Семирамида. Золотая чаша - Михаил Ишков

Шами воскликнула.

— Предателю пост главнокомандующего? А как же Шамши и Нинурта?

— Они присмотрят за ним. У них будут особые полномочия.

Шами призналась.

— Я ничего не понимаю, государь.

Салманасар наставил на нее палец и веско произнес.

— То‑то и оно. Тебе еще многому надо научиться. Искусство власти это, прежде всего, умение заглядывать вперед, а также знать, кто на что способен. Что касается Шурдана, я надеюсь, он потеряет голову и попытается бежать из страны. Куда ему бежать, кроме Урарту, вот почему нельзя спешить с походом на Шибанибу. Ввяжешься в кровопролитие, потом не отвяжешься. Всей мощью Ассирия обрушится на врага, рискнувшего пригреть беглого царевича, посмевшего бросить вызов мне, самому Салманасару.

Расчет был дальновидный, однако Шаммурамат никак не могла отделаться от досаждавшей ей тревоги. Опекаемая богами, она лучше, чем кто‑либо, знала, что такого рода дела как сокрушение неприятеля менее всего зависят от тонкости и хитроумности задумки. Нельзя смешивать в кучу подавление внутреннего мятежа и великий поход. Одно никак не сопрягается с другим.

Наступил сентябрь. Не дождавшись бегства Шурдана к северным горцам, царь, наконец, отдал приказ собравшимся войскам выступать на Шибанибу. В день выступления, когда весь Калах сбежался посмотреть на победоносные кисиры царской гвардии, чьи ряды осеняли значки с изображениями стреляющего из лука Ашшура, взобравшегося на спину волка, – царя хватил удар и к вечеру Салманасар скоропостижно скончался. Перед смертью он успел прошептать жрецам и представителям столичной общины имя наследника. Это был Шамши–Адад. Воля великого Салманасара была зафиксирована отпечатками ногтей всех присутствующих и на следующий день объявлена стране.

* * *

Смерть правителя резко изменила ситуацию в стране. План, казалось бы, рассчитанный до самых мельчайших подробностей, рухнул в одночасье.

Это был хороший урок всякому, кто, положившись на гордыню, надеется обмануть судьбу. Шами решительно настаивала, чтобы Шамши, не взирая на траур, в течение ближайших нескольких дней провел церемонию обладания царскими регалиями – жезлом, драгоценным венцом, налобной повязкой, надеваемой под венец, и посохом.

— Нельзя ждать поимки Шурдана! – убеждала она нового правителя. – Действуй немедленно. На завтра назначь церемонию возведения тебя в сан верховного жреца. Приведи храмы к покорности, пусть они перестанут тянуть время и ссылаться на неблагоприятные гадания.

Шамши–Адад вздыхал, на словах соглашался, однако ничего не предпринимал. Он полюбил уединение, смаковал вино и, несмотря на уговоры, тянул время. Азия, чаще других допускаемый к Шамши, предупреждал властителя, что в стране много негодяев, желающих половить рыбку в мутной воде. Нельзя, убеждал писец, надеяться на божественную сущность Шаммурамат. Благосклонность Иштар непредсказуема, к тому же влияние Шаммурамат в Калахе, стремительно усилившееся при прежнем царе, теперь быстро сходит на нет.

На том же настаивал и Нинурта, пришедший с конницей к стенам столицы. Сил было вполне достаточно, чтобы проучить мятежную Шибанибу, приютивший предателя, однако Шамши по–прежнему медлил.

Тогда случилось неизбежное. Община за общиной начали примыкать к наследнику. Войско, собранное Салманасаром для подавления мятежа начало постепенно таять. Акт, в котором сын царя объявлялся государственным преступников и лишался всех прав на венец, все отчетливее превращался в пустую бумажку, на которую Шурдан скоро дал свой ответ, тем самым официально объявив о начале гражданской войны. Царский сын объявил документ о престолонаследнике недействительным, подписанным под давлением царского брата и его побратима, о которых было известно, что они являются отъявленными смутьянами и похитителями власти.

День, когда в Калахе были пойманы соглядатаи Шурдана, доставившие в столицу воззвание Шурдана, был последним спокойным днем для Шами. Может, поэтому она была так настойчива ночью и без конца досаждала Нину неуемным желанием. Тот под утро едва не завопил.

— Что ты хочешь от меня, женщина! В тебе проснулась дьяволица? Завтра я не смогу самостоятельно сесть на коня.

Шами отодвинулась от мужчины, отвернулась и задумалась о том, что судьба сыграла с ней злую шутку – впервые она почувствовала, что более никогда не сможет насытиться этим мужчиной, которого боги когда‑то назначили ей в мужья, ведь иначе как предначертанной свыше их встречу в пустыне не назовешь. В ней проснулась необоримая алчность к телесным удовольствиям, а может, не давало покоя ощущение близкой погибели, о которой таким жутким образом предупреждали боги.

Ей стало горько – встреча в пустыне исчерпала себя и вовсе не потому, что она разлюбила Нину. Он по–прежнему был ей дорог, желанен. Его прикосновения ее тело принимало охотно. Погруженный в нее, он все также был мил и радовал ее лоно, но теперь согласно приказа Салманасара время свернуло в сторону. Оно настойчиво манило за собой.

Ох, как не хотелось Шами откликаться на этот зов, но с судьбой не поспоришь, Знамения были яснее ясного – мир опрокинулся, все полетело вверх тормашками. То, о чем вчера можно было договориться, рассевшись на ковре, теперь могло быть восстановлено только силой оружия.

Прошли три драгоценные семидневки. Тугодум Шамши и не желавший досаждать великому царю пустяками, назначенный новым туртаном Нинурта–тукульти–Ашшур упустили момент, когда можно было решительно обрушиться на «горшечника». В октябре каждый день приносил известия, что все больше общин поддерживают мятежников. В конце месяца выяснилось, что сил у «горшечника» значительно больше, чем смог собрать под свои знамена законный наследник. Шамши твердо поддерживали царский полк, конница Нинурты, мелкие общины, издавна примыкавших к наместничеству Ашшура и кое‑кто из союзников, исключая Вавилон, чья позиция в назревавшем столкновении становилась решающей.

Шами в письме к Сарсехиму потребовала от евнуха любой ценой удержать отца от немедленного выступления на стороне мятежников. «Ни в коем случае, – уговаривала она евнуха, – нельзя допустить чтобы вавилонское войско пересекло южную границу Ассирии». Пусть евнух пишет сколь угодно длинные героические поэмы, пусть сочиняет небылицы о подвигах древних героев, пусть льстит и подлаживается, пусть обязуется во всем поддерживать Бау–ах–иддина, «только займи отца и не давай ему ни времени, ни возможности вникнуть в истинное положение вещей».

В ответ евнух сообщал: «…я стараюсь изо всех, но долго так продолжаться не может, ибо я таю как свечка, а решимость Закира сменяется слезливой обидой на то, что все желают видеть его униженным и посаженным в клетку, как ассирийские цари всегда поступали с пленными владыками».

Кое‑кто из сохранивших верность законной власти чиновников, прежде всего, Азия, указали новому царю на ошибку Шурдана, повелевшего привлекать в свое войско переселенцев. Шаммурамат настояла, чтобы тут же был выпущен царский указ, обещавший пришлым полноценное гражданство и защиту короны. Указ, конечно, был нужный, однако, когда в твой дом входит бородатый ассирийский щитоносец или к воротам на колеснице подъедет родовитый землевладелец и потребует немедленного выступления на стороне «законного наследника», кто отважится отказать им?

Между тем в столичной цитадели не прекращались совещания. Говорили обо всем и ни о чем. Говорили все, даже спальники царя, появление которых на военном совете теперь воспринималось как должное. Шамши, переживший после объявления его наследником взрыв бурного энтузиазма, так и не избавился от меланхолии и теперь поддакивал всем, кто кричал громче, кто с пеной у рта отстаивал всякую несуразность, не имеющую значения в военном деле, а горлопанов вокруг него хватало. Многие спешили воспользоваться моментом и пытались теснее прильнуть к будущему царю. Схватить у него какую‑нибудь награду и бежать к сопернику. Если обойдут с наградой, значит, надо что‑то выведать. Шами терпела до середины ноября, затем выдвинула ультиматум – либо центральная власть всерьез займется усмирением мятежа, либо она возвращается в Ашшур, и пусть спальники руководят войском и ведут в бой конницу. В присутствии царя она откровенно заявила, что не понимает, почему опытные военачальники, прошедшие Анатолию, Сирию, Финикию, Иудею, в самый решительный час вдруг утратили доверие власти..

Шамши схватился за голову и почти на коленях, хватая жену побратима за руки, умолял не бросать его в такую минуту. Он ссылался на распоряжение Салманасара, перед смертью приказавшего младшему брату ни в коем случае не обижать «дочь Иштар»

Удивительно, но Нинурта, присутствовавший при этой сцене, промолчал. Он только кусал губы, наблюдая, как побратим касался его жены. Шаммурамат осторожно, но решительно отвела руки Шамши и потребовала публичного объявления, что дело спасения отчизны царь доверяет испытанному и верному воину Шамиру.