италии и некоторое время в Финляндии коммунисты обошли социалистов и стали главной партией левого блока на несколько десятилетий. К 1946 году французские коммунисты имели 28,6% голосов, итальянские — 19%, союз партий под руководством финских коммунистов — 23,5%. Все три партии входили в послевоенные правительства Народных фронтов[449] и частично способствовали началу демонизации дядюшки Джо (Сталина) на Западе[450].

«Культурное и идеологическое развитие также пошло по другому пути. В 1930-е годы советские граждане имели мало контактов с внешним миром, однако во время и после войны миллионы солдат увидели капиталистический мир собственными глазами. Они были потрясены. Разница в условиях жизни оказалась ошеломляющей. Константин Симонов описывал это открытие как «эмоциональный и психологический шок»{517}. Это могло спровоцировать злобу: проигравшие немцы все же жили лучше, чем победители. Однако потрясенным солдатам открылись все прелести свободной неаскетической жизни[451]. Западные фильмы, изъятые у немцев в качестве репараций или «трофеев», были показаны в СССР. Они демонстрировали западную жизнь, культуру, музыку и моду. Под это влияние, а также под удар партии попала советская молодежь, презрительно называемая партийцами «стилягами»[452].

В 1945-1946 годах казалось, что «второй» Народный фронт будет действовать гораздо успешнее, чем его предшественник. Интересно представить, как выглядела бы Парижская выставка после войны, если бы опустошенная Франция нашла средства и желание организовать подобное мероприятие. Конструкция и оформление павильонов сильно бы отличались от их предшественников 1937 года. Немецкая башня лежала бы в руинах, Италия[453], Франция и Чехословакия возвели бы огромные здания по сравнению с разбросанными по всему городу французскими выставками в духе левых патриотов. Рядом с ними расположился бы обновленный советский павильон. Его вид говорил бы о победе Народного фронта. Однако два других павильона могли бы рассказать совсем другую историю. Прежний павильон Испании, который с поразительной точностью передавал напряженные отношения между левыми радикалами и авторитарным советским коммунизмом, сохранился бы[454], однако его бы превзошел выставочный комплекс нового коммунистического режима Юго-Восточной Европы — Югославии Тито. Кроме того, прежний немецкий павильон заменило бы новое, необъятное здание выставки США — главного соперника СССР. Этот соперник будет действовать намного успешнее нацистов в деле разрушения Народного фронта и уменьшения советского влияния в Западной Европе.

VII

В 1944 году вера Сталина в Народный фронт была настолько сильна, что он отводил этому проекту центральное место в европейской политике. Как и раньше, больше всего Сталин размышлял о безопасности. Он хотел создать буферную зону, которая бы защищала СССР. Продвижение Красной армии в Европу в 1944 и 1945 годах предоставило Сталину такую возможность. Американцы и британцы смирились с тем, что СССР будет иметь определенную сферу влияния в Европе. В октябре 1944 года Черчилль и Сталин подписали тайное соглашение, согласно которому в сферу влияния СССР входили Болгария, Румыния и Венгрия, а в сферу влияния Британии — Греция[455]. С молчаливого согласия Британии под влияние СССР попадала Польша, а политика Франции и Италии — в зависимость от Британии и США. Кроме того, чтобы сохранить хорошие отношения с союзниками, на Ялтинской конференции 1945 года Сталин согласился на проведение свободных выборов в странах, оккупированных войсками Красной армии.

Как же можно было согласовать такие разные договоренности? Сталин полагал, что это можно было сделать путем создания просоветских левых правительств, так называемых народных демократий. Подобно испанскому республиканскому правительству 193б-1939 годов, они должны были представлять собой широкие объединения нефашистских сил, избираемые тайным голосованием. Они не должны пытаться установить радикальный социализм, ограничивая свои функции разделом крупных поместий, при этом контроль над внутренней безопасностью и разведкой осуществлялся бы для подтверждения того, что правительства действуют согласно внешнеполитическим интересам СССР. Сталин был уверен, что Народные фронты Центральной и Восточной Европы под контролем СССР будут действовать более эффективно, чем в Испании. Идея славянского единства примиряла местный национализм с интересами СССР. Так, Советский Союз способствовал образованию однородных этнических государств и репатриации немцев из Чехословакии и Польши. Опыт фашизма также заставил либералов склониться влево. В разговоре с Димитровым на даче в январе 1945 года Сталин говорил: «Кризис капитализма очевиден. Он состоит прежде всего в разделении капиталистов на два блока — фашистский и демократический. Наш союз с капиталистами-демократами появился потому, что вторые также были заинтересованы в предотвращении влияния Гитлера, иначе его жестокий порядок привел бы рабочий класс к крайнему положению и опрокинул бы сам капиталистический порядок»{518}.

На самом деле Сталин верил в долгое существование Народных фронтов или он планировал стремительную советизацию Восточной Европы? Он ожидал, что государства, управляемые Народным фронтом, превратятся из демократических в социалистические. В странах, где находились войска Красной армии, этот процесс, полагал он, должен быть скорее мирный, чем революционный. Коммунистические партии со временем выйдут на передовые позиции, хотя точные сроки оставались неизвестными. Как он говорил Димитрову, болгарским коммунистам необходимо было принять «программу-минимум», которая обеспечила бы «широкую платформу» для поддержки и послужила бы «подходящей маской некоторое время», а позже необходимо было принять «программу-максимум»{519}.