Путешествие длиною в жизнь - Юрий Сенкевич

Прострекотал вертолет, военный, американский, за ним - другой, французский, тоже военный. Выскочил из-за горизонта "Мираж", спикировал на "Тигрис" и буквально с трехсот метров взмыл свечой. Норман, бывший летчик с "Каталины", аплодировал: "Великолепно! Браво, пилот!"

Но мы не испытывали особой радости. Мы входили в зону, где выглядели так же неуместно, как скрипучая телега на военном параде. В Сомали переворот, в Эфиопии - революция. Конкретной политической обстановки мы, конечно, не знали. Знали только, что, несмотря на ее напряженность, нам надо где-то пристать.

В Народно-Демократический Йемен мы могли идти хоть сейчас, но Аден уже остался в стороне. Аравия не годилась - для завершения путешествия требовалась Африка. Значит, в соответствии с планом, - Джибути. Во всяком случае - как промежуточная остановка, на которой мы смогли бы оглядеться и что-то решить.

Под крупным дождем втягивались в заливчик Таджура (на карте Аденского залива он как щербинка). Слева вдали сияло зарево Джибути, справа - фонари города Обок. Они виднелись ближе, чем полагалось, - зюйд-ост, пусть и слабый, явно прижимал нас к противоположной обочине.

Неуютно было в этой дождливой ночи, среди проблесков, мерцаний и перемигиваний, между многих огней, на пороге чужого дома. Скользнули мимо тенями эсминцы, один, второй, третий, не обратив на штатскую букашку ни малейшего внимания.

В шесть утра показалась яхта. Встретились без сантиментов. Подали на яхту канат, подаренный нам "Славском", и спустили грот - на диво четко, со щегольством бывалых мореходов. Даже сами поразились своей сноровке.

Открылся порт, и мы поняли, что попали не куда-нибудь, а на военно-морскую базу, - корабли, плавучие доки... Все серое, стальное, устрашающее. Сновали рассыльные катера и десантные боты...

Официальных торжеств по поводу нашего визита не устраивалось. Пришвартовались у стенки, там, где нам указали. Гостеприимный норвежский консул забрал нас к себе. Вымылись у него по очереди в ванне. Потом стали размещаться на постой.

Фешенебельные отели были нам не по карману. Трое - Тур, Карло и Герман - поселились в небольшой гостинице, шестеро других - в местном спортклубе, в кирпичных одноэтажных башенках-бунгало. А меня и Нормана пригласил в свой дом Петрос Рейсян, армянин по рождению, здешний старожил, коммерсант. Он торговал здесь запасными частями к автомобилям и отводил душу в радиолюбительстве.

Рейсян был нам давно знаком по эфиру. Едва курс "Тигриса" пролег на Джибути, он вызвался представлять здесь наши интересы. Посредничал между нами и Би-би-си, помогал фрахтовать яхту. Гостей выбрал себе по корпоративному признаку: Нормана - как собрата-радиета, а меня - потому что собрат Агабеков просил: "Приедет мой друг, ты уж о нем позаботься". Нам было хорошо у Петроса.

Утром 30 марта я пришел на "Тигрис", залез в хижину и увидел Эйч-Пи. Он сидел и о чем-то думал. Я спросил:

- С чего начнем? С проверки веревок?

- Вряд ли мы в этом нуждаемся. Похоже, мы завершили экспедицию здесь.

- Не понял. Как завершили?

- Ни в Эфиопию, ни в Северный Йемен нас не зовут. Не могут гарантировать нам безопасность.

Позже, вспоминая все, спрашивал себя: явилось ли то, что я тогда услышал, неожиданностью для меня? Нет, не явилось. Изумление, растерянность были секундными. В сущности, мы ждали того, что произошло.

Отправились в гостиницу, где остановился Тур и где он назначил команде встречу. Но он задерживался - наш капитан был на приеме у президента Джибути. Появился он часов в одиннадцать. Нашли удобное место в тени под тентом, уселись вокруг стола, и Тур начал:

- Мы совершили большой путь, чтобы доказать, что в древние времена люди могли плавать из Месопотамии в Дилмун, Макан, долину Инда и оттуда в Африку, и готовы этот путь продолжить. Лодка наша в прекрасном состоянии, и пока мы в море, проблем у нас нет...

Действительно, с камышом берди проблем у нас было меньше, чем с папирусом, и "Тигрис" был не "Ра". У него и в момент прибытия в Джибути, через пять месяцев плавания, от воды до палубы было чуть больше метра. Его можно было бы поставить в док, на стапель, подремонтировать, подсушить, а там - плыви хоть в Австралию... Или вывезти "Тигрис" на каком-нибудь корабле из Джибути? Не оставлять же его гнить здесь в порту. Но куда вывезти? Лодка была большая, тяжелая. Если ее готовую с трудом сталкивали в воду мощные "КрАЗы", то за эти месяцы она намокла, ее вес увеличился во много раз. Для перевозки нужен был корабль, нужны были немалые деньги. А консорциум не был в этом заинтересован: фильм о плавании сделан, остальное их не касалось...

