Перейти грань - Роберт Стоун

Браун следовал по пути, который ему указывал буревестник, до тех пор пока тот не исчез за пенистыми гребнями черных волн. Весь день он продолжал высматривать странные перевернутые башни, привидевшиеся на рассвете. Погода опять начинала портиться.

Небо было слишком облачным, чтобы определиться по солнцу, а навигационные спутники находились за пределами радиовидимости. Термометр на борту показывал семь градусов по Цельсию. Волнение моря было чуть больше двух баллов. С запада дул устойчивый ветер со скоростью десять узлов, разгоняя клочья тумана. Однажды в нескольких милях он заметил небольшой айсберг. Он продолжал держаться восточнее.

Когда солнце было высоко, Браун услышал, как его позывные выкрикивает Дикий Макс. Он предположил, что Макс вызвался ретранслировать адресованный ему телефонный звонок. Не настроенный болтать, он решил не выходить в эфир и сослаться при случае на все ту же неисправность генератора. Он занес вызов Макса в бортовой журнал, но отвечать не стал. Вскоре после этого пришел вызов от Виски Оскар Оскара, оператора морской связи из Джерси, который соединил его с Даффи.

— У нас небольшая проблема, касающаяся всех вас, ребята, — сообщил Даффи — Скажем так: вы исчезли с наших карт.

Браун спросил, что он имеет в виду.

— Какие-то баски взорвали приемную станцию спутниковой связи. Теперь нет возможности принимать сигналы вашего ответчика.

— Баски?

— Баски, колумбийцы, армяне, кто их знает? Это изобретение капитализма, и они взорвали его. Так что вы должны сообщать о своем местонахождении каждые сутки. Если что-то случится, немедленно дайте нам знать, потому что мы не видим вас.

Он поинтересовался у Даффи, сколько продлится такое положение.

— Компания не очень-то распространяется на сей счет, Оуэн. Они не говорят нам точно, где у них резервные передатчики и что они намерены делать. По нашим сведениям, это может тянуться неделю.

Помолчав, Браун напомнил ему:

— Мои форсунки по-прежнему доставляют мне неприятности. Скажите им, что меня некоторое время может не быть на связи.

— Я говорил им об этом, — сказал Даффи. — В остальном у вас все в порядке?

Браун заверил, что все остальное у него в полном порядке, а про себя решил не отвечать больше ни на какие вызовы. "Раз меня не видно, то пусть будет и не слышно", — решил он.

Продолжая идти курсом на восток, он больше не видел перевернутых горных вершин. Наверное, был какой-то фокус южных широт, здешних льдов, разреженного воздуха и туманов.

Ночью он опять случайно напал на миссионерскую радиостанцию. Передача на незнакомом языке неожиданно завершилась словами той самой англичанки, которую он слушал несколько недель назад.

— Мы заканчиваем нашу учебную передачу на тагальском языке и с семнадцати часов по Гринвичу начинаем вещание на английском. Затем в двадцать два часа по Гринвичу мы повторим этот же урок на кантонском диалекте, в ноль часов — на корейском и в четыре тридцать — вновь на английском. Слушайте нашу следующую передачу на тагальском в десять часов по Гринвичу.

Решив поесть первый раз за сутки, Браун поставил на плиту камбуза банку куриного бульона.

— Хотелось бы знать, — поинтересовалась леди, — сколько слушателей принимают наши передачи, находясь в море? Наша почта показывает, что немало их работает в море: это нефтяники, рыбаки. А многие ли из наших слушателей помнят, что первые ученики Иисуса Христа были рыбаками?

Наливая бульон в кофейную чашку, Браун поймал себя на том, что прислушивается к звуковому оформлению радиопередачи. Оно отдаленно напоминало шум волн, бившихся снаружи о борт его израненного судна.

— Слушатели, наверное, помнят, — говорила леди сквозь усиливающийся шум ветра и волн, — что, когда наш Господь был преследуем врагами, Он, как сообщает евангелист Матфей, удалился на лодке в пустынное место. Пришедший к Нему народ был отпущен исцеленным душой и телом, а также накормленным чудесным образом. И, отпустив народ, Он пошел помолиться отдельно от других.

"Утром наступит великий день, — подумал Браун. — Это надо записать на пленку". Его переполняла радость. "Я устрою себе обед в этот день, — решил он. — У меня будут хлеба и рыбы".

Подключать магнитофон по всем правилам не было времени, и он просто приставил микрофон к приемнику и нажал кнопку «запись». Леди описывала путешествие апостолов, отправившихся морем в Генисарет. С усмешкой на лице он ухватился за поручень над головой и припал к приемнику, сжимая в руке чашку с бульоном.

