Повелитель мух. Наследники. Воришка Мартин (сборник) - Уильям Голдинг

– Они катили свои долбленые бревна поверх толстых сучьев, которые крутились. Новый человечек был внутри одного бревна. А Лику будет внутри другого.

Фа скорбно поглядела ему в лицо. Потом указала на след, тянувшийся по гладко укатанной земле.

– Они прошли через нас, как долбленое бревно. Они как зима.

Прежнее щемящее чувство опять переполнило Лока: но сейчас, когда Фа стояла перед ним, эту тяжесть можно было вынести.

– Теперь остались только Фа, и Лок, и новый, и Лику.

Потом она стала молча глядеть на него. Она протянула ему руку, и он взял. Она открыла рот, намереваясь заговорить, но не издала ни звука. Только дернулась всем телом, а потом ее стала бить дрожь. Лок видел, как она совладала с дрожью, будто вьюжным утром уходила из уютной пещеры. Наконец она отдернула руку.

– Пойдем!

Костер еще тлел, окруженный широкой каймой золы. Ветки с шалашей были сорваны, хотя опорные палки еще торчали. А земля на прогалине была разворочена, будто здесь промчалось целое стадо рогатых тварей, спасаясь от хищников. Лок подобрался к краю прогалины, а Фа держалась позади. Он медленно обошел прогалину. Посередине были рисунки и приношения.

Фа увидала их и вслед за Локом приблизилась с опаской, они обошли это место вокруг, озираясь, насторожив уши, чтоб издалека заслышать новых людей, если они вернутся. Рисунки были испорчены огнем, а оленья голова все так же непроницаемо, в упор глядела на Лока.

Это был уже новый олень, гладкий и нарядный по весне, а сверху поперек лежал кто-то еще. Этот верхний был красного цвета, он широко раскинул огромные руки и ноги, а лицо смотрело вверх на Лока, свирепое и бессмысленное, потому что вместо глаз были окатанные белые камни. Волосы на голове, вставшие дыбом, торчали в разные стороны, будто этот человек совершал какую-то зверскую жестокость, а тело было проткнуто насквозь длинной палкой, и ее острый конец, расщепленный и обмотанный куском меха, глубоко загнан в оленью тушу. Люди попятились в благоговейном ужасе, ведь они сроду такого не видали. Потом они вернулись и робко подступили к приношениям. Цельная оленья ляжка, сырая, но обескровленная, висела на палке, и камень с медовым напитком стоял возле глазеющей головы. Изнутри исторгался запах меда, как дым и огонь из костра. Фа дотронулась до мяса, оно резко качнулось, и она быстро отдернула руку. Лок еще раз обошел тело, лежавшее поверх оленя, стараясь не наступить на раскинутые руки и ноги, и медленно протянул руку. Еще мгновенье, и оба стали терзать приношение, раздирая мышцы в лохмотья и заталкивая сырое мясо в рот. Остановились они, только когда насытились настолько, что их туго набитые животы готовы были лопнуть, а с палки теперь свисала на кожаной полосе блестящая, добела обглоданная кость.

Наконец Лок отвалился и вытер руки о ляжки. Все так же не сказав ни слова, двое повернулись друг к другу и присели на корточки возле сосуда. Вдали, на склоне, который подымался к уступу, они заслышали голос старика:

– Э-эх! Э-эх! Э-эх!

Из открытой горловины сосуда шел густой дух. На закраине сидела муха, неподвижно, как бы в задумчивости, но, едва Лок приблизил губы, она почувствовала его дыхание, затрепетала крылышками, взлетела и сразу же села опять.

Фа взяла Лока за руку:

– Не трогай этого.

Но Лок уже почти коснулся сосуда губами, ноздри его раздувались и трепетали. Он сказал хрипло:

– Мед.

И тут же припал к горловине, погрузил туда губы и стал пить. Прокисший мед опалил ему рот и язык, так что он опрокинулся назад, а Фа пустилась бежать прочь мимо кострища. Потом она остановилась, глядя на Лока со страхом, а он отплевался и опять пополз к желанному сосуду с медовым духом. Там он опять осторожно припал к горловине и потянул напиток. Потом причмокнул губами и хлебнул еще. Блаженствуя, сел на землю и засмеялся ей в лицо:

– Пей.