Тур продолжал:

- Стоит, однако, свернуть к берегу, как начинаются сложности. Мы вынуждены добиваться разрешения, власти не ручаются за нашу безопасность. Джибути - единственное более или менее тихое пристанище в огромной зоне. Но первое, что мы увидали здесь, военные геликоптеры, самолеты, суда, скопление вооруженных людей. Нам твердят об опасностях, которые подстерегают нас. И эти опасности особого рода: не штормы, не рифы, а угроза быть подбитыми снарядом или ракетой. Мы можем идти через Баб-эль-Мандеб в Красное море. Но что там делать? Где пристать? Где завершить экспедицию? Мы сейчас как бездомные бродяги, как изгои, которым нет места под солнцем. И все это устроили те, кто бесконечно разглагольствует о мире и одновременно разжигает войну...

В Джибути, где "Тигрису" нельзя было оставаться из-за очень сложной обстановки, французский адмирал предложил Хейердалу отбуксировать нас своим кораблем, что никак не вязалось с мирными целями нашей научной экспедиции. Когда адмирал предложил это, Тур возразил: "Да вы понимаете, что это такое?! Чтобы "Тигрис" пошел на буксире за военным кораблем?!!" И тогда у Хейердала возникла мысль о том, что необходима акция протеста против того, что мы увидели здесь. Он думал всю ночь и вот теперь, утром, мы услышали совершенно неожиданное:

- Я воевал с гитлеризмом и любую агрессию категорически не приемлю. Сегодня ночью, получив очередное сообщение из очередной страны о нежелательности нашего визита, я принял очень тяжелое для меня решение. Я решил закончить экспедицию здесь, в Джибути, и решил сжечь "Тигрис". Этот акт будет символизировать наш протест против варварства. Я хочу еще раз напомнить людям о том, что войны, убийства людей - противоестественны...

При речи Тура о сожжении "Тигриса" присутствовали представители Би-би-си. Они поставили условие: все до последнего момента должно остаться тайной. Консорциум не желал конкуренции. Закабалив "Тигрис" при жизни, он намеревался стричь купоны и с его похорон.

Нам надо было бы заупрямиться: путешествие кончилось, договор утратил силу, дальше мы можем действовать как хотим. Но мы не заупрямились - были слишком подавлены. Слишком свыклись с мыслью, что мы подневольны...

Я только смог предупредить Ксюшу по радио: "Будьте внимательны, завтра передам очень важное сообщение". И не имел права намекнуть, о чем.

Понедельник, 3 апреля 1978 года... Мы уже забрали с лодки свои личные вещи, выгрузили оборудование, предназначенное для музея "Кон-Тики". Весь день отдыхали, купались, но о "Тигрисе", как по уговору, не было сказано ни слова. Да и что мы могли сказать - нам ведь предстояло сжечь свой дом, и никто из нас не хотел поднести спичку...

Петросу сказали с чистыми глазами: "Идем на киносъемки". Подняли парус, отдали швартовы и пошли. Недалеко, за пять миль. К островам Аль-Муша, куда несколько дней назад так стремились.

Возле островов яхта, сопровождавшая нас, взяла "Тигрис" на буксир. Выбрали в заливчике место, поставили нашу ладью на два якоря...

Кинооператоры, Норрис, Герман и Тору, сошли на берег, заняли позиции каждый для своего ракурса. Изготовились. За фотографии отвечал Карло. Остальным заниматься съемкой Тур запретил...

Мы облили горючим палубу "Тигриса", разложили по ней тряпки, одеяла, полотенца. Времени потратили много - не хотелось спешить. Солнце уже садилось, когда мы переправились на островок и стали на самой его кромке...

Последним с "Тигриса" приплыл Эйч-Пи на "Зодиаке". Он выполнял обязанность пиротехника - закладывал в хижине взрывное устройство...

Мы стояли на берегу и ждали...

Через пятнадцать минут вспыхнуло, грохнуло. Поднялся огненный столб, и "Тигрис" запылал. Он горел долго, долго, долго...

Горел мостик, где мы сражались с веслами и компасом. Горела хижина, на потолке которой когда-то я прикрепил Ксюшин портрет. Горела корма обиталище крабиков Феди и Маши...

И обеденный стол горел, с вырезанной Рашадом доской для игры в нарды. Горела и завалинка, на которой Эйч-Пи рассказывал мне смешные добрые сказки...

Долго держалась мачта, непонятно на чем. Она рухнула, когда "Тигрис" начал изнутри светиться...

И вот уже не было ни мостика, ни хижин, ни мачты. Над водной гладью залива Таджура горел стог сена, ярко и жарко, как способна гореть сухая трава. Мелькнула мысль: Боже мой, а ведь мы ни разу не подумали, что на судне может случиться пожар!..