Попаданец: Возвращение - Сергей Мельник

Но это лишь иллюзия. Ничего нет вечного, всему есть свой срок и свой предел, и как бы мы ни оттягивали неизбежное, любой путь имеет отправную точку с условным названием пункт А и конечную условную точку Б. Суровая геометрия жизни, математика прожитых лет, и даже луч не бесконечен, теряемый в пустоте пространства.

Люди темной массой нескончаемым потоком шли, словно мутная река осенних дождевых ручьев. Король стоял, держа прямой спину, в окружении своих поверенных людей. А меж тем чуть в стороне у парка и входных дворцовых ворот, в окружении прекрасных роз янтарно-желтого цвета, незримый на общем фоне, с краешка ажурной скамейки присел сиротливо и грустно сгорбленный и убеленный сединами старик-садовник. Как-то печально подслеповато щурясь, всматриваясь в действие на площади и крутя на своем скрюченном пальце невзрачный перстенек тусклого серебра.

В стороне от всех он был словно невидимка, и потому никто не заметил, как ворох смутных теней воронкой закружился у него за спиной, стягивая темноту в центр и формируя из нее полупрозрачный силуэт человеческого тела.

– Мои соболезнования, Гальверхейм. – Тень качнулась за спиной старика, рождая тихий шелест едва уловимых слов. – Я знаю, тебе нравилась эта девочка.

– Она была хороша, Алексис. – Старик задумчиво пожевал губы. – Всегда восхищался такими людьми.

– Редкая порода, Галчонок, редкая. – Качнулась словно от ветра в сторону тень.

– Иные жизнь проживают, а не краше душой козлиной жопы, а тут мгновение рядом пробыл, и словно солнцем был согрет. – Старик шмыгнул носом. – Скажи мне, некромант, скажи ради всех богов, что там дальше, там, за серой пеленой смерти? Скажи мне, что она не исчезнет без следа и памяти в никуда и нигде.

– Ты не хуже меня знаешь, Гальверхейм, есть вещи выше нашего понимания. – С промедлением пришел ответ темной фигуры. – Вечность проживи, а края не увидишь, такова суть вселенной, мы идем до тех пор, пока можем, дальше уже идут другие.

– Скоро уйдешь и ты. – Старик, покряхтывая, поднялся со скамейки, делая шаг в сторону клумбы. – Когда-нибудь придет и мое время.

– Когда-нибудь уйдет само время, – рассмеялась тень. – Но ведь не мне тебе рассказывать о прогнозах на вечность. Прогнозы вообще неблагодарная вещь.

Они замолчали, каждый думая о своем. Старик дрожащими пальцами перебирал яркие бутоны на цветах, а тень пристально рассматривала процессию из гостей, что шли к саркофагам.

– Смутное время. – Старик гладил бутоны роз. – Еще мгновение назад мне и правда показалось, что возможно удастся избежать войны.

– Если гнойник назрел, от него нельзя избавиться, не вскрыв раны, – пришел ответ тени.

– Но согласись, могло получиться. – Старик улыбнулся. – И даже больше, я думаю, все еще получится, твой мальчик весьма смышлен и дальновиден, он создал великое будущее. Нужно выводить его из тени.

– Уже. – На призрачном лице тени расплылась улыбка. – Твоя девочка сделала нам с тобой напоследок кое-какой подарочек.

– Да иди ты?! – Старик аж поперхнулся словами. – Вальери уже вывела его в свет? Ай бесовка! Вот же женщина была!

Они оба замолчали, повернувшись в сторону одного из открытых саркофагов, вновь задумавшись ненадолго.

– На то и расчет был, Галчонок, – нарушила первой молчание тень. – Парень должен был выжить.

– И что теперь? – Старик покачал головой своим мыслям.

– Болота, – произнесла тень. – Ему уже пора.

– Нужна будет моя помощь? – Садовник перевел взгляд на призрачную фигуру.

– Нужна будет еще одна проверка. – Тень наклонила контур головы. – Последний тест на расстановку приоритетов.

– Оу. – Старик расплылся в улыбке. – Неужели я?

– Именно, мой старый враг, именно. – Тень подернулась рябью, послышался приглушенный стон. – Мне пора, будь аккуратен, Гальверхейм, Тай идет за тобой по пятам.

– Если б она одна. – Улыбнулся старик растворившемуся практически без следа собеседнику. – Если б только она одна.

Колеса, дороги, чужие пороги, десяток телег с брезентовыми пологами и мерный убаюкивающий шаг лошадок-тихоходов. Именно так ознаменовался наш путь из пригорода Финора, когда часть жителей усадьбы покидали ее, отправляясь в путь.

Мы выдвинулись на север, я, как негласный руководитель группы, Аль тенью и граф Десмос с двенадцатью представителями своей… родни.

Конец лета, жар дня и уже ощутимая прохлада ночи, наши телеги были тентованны на случай дождя, а на боку каждой из них мы намалевали по красному кресту в белом круге. И пусть этот символ еще незнаком в местных реалиях и действительности, но легенду о полевом госпитале я объяснил персонально каждому в группе, ибо от понимания задачи зависит наша жизнь и весь успех операции. Были ли сложности? Конечно, ведь план прикрытия не то что не идеален, а как говорят в народе, шит белыми нитками. Проблема очевидна, в этом мире нет красного креста, здесь нет конвенций, запрещающих добивать раненых и заставляющих мазать зеленкой и йодом кромки мечей перед битвой, чтобы не занести, не дай бог, какую заразу противнику, поцарапав его. Ну и как следствие, весьма диким будет выглядеть наше милосердие по отношению к тем и этим. Однако же другого варианта я реально не видел. Пусть милосердие здесь на словах, пусть о нем говорят лишь в легендах, но слово-то знакомо, есть пусть и своеобразное, но понимание проблемы, собственно и вера в «авось» у меня была непоколебима, что и стало ключевым моментом. Война идет уже не день и не два, люди измотаны, ранены, зачастую нет возможности сесть, умыться, ты либо в седле, либо на своих двоих идешь и идешь, а потом снова идешь среди всей этой кровавой неистовой лихорадки стального безумия.

Народ устал, скоро осень, возможно, моя мысль станет лучшим прикрытием для нас, чем я даже загадывал. Возможно, а возможно, и нет, в любом случае решено было попробовать, а там видно будет.

Первые три дня нас никто не останавливал и даже не обращал на нас ни малейшего внимания, и лишь по истечении этого срока мы стали встречать первые конные разъезды войск короны. Нас расспрашивали, нас осматривали, но отпускали с недоумением, когда вперед выходил граф и с достоинством, а также с апломбом начинал вещать всякую ересь о том, что он де потомок знатного рода и ему претит эта братоубийственная война. Отчего он на свои деньги и снарядил этот эшелон лекарей, дабы врачевать страждущих и умирающих, а также нести свет добра и праведности среди людей повсеместно. Как ни странно, но нам верили, ибо, во-первых, у этой войны сам по себе был столь же заумный мотивационный посыл, так, во-вторых, еще и руководили всем этим, как с этой, так и с той стороны люди голубых кровей, которые привыкли подчас еще и не такую хрень выдавать, разбрасываясь обетами, клятвами, родовыми девизами и командными кричалками. И казалось бы, все ничего, легенда сработала, но внезапно выплыла та фаза прикрытия, о которой мы меньше всего позаботились. Нам стали приводить, привозить и приносить раненых, отчего, как вы понимаете, нам всем стало резко не до смеха, и вся условность, а также самоцель как-то отодвинулись на второй план перед человеческой болью и тяжелым непередаваемым духом стоящей за плечом смерти. Я не знаю и, надеюсь, никогда не узнаю, так же ли страшны раны от пулевых отверстий, но жуть рваной плоти, распускающейся пластами под заточенной сталью, мне уже не забыть никогда.