Нерешительно наклонилась она над горловиной и сунула язык в жгучее, сладостное зелье. Вдруг Лок рухнул на колени, подался вперед и, что-то приговаривая, оттолкнул ее так грубо, что она удивилась и присела на корточки, облизывая губы и отплевываясь. Лок уткнулся в сосуд и глотнул три раза кряду; но на третий раз он уже не добрался до поверхности меда, напиток ускользнул от него, так что он всосал только воздух, поперхнулся им и оглушительно, взахлеб, закашлялся. Потом он стал кататься по земле, мучительно пытаясь отдышаться. Фа тщетно попробовала добыть мед языком, после чего стала горько попрекать Лока. Умолкнув, она постояла мгновение, потом взяла сосуд и поднесла ко рту, в точности как это делали новые люди. Лок, глядя на ее лицо, прильнувшее к камню, засмеялся и попробовал втолковать ей, какой смешной у нее вид. Все ж он вовремя вспомнил про мед, вскочил на ноги и хотел оторвать от ее лица каменный сосуд. Но сосуд этот будто застрял, прилип, и, когда Лок рванул его вниз, ее лицо тоже поникло. Потом они тягали сосуд, каждый в свою сторону, и орали друг на друга. Лок услыхал свой собственный голос, пронзительный, громкий и неистовый. Он отпустил камень, прислушиваясь к этому новому своему голосу, и Фа откачнулась вместе с сосудом. Тут Лок увидал, что деревья плывут медленно, очень медленно, в сторону и кверху. Внутри его головы возникло великолепное видение, которое все поставило на свое место, и он попытался рассказать про это Фа, но она даже и слушать не желала. Потом пришла полная пустота, он только видел внутри головы, что уже глядел на это прежде, и его охватила неистовая злоба. Он настиг это видение голосом и услыхал себя, отторженного от Лока-внутреннего, услыхал, что смеется и крякает, как утка. Но одно главное слово было изначальным истоком видения, хотя само видение ушло, мгновенно исчезло. Лок постарался удержать хотя бы слово. Он перестал смеяться и с особенной торжественностью обратился к Фа, которая все стояла, припав лицом к каменному сосуду.

– Бревно! – сказал он. – Бревно!

Потом он вспомнил про мед и в негодовании рванул сосуд из рук Фа. Над горловиной сразу же всплыл ее багровый лик, она засмеялась и заговорила. Лок держал сосуд в точности так, как его совсем недавно держали новые люди, и мед тек ему на грудь. Он откинулся назад, изогнулся, и вот уже его лицо оказалось под сосудом и он исхитрился подставить рот прямо под струю. Фа заливалась звонким смехом. Она упала на землю, перекатилась и легла навзничь, взбрыкивая ногами. Лок и медовый огонь, который пылал в его нутре, неуклюже откликнулись на этот зов. Потом оба вспомнили про сосуд и опять тянули каждый к себе и ссорились. Фа удалось отхлебнуть глоток, но мед, как оказалось, загустел и уже никак не хотел течь. Лок выхватил у нее сосуд, тряхнул его, стукнул по нему кулаком, закричал, но меду внутри не осталось ни капли. Тогда Лок в ярости грохнул сосуд оземь, и он раскололся надвое, будто в издевательской ухмылке. Лок и Фа набросились на черепки, прильнули к ним, вылизывали и переворачивали, отыскивая, куда же подавался мед. Рев водопада захлестывал прогалину у Лока внутри головы. А деревья все ускоряли бег. Он проворно вскочил на ноги и сразу обнаружил, что земля так же опасна, как бревно. Он стукнул по пробегавшему дереву, чтоб его остановить, но через миг уже лежал на спине, и небо стремительно вращалось над ним. Он перевернулся и встал, сперва оторвав от земли крестец и покачиваясь, как новый человечек. А Фа, как бабочка с опаленными крылышками, все ползала вокруг кострища, густо усеянного золой. Она бормотала что-то невнятное про гиен. Лок вдруг почувствовал, что сила новых людей влилась в него. Он стал одним из них и был теперь всемогущ. На прогалине оставалось еще много веток и несгоревших бревен. Лок подбежал к бревну, которое лежало сбоку, и велел ему ползти. Он закричал:

– Э-эх! Э-эх! Э-эх!

Бревно скользило, как и деревья, только уж очень медленно. Лок все кричал, но бревно не убыстряло движения. Тогда он схватил ветку и стал бить ею бревно, еще и еще, как Танакиль била Лику. Внутри головы он увидал людей по бокам бревна, они волокли его, разинув рты. Он закричал на них, как кричал старик.

Фа проползла мимо. Двигалась она медленно, неспешно, как бревно и деревья. Лок с неистовым воплем обрушил палку на ее крестец, конец отломился, улетел прочь и заскакал меж деревьев. Фа взвизгнула и, пошатываясь, встала на ноги, так что Лок, который норовил ударить опять, промахнулся. Она повернулась, и теперь они стояли лицом к лицу и кричали, а деревья все скользили мимо. Лок увидал, как ее правая грудь колыхнулась, рука поднялась, раскрытая ладонь повисла в воздухе, и ладонь эта теперь была важна, потому что в любой миг могла стать чем-то таким, чему он должен повиноваться. Потом щеку его поразила молния, которая своим ослепительным блеском залила весь мир, земля вздыбилась и нанесла ему в правый бок сокрушительный удар. Он привалился к этой стоячей земле, а щека его меж тем открывалась и закрывалась, и оттуда извергалось пламя. Фа теперь лежала и то отдалялась, то приближалась вплотную. Потом она тянула его то вверх, то вниз, а он цеплялся за нее, и вот уж под ногами опять была твердая почва. Оба плакали и смеялись, а водопад ревел прямо на прогалине, и встопорщенная верхушка мертвого дерева вздымалась к самому небу, но не уменьшалась, а становилась все огромней. Лок испугался, ощущая себя отторгнутым, он чувствовал, как хорошо было бы оказаться рядом с Фа. Он изгнал из головы непривычную странность и сонливость; потом стал высматривать Фа, пытался настичь ее лицо, которое отдалялось, как дерево со встопорщенной верхушкой. Остальные деревья все скользили беспрерывно, будто они всегда именно так и делали.