— А лодка была уже на середине моря, и било ее волнами: ибо ветер был встречный.

Он представил, как они слушают это с Энни и как они вместе смеются.

— В четвертую же стражу ночи Иисус пришел к ним, ступая по морю.

— Фантастика! — восхитился Браун.

Сопровождаемый специальными звуковыми эффектами из приглушенного свиста и кошачьего урчания, так мало напоминающими шум настоящей стихии, всемогущий Иисус Христос шел у них по морю, являя миру одно из самых древних и странных чудес.

— Они были смущены, — провозгласила леди. Браун был так возбужден, что даже пролил бульон.

— Они закричали от страха, — продолжала она. Браун сделал движение ртом, изображая кричавших от страха учеников.

— Но, — продолжала леди, — тотчас заговорил с ними Иисус и сказал… — Здесь ее перебил актер с сочным и звучным североамериканским голосом — этакий пляжный калифорнийский Иисус.

— Мужайтесь! Это Я, не бойтесь.

Брауна страшно рассмешила эта ханжеская, неестественная манера говорить.

Простодушного в своем бесконечном изумлении Петра играл африканский актер — скорее всего, тот самый, который исполнял роль Исава, поскольку слова у него звучали так же заученно.

— Господи, если это Ты, повели мне пойти к Тебе по воде. — Его ломаный английский придавал драме комедийную окраску.

— И Он сказал… — выдохнула леди.

— Иди! — в унисон ей прозвучал самодовольный голос американца.

Браун хохотал. Но в голосе африканца, выкрикнувшего: "Господи, спаси меня!", когда ветер стал крепчать и Петр испугался и начал тонуть, ему послышалось что-то очень печальное, правдивое и отчаянное.

— Господи, спаси меня, — повторил он вслед за актером, не заметив, что плачет вместе с африканским Петром.

— Маловерный, — голосом, полным осуждения, обратился к нему Иисус, — почему ты усомнился?

— И, когда вошли они в лодку, — произнесла англичанка, — прекратился ветер.

После этого Браун отставил недопитый бульон и лег на койку. "Зачем это нужно, — думал он, — передавать такую бессмыслицу и глупость на тысячи миль среди пустынного океана?" Этот вопрос не выходил у него из головы.

Он коротал время, размышляя над тем, какие личности скрывались за актерскими голосами. Английская леди, с ее вычурной, безукоризненно правильной дикцией, — кто она и какова ее жизнь? Лживый американец, почтительный африканец. Находясь с ними наедине в океане, Браун иногда забывал, что они не придумывали то, что исполняли. Посреди темной ночи он обнаружил, что все еще плачет. Религия всегда воздействовала на чувства людей.

Будучи не в состоянии уснуть, он продолжал раздумывать над услышанным. "Очень приятная история", — решил было он, но через некоторое время подумал, что есть что-то циничное в том, когда в тебя вселяют напрасные надежды. Какими бы безыскусными ни казались эти маленькие инсценировки, за ними всегда угадывались чьи-то хитрые замыслы. Люди восприимчивы, и в некоторых обстоятельствах бывает трудно удержаться от того, чтобы не обращаться в мыслях к этим сюжетам вновь и вновь.

"Рабство, — думал Браун, — мы становимся рабами этих странных историй". Скрытые голоса, специально купленные для этой цели, без конца повторяют их. Когда человек один в океане, ему не остается ничего, как только слушать, и узнавать, и раздумывать, словно у него находится вторая половина долларовой банкноты. Они постоянно принуждают всех видеть себя их глазами. Это не дает человеку быть свободным.

Сокрытие правды было постоянной темой его размышлений. Кого-то всегда держали за дурака. Сам процесс повествования был игрой в утаивание чего-то. Каждая история была обратима и имела свою внешнюю и внутреннюю стороны. Все они были написаны на месте прежнего текста.

"Они начинают рассказывать нам истории, — думал Браун, — а мы уже знаем, чем они закончатся, хотя никогда не слышали их. Они ведут нас к воде и заставляют пить, хотя это вовсе и не вода, а вино. Вновь и вновь от тебя требуют слепой веры. Бросайся, прыгай, а там как Бог даст. А Он может дать, а может и нет. И ты, распростертый над океаном, может быть, не упадешь и не утонешь, когда ветер будет встречный. Когда море такое огромное, а лодка такая маленькая. Бесконечные игры. Обман без конца, бесконечность против одного, все против всех. А на ветру, усиленные в стратосфере, звучат истории, призванные облечь все это в форму. Не дать нам расслабиться во льдах и темноте. Истории, как мнимые рассветы. Но льды, потемки, ураганный ветер и мнимые рассветы — все это было в действительности, и все это надо было пережить.