...Имеются человеческие жертвы - Фридрих Незнанский

—  Отлично доберусь сама. Еще не так поздно.

—   Ну, хорошо, — сказал Турецкий. — Будь по- вашему. Только одна просьба — о дислокации моей лежки...

—   Я понимаю, — ответила она.

—   Если будут какие-то новости, — сказал Турец­кий, — звоните вот по этому телефону. Это началь­ник областного угрозыска. Номер запомните, не за­писывайте нигде. Его фамилия Коренев, как актер, помните, человек-амфибия? Просто скажете: я такая-то, информация для Борисовича. Он поймет.

Проводив Санину, Данилов вернулся и тяжело, с глубоким облегченным вздохом плюхнулся в кре­сло.

—  Ну что, коллега, — усмехнулся Турецкий, — сидишь ты сейчас и думаешь:

Приморили, суки, приморили, Отобрали волюшку мою...

—  Ага, — кивнул Миша, — и продолжил куплет:

Золотые кудри поседели, Знать, у края пропасти стою...

—   Ну, положим, до края тебе еще далеко, — хмыкнул Турецкий. — Ложись вон там на диване, а завтра чуть свет — в гостиницу, хватай свои шмот­ки — и на аэродром. В той комнате — ксерокс. Сними пару копий с этих картинок — это наколки Клемешева. Прилетишь в Москву — первым делом в спецотдел МВД, в главк угро министерства, в Минобороны. Возьмешь альбомы татуировок, выяс­нишь категорию лиц, кому такие шедевры могли бы принадлежать. Картинки, как видишь, явно не блатные. Скорее всего, армейские. Как только что- нибудь разведаешь, сообщишь мне.

—  А дальше? — спросил Данилов.

—  А дальше берешь фотографии вот этого граж­данина и находишь тех, кто отмечен таким же тав­ром или похожим.

—  Это могут быть сотни, а то и тысячи людей, — без особого оптимизма заметил Данилов.

—   Не думаю, что тысячи, — покачал головой Ту­рецкий. — Когда дойдешь до конкретных людей, круг сузится. И вот что, Миша, кому попало это личико не показывай. Подходи с отбором. Мы не знаем, какие там могут быть связи, какие долги, какие отношения... так что работа тебе предстоит — не дай бог. Лично я бы испугался. Но ты моложе и смелей меня, так что тебе и карточки в руки.

С этими словами Турецкий протянул ему несколь­ко фотографий, обработанных в компьютерном цент­ре экспертно-криминального отдела областного УВД. Один и тот же человек с кудрявыми волосами, наголо обритый, в темных очках, с усами, с бородкой, в офицерской фуражке, в широкополой шляпе армей­ского образца, в военной форме и в штатском.

Данилов поднял на Турецкого посерьезневшие глаза. На всех снимках был изображен Геннадий Петрович Клемешев.

60

Пять дней крутился Миша Данилов по всей Москве и области, мотался в один городок, другой, наводил справки. Все оказалось проще, и наводка Турецкого сработала с точностью надежного отла­женного механизма. Судя по каталогу разбитых на группы и подгруппы, тщательно классифицирован­ных изображений, что оставляют люди по собствен­ной воле до конца своих дней на самых разных и неожиданных местах своего тела, он без труда нашел татуировки, почти неотличимые от тех образ­цов, которые дал ему Турецкий.

Правда, Наташа немножко ошиблась и переста­вила буквы, но одна из татуировок наверняка была сделана на первом или втором курсе одного из из­вестных военных воздушно-десантных училищ в семьдесят девятом году. Со второй оказалось и того проще: такие оставляли на левой руке чуть пониже плеча офицеры-десантники одного из элитных под­разделений, действовавших в Афганистане, — удар­но-диверсионного штурмового отряда «Белый барс».

В особо секретном архиве Министерства оборо­ны, где в основном хранились самые мрачные тайны афганской войны и куда Данилов пробился только благодаря ходатайству, подписанному лично Генеральным прокурором, Миша выяснил, что всего за девять лет афганской войны численный состав отряда, который менялся из года в год — формировался, расформировывался, создавался вновь, — составил триста семьдесят семь человек, из которых погибли, «выполняя интернациональ­ный долг» ни много ни мало сто тридцать восемь. Многие также пропали без вести, выполняя задание командования. И среди них оказался... — у Данило­ва даже руки затряслись, как у заядлого рыболова, вдруг ощутившего на крючке небывалую рыбину. Это была удача, на какую даже и рассчитывать не приходилось, но нет, ошибки не было: среди сгинувших на той войне был и Геннадий Петрович Клемешев, уроженец Степногорской области, по­селка городского типа Орловка. Об этом и было послано извещение его родственникам за подписью капитана Юрасова, заместителя командира отдель­ного отряда.

Вот к нему-то, видимо, и надо было обратиться в первую очередь. Именно он и должен был помочь. Но, дойдя до конца списка, построенного по алфа­виту, Данилов нашел и эту фамилию в числе погиб­ших на той дикой, нелепой войне. Но было много живых, и многие, как оказалось, были москвичами и жителями подмосковных городов и поселков. Он выписал имена и адреса тех, кто, по всем данным, должен был входить в состав отряда в то же самое время, когда там были и Клемешев, и Юрасов.

Этот список оказался и вовсе коротким, всего девять человек. Остальные жили кто в Омске, кто в Липецке, а кто и в других странах СНГ — в Бело­руссии, на Украине, в Грузии, Чечне...

На следующий день, рано утром, Данилов при­ехал в подмосковный Жуковский и нашел дом, за­дрипанную пятиэтажку. День был праздничный, Первое мая, он надеялся застать хозяина дома и не ошибся. Бывший капитан спецназа Юрий Спири­донов долго, с подчеркнуто брезгливым недоверием изучал документы гостя. Чувствовалось, что накану­не он крепко принял на грудь и испытывал утреннее томление, понятное миллионам сограждан. Однако в рассудке был крепок и тверд. И когда, в конце концов, Данилов выложил перед ним фотографии бывшего степногорского мэра вместе с фотография­ми каких-то случайных людей и попросил ответить на один лишь вопрос, знает ли он кого-нибудь на этих снимках, знакомо ли ему чье-то лицо, Спири­донов уверенно взял в руки одну из фотографий Клемешева.

—  Вот его знаю.

—  И кто это? Вы могли бы назвать его, вспом­нить имя?

—   Вам бы, юноша, мою память, — угрюмо ска­зал Спиридонов. — А мне вспоминать нечего, это Серега, Серега Юрасов. Только что вы о нем вспо­лошились-то через столько лет? Он погиб.

—  И вы сами это видели? — спросил Данилов.

—   Сам не видел, другие видели. У нас этот теле­граф, молодой человек, быстро работал. Их «КамАЗ» в пропасть ушел. Было там такое сволоч­ное место... Их там и сейчас, этих «КамАЗов» да «Уралов» две колонны лежит. Крутой спуск с пово­ротом, если скользко или что с тормозами — без вариантов...

Данилов тщательно оформил протокол опозна­ния и уже с совсем другим чувством отправился по следующим адресам. На это ушло еще два дня, хотя точку можно было поставить и намного раньше. Из девяти москвичей и обитателей пригородов пятеро твердо, без колебаний назвали человека на фотогра­фиях Юрасовым Сергеем. С остальными из остав­шейся четверки встретиться не пришлось: один был убит уже на гражданке, второй застрелился, третий без надежды на возвращение находился в госпитале, четвертый сошел с ума.

Поэт бумажной работы, Миша тщательнейше оформил все протоколы опознания и не мешкая позвонил Турецкому.

—   Молодчага! — крикнул тот в трубку. — Умни­ца! Благодарность в приказе! Между прочим, у нас тут тоже есть кое-какие, причем неплохие, новости. А теперь слушай внимательно: вот тебе новое зада­ние. Записывать не надо, запоминай...

61

О том, где скрывался Турецкий, во всем городе знали только несколько человек, так что вероят­ность того, что какой-нибудь охотник выследит свою дичь, была сведена к минимуму. И все же какая-то вероятность повторения того, что случи­лось в гостинице, по-прежнему оставалась, и Коренев, считавший себя лично ответственным за без­опасность московских следователей, находился в постоянном напряжении и продумывал новые вари­анты дислокации своих подопечных.

Из больницы тогда его эвакуировали очень во­время: в ту же ночь, каким-то образом миновав охрану, туда проник невысокий худой человек в белом халате. Вероятно, уверенный, что никто за ним не следит, он быстро прошел длинным коридо­ром к палате, где еще недавно лежал Турецкий, и, оглянувшись, потянул дверь и скользнул внутрь. Трудно сказать, что пережил он, когда оказался внутри маленького бокса и сразу с порога произвел два выстрела из длинноствольного пистолета с на­винченным глушителем по человеку, почти с голо­вой накрытому одеялом. Тот, видимо, был убит на­повал и не шевельнулся. А когда убийца подошел к кровати и сдернул одеяло, дабы удостовериться, что приходил не зря и цель достигнута, его удивлению, вероятно, не было границ: никакого человека там не было. Там лежали три плотных куля больничного белья, теперь, вероятно, безнадежно испорченного, набитых в наволочки. Покушавшийся метнулся к двери, однако дверь оказалась запертой. Он кинулся к окну, и тогда из маленькой кабинки туалета и душевой один за другим бесшумно выскользнули три могучих человека и в считанные секунды схва­тили маленького, черненького, худенького, обе­зоружили и спеленали пришельца, который оказал­ся человеком лет тридцати с небольшим, кавказской наружности, отлично развитым физически, но так и не успевшим получить среднего образования, а также продемонстрировать уровень своей силовой подготовки.