Победитель. Лунная трилогия - Ежи Жулавский

— Да… Он привел сюда прадеда Петра и его жену Марту…

— И того, который был отцом нашего деда, он оставил в пустыне мертвым. Так говорит Ада.

— Этого в Писании нет. Там речь идет только об Адаме, наверное, это Петр и о…

— Тихо, Писание — это совсем другое. Писание тоже он принес оттуда…

— Да, все сделал он, для первых людей он создал тут море и солнце, и озера…

Я быстро повернулся, услышав эти последние слова, и разговор, веденный вполголоса, утих.

Я хотел отругать их, но мне пришло в голову, что это совершенно бесполезно. Поэтому я только велел им разбить палатку, потому что мы останемся здесь надолго.

И с этой минуты потянулись часы нашего пребывания здесь, для них медленно, а для меня слишком быстро. Так дорога мне эта Полярная Страна, что страхом и болью пронзает меня сама мысль о возможности возвращения на море, к Теплым Прудам… Когда я нахожусь здесь, у меня такое чувство, что на этом краю лунного мира только один шаг через межзвездное пространство отделяет меня от Земли, и меня больше тянет к себе мертвая пустыня, которая начинается за этими горами, чем богатая земля, где я прожил столько лет.

Даже могила Марты на Кладбищенском Острове уже не тянет меня к себе. В этих краях мне гораздо больше все напоминает о ней. Здесь она была моей, хотя мы никогда не говорили с ней об этом; здесь она стояла у моей постели, когда я болел, здесь гуляла со мной по зеленым, пустынным лугам или взбиралась на розовеющие вершины — а там… она была женой другого, там я только наблюдал ее боль и унижение, сам униженный и больной.

Хорошо мне здесь, в Полярной Стране, так хорошо, как только может быть хорошо человеку, который утратил все, даже землю под ногами и живет только прошлым и мыслью о том, что неотвратимо…

Тихо, тихо, старое, безутешное мое сердце! Перед тобой светящийся диск Земли, перед тобой те самые луга, по которым мы ходили вместе с ней, которая уже мертва, — и наверное, твоя смерть уж близка — чего же тебе еще надо, мое старое сердце?

О мои братья, живущие там, на этой светлой планете, которая стоит в эту минуту перед моими глазами! Мои далекие, незнакомые, но все-таки родные братья! Земля, звезда светлая! Радость моих очей! Свет, горящий над пустыней! Земля моя, моя родина, моя утраченная мать!

Рыдания вырываются из моей старой груди, а слез уже нет, чтобы я мог оплакивать тебя, звезда, светящаяся над пустыней! Я протягиваю к тебе руки — самый далекий, самый несчастный из твоих сыновей, но единственный, перед кем ты предстаешь теперь в своем золотом обличии — среди других звезд на небе!

И я молюсь на тебя, покинутый и одинокий, я, которого ты знала ребенком, и который постарел вдали от твоей материнской груди.

Земля моя, прости меня за то, что, охваченный безумием жажды познаний, я ушел от тебя, увлеченный серебряным лицом этой мертвой планеты, которую ты много веков назад отбросила от себя, чтобы она светила тебе по ночам!

Земля моя! Не забывай обо мне, свети глазам моим, пока их не закроет смерть, которую я давно жду!

Когда же, наконец, душа моя, освободившись от тела, сможет подняться по сверкающим струнам, натянутым между тобой и этим страшным миром, и, добравшись до тебя, сможет поцеловать все то, что я так любил и о чем так тосковал!

Земля моя!

VI

У меня странное предчувствие, что я скоро умру. Эта мысль кружит вокруг меня, ею пропитан воздух, кровавые лучи солнца. Небо кажется мне похожим на мягкий саван, а Земля светит на нем, как серебряная лампа над могилой. Никогда я еще не чувствовал так остро, как теперь, что скоро умру…

Без боли, без сожаления и беспокойства думаю я об этом, но что удивительно — и без радости, которую должно было бы вызывать в моей душе приближающееся освобождение.

Мне кажется, что у меня еще остались какие-то дела: что-то совсем простое, но очень важное, однако я не могу понять, что именно. Это угнетает меня, благодаря этому ощущению я не радуюсь приближению смерти-избавительницы.

Во сне я отчетливо слышу, как меня зовут туда, на Землю. А я, также во сне, каждый раз отвечаю им: я хочу идти к вам, но не знаю дороги…

Разве не через безвоздушную пустыню лежит дорога на Землю?

Недавно я был на горе, откуда мы когда-то с Петром наблюдали затмение солнца, а потом смотрели на озеро, внезапно залившее полярную котловину.

Вместе со мной там была Ада. Она сама меня об этом попросила. Видя, что я часто поднимаюсь на окружающие нас горы, чтобы посмотреть оттуда на Землю или на пустыню, виднеющуюся на горизонте, она настаивала, чтобы я взял ее с собой, потому что и она хочет увидеть, на что я смотрю и о чем тоскую.

Идя сегодня со мной, она оделась в свои священные одеяния жрицы, а Яну сказала, что идет смотреть на Отчизну Старого Человека. По дороге меня смешила ее важность, глядя на нее, казалось, что она поднимается на эту гору для того, чтобы принести какую-то большую и священную жертву. Я уверен, что также думали люди, которых мы оставили внизу в долине. Они глядели нам вслед с почтением и каким-то испугом.

Мы молча поднимались в гору. Смех, разбирающий меня в долине, когда я смотрел на наряд Ады, отступил от меня куда-то далеко — я даже забыл, что эта женщина следует за мной. Я смотрел на Землю, медленно поднимающуюся над горизонтом по мере того, как мы поднимались выше, и на солнце, которое, как красный шар, висело на противоположной стороне горизонта. Под ногами у нас был ковер из растительности, окрашенной в розовый цвет солнечными лучами, над головой бледное, застывшее небо…

Странное ощущение охватило меня! Мне казалось, что поднимаясь в гору, я уже навсегда удаляюсь от лунных жителей и от всего этого опостылевшего мне мира; мне казалось, что я и в самом деле являюсь каким-то таинственным Старым Человеком, который уж выполнил свой тяжелый труд и теперь возвращается на родину, туда, к звездам… Меня озаряет своими лучами красное солнце и прощается со мной в этом мире, который был для меня только болью и тяжким трудом, а Земля поднимается передо мной, огромная, светлая, готовая принять меня в свое лоно…

Я уже стоял на вершине над безбрежным воздушным пространством, когда увидел на земном диске проплывающий по ней светлый клин Европы. Она была видна очень хорошо, хотя облака, висящие над Францией и Англией, скрыли ее контуры с той стороны… Но широкие польские равнины на востоке, как серебряное зеркало, упирающееся с одной стороны в темный пояс Балтийского моря, а с другой — в горную цепь Карпат, сверкающих сейчас, как нитка драгоценного жемчуга, — были видны как на ладони.