Английская наследница - Роберта Джеллис

— Итак, здесь воцарился бы мир, и мы могли бы уехать в Англию, домой.

Взгляд Леонии остановился на Роджере. Он казался расслабленным, но когда она сказала «домой», его лицо осветилось страстным желанием. Она подумала, как странно называть Англию «домом» и стремиться туда всей душой, хотя она там ни разу не была, но дом ее там, где Роджер. Она отвернулась и принялась без надобности суетиться у печи, чтобы спрятать внезапно нахлынувшие слезы.

Роджер уже разговаривал с Фуше о паспортах, и Леония часто задумывалась о будущей жизни в Англии. Она действительно хотела жить там, но все меньше верила, что сможет довольствоваться тем, что Роджер — ее любовник. У него есть профессия, дом, сын, большая семья. Как часто они смогут видеться? А когда он будет навещать ее, сколько уделит ей времени — час, два?

Леония подумала о долгих пустых днях и ночах. У нее нет ни друзей, ни родственников. Ей пришлось бы жить с компаньонкой.

Она старалась выбросить это из головы, убеждая себя, что Роджер не оставит ее. Он же сказал, что любит ее, он все устроит. Внутренний голос говорил, что если он любит, то почему не женится? Она старалась не слушать его, но никак не могла от него отделаться. А вчера, когда покупала мидии, жена рыботорговца сказала кое-что такое, что разбудило и новые надежды, и новые волнения. Женщина поддразнивала ее по поводу кулинарного опыта, который уже три дня заставляет Роджера бегать в кафетерий. Леония весело ответила, что поэтому и покупает мидии, чтобы предотвратить это в четвертый раз.

— Невозможно, в конце концов испортить мидии, — сказала она.

— Да-да, ты все правильно делаешь, — ответила женщина. — Сейчас ты можешь все: дразнить его, плутовать, давать поручения и готовить еду, которую невозможно есть. А потом, когда понесешь и подурнеешь, привяжешь его к себе мягким нравом и вкусной едой.

Ей удалось как-то ответить, не выдав себя, но она была потрясена. Не потому, что подумала, будто Роджер может изменять любимой женщине из-за того, что она потеряет фигуру или станет капризной из-за беременности. Он слишком мягок. Ее ошеломила мысль, что она не беременна. Она жила с Роджером больше девяти месяцев, но месячные всегда исправно приходили. Не забеременела она и от Луи, но он говорил, что что-то делает для этого. Может быть, Роджер тоже предохраняется? Было ли это знаком, что он не хочет жениться ни при каких условиях?

Леония ни на мгновение не сомневалась, что Роджер женился бы на ней, если бы она понесла. Она же не продажная девчонка, а де Коньер, и в том, что ребенок его, никаких сомнения быть не могло.

Мгновение Леония наслаждалась этой мыслью. Она была довольно неопытной, относя только на счет Роджера неспособность забеременеть, хотя и не могла представить, как он это делает. Ну ладно, сказала она себе, когда слезы высохли, может быть, он делает это ради меня. Младенец усложнил бы их положение. Особенно ее, когда она станет громоздкой и неуклюжей. А ведь мы играем в опасные игры, подумала она. Кто знает, доберемся ли вообще когда-нибудь до Англии.

Игра, действительно, была опасной, но им сопутствовала необычайная удача или де Рочевиль был не только галантным, но хитрым и опытным. Роджер думал, что скорее последнее, поскольку шли недели, и все больше людей уезжало из Парижа. Его дом часто использовали. К концу июня люди, которые проходили через руки Роджера, уже, очевидно, не были депутатами. Некоторые вполне могли быть английскими или австрийскими шпионами. Роджер об этом не спрашивал, потому что не хотел знать, но многие были обычными людьми, которым грозило заключение в тюрьму или смерть.

Однажды он раздраженно заметил де Рочевилю, что едва ли он сам находится в большей безопасности, чем люди, которым помогает.

— Им нужна помощь, — просто ответил Рочевиль. — Уверяю, вы не будете забыты. Если вам будет грозить настоящая опасность, мы и для вас откроем ворота. — Затем он нахмурился и прочистил горло. — Если вы хотите отправить мадемуазель де Коньер…

— Я хочу этого от всего сердца, — вздохнул Роджер, это была правда и неправда одновременно. — Но она не хочет уезжать и клянется, что даже если я одурманю ее чем-нибудь или свяжу, она освободится и все равно вернется обратно. Это была чистая правда, так Леония и сказала, когда Роджер в порыве гнева угрожал ей.

— Я так и предполагал, — заметил Рочевиль безучастно с бесстрастным лицом.

— Она верит, что служит своей стране, — проворчал Роджер.

Де Рочевиль улыбнулся, заставляя Роджера пожалеть, что он не придержал язык:

— Женщины так страстно увлеклись политикой, не правда ли?

ГЛАВА 18

Роджер особенно не протестовал против гостей, которых де Рочевиль присылал к ним. Изможденные лица мужчин, женщин, дрожащие и плачущие, были доводом в пользу того, что они обязаны делать все возможное, чтобы помогать им как можно дольше. Это не продлится долго, думал Роджер.

Надежды, которые они с Леонией питали в первые дни июня, умерли. Вместо того чтобы объединиться с роялистами и договориться о едином фронте против противников-радикалов, роялисты и жирондисты настаивали на своих разногласиях. Разразилась революция против диктатуры правительства Парижа, но неорганизованная и слабая.

Естественно, оппозиция усилила давление. Любого, о ком говорили как о несогласном или скорбевшем о сентябрьской резне или казни короля, практически любого, просто разговаривающего с тем, кто исповедует антиякобинские взгляды, считали преступником. Дела на войне шли хуже некуда. Англичане взяли Данкирк, австрийцы — Валенсию, Мейнц был предательски окружен пруссаками, испанцы вторглись во Францию с обеих сторон Пиренеев. Это было особенно опасно для Роджера, так как у него был иностранный акцент. Тулон ведь уловил, что он англичанин, его схватят как шпиона, даже если нет повода для подозрений.

Произошел роковой акт насилия — убийство любимца черни Марата женщиной из Нормандии. Это убийство все усложнило еще больше. Санкюлоты взбесились, нападая и грабя всех, кого считали «провинциалами». К ужасу Роджера и Леонии, кафе «Бретон» разрушили и Анэ убили. Перед тем, как чернь окружила их район