Фронтовые ночи и дни - Виктор Васильевич Мануйлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сколько шакалов развелось! Впрочем, немудрено — пищи-то навалом. Табуны лошадей лежат вдоль дорог со вздувшимися животами. Жалко их. Очень уж они не приспособлены к современной войне. Не могут спрятаться ни в окоп, ни в подвал, залечь не могут. А над землей летят пули, осколки, снаряды.
Недавно рядом с нами стояла батарея на конной тяге. Так там породистому красавцу-тяжеловозу, которым мы все любовались, когда по вечерам его водили на водопой, во время бомбежки осколком срезало половину морды. Глаза были на месте и смотрели на нас, а вместо передней части — носа и рта, белели кости. Конюх, пожилой солдат, со слезами на глазах вел его за станицу, чтобы пристрелить. И хотя мы привыкли к смерти, лошадь почему-то стало жалко…
Топаю дальше. Вот и Ессентукский английский парк, переезд через пути. Вхожу в городской парк, где еще полгода назад гуляли с друзьями, слушали концерты на открытой эстраде, танцевали на танцплощадке. Совсем немного, и я постучу в родную дверь. Вот удивится тетя. Предвкушая радостную встречу, запел. Почему-то привязалась джазовая песенка:
Моя красавица мне очень нравится
Походкой легкою, как у слона,
Немножко длинный нос, макушка без волос,
Но все-таки она милее всех.
— Товарищ боец! — раздалось вдруг в ночной тишине. — Ваши документы!
Ко мне подошел патруль. Солдаты были какие-то чистенькие, гладенькие. Видимо, еще не воевали. Веселым голосом объясняю, что я боец взвода разведки 1-го батальона 7-й бригады 10-го гвардейского авиадесантного корпуса, что иду к своей тетке, которая живет здесь, за углом, и что к утру должен вернуться в свою часть.
— Давай увольнительную, — говорит старший.
— Да вы что, ребята?! Какая увольнительная? Штаб бригады далеко — комбат разрешил мне сходить без нее.
— Ничего не знаю. Предъявляй увольнительную.
Довольно долго мы так препирались.
— Пошли в комендатуру. Там разберемся.
Понимая, что выхода нет, иду с ними.
Комендатура помещается в здании городской поликлиники. Дежурный офицер, одетый почему-то в морскую форму, сидит в кабинете заведующего.
— Задержали дезертира, — докладывает старший патрульный.
Я в который раз рассказываю, как было дело. Офицера клонит в сон, и он вполуха слушает мои объяснения.
— Заберите оружие, отведите к остальным. Утром разберемся.
Патрульные, стоявшие у дверей, идут ко мне. Тут я теряю самообладание, и все дальнейшее происходит, как во сне. Я отскакиваю в угол, привычным движением перевожу автомат на бедро, взвожу затвор и направляю автомат на патрульных. Сам не знаю почему, говорю с пафосом:
— Гвардейцы оружия не сдают! Буду стрелять!
Патрульные в недоумении замерли. Установилась напряженная тишина. Рука офицера потянулась к кобуре. Я перевел автомат на него. Тут он оказался на высоте. Неожиданно спокойным голосом произнес:
— Ладно, отведите его как есть…
В зале стояло, сидело, лежало человек тридцать безоружных солдат опустившегося вида. Некоторые были пьяные. Я нашел свободное место и улегся. Мрачные мысли бродили в голове. Вместо того чтобы гулять по городу, красоваться перед одноклассницами, сижу в каталажке. Завтра меня, скорее всего, отправят в штрафбат, я расстанусь с родным батальоном, с товарищами. Наконец дала знать о себе усталость, и я заснул.
Утром новые, сменившиеся караульные вывели нас во двор оправиться. Потом арестованные стали возвращаться в здание. Я стоял в дальнем конце двора и игнорировал происходящее, как будто оно не имело ко мне отношения. Караульный пропускал мимо себя одного задержанного за другим и, когда прошел последний, вопросительно посмотрел на меня. Я продолжал стоять вполоборота к нему, ненавязчиво демонстрируя свой автомат. Внутри у меня все дрожало, я боялся встретиться с ним взглядом. Какое-то время он еще смотрел на меня, потом повернулся и пошел догонять ушедших.
Помещение поликлиники мне хорошо знакомо. Здесь год назад мне делали двадцать четыре укола в живот после укуса собаки. Погуляв еще немного по двору, я уверенной походкой поднялся на крыльцо и через боковой служебный вход вышел на улицу.
Как на крыльях, я несся от этого здания.
— Товарищ боец! — раздался над ухом грозный голос.
Душа ушла в пятки. Неужели обнаружилось мое бегство? Поворачиваю голову. Рядом стоит направлявшийся к комендатуре майор невысокого роста, одет с иголочки.
— Почему не приветствуете старшего по званию?
«Милый! — пронеслось в голове. — Да я готов тебя облобызать, не то что приветствовать. Только не отводи меня обратно в комендатуру». Проникновенным, даже заискивающим голосом я прошу у него прощения, обещаю исправиться и никогда больше не нарушать устав. Он читает мне короткую нотацию и отпускает.
Боковыми улочками подхожу к своему дому и стучу в дверь. Раз, другой. Тишина.
Справка
В документах архивного фонда Ставропольской краевой комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников в г, Ессентуки за период оккупации с 11 августа 1942 г. по 11 января 1943 г. в списке граждан города Ессентуки (еврейской национальности), расстрелянных оккупантами, значится Вегер Мария Моисеевна, 43 года, проживавшая по ул. Фрунзе, 8.
Свой батальон я догнал только через три дня. Встретившийся начальник спецчасти удивленно на меня посмотрел и сказал:
— А я отправил бумаги наверх, что ты дезертировал.
Атака-показуха
С наступлением темноты наша часть пришла сменить измотанный, почти выбитый кавалерийский полк. Он ушел на пополнение, а мы начали размещаться в его окопах. Почему-то они были усеяны казацкими шашками. Видимо, убедившись в их ненадобности, кавалеристы обошлись с ними так же, как мы со своими штыками. Наши офицеры, ребята чуть старше нас, тут же нацепили шашки и портупеи и весь вечер щеголяли в них.
Наш взвод разведки занял несколько окопов около блиндажа, где располагался штаб батальона. До утра, когда, по-видимому, намечалось наше наступление, делать было нечего. Мы, несколько ребят из взвода, вылезли из окопов и пошли «прогуляться» на нейтральную территорию.
Сейчас я даже не могу понять, что нас толкало на такие действия. Приказов никто нам не отдавал; понимания того, что знание этой местности может пригодиться, у нас не было. Наверное, нами двигало любопытство, мальчишеская жажда приключений.
Итак, мы шли в сторону немецких позиций, осторожно всматриваясь в темноту и прислушиваясь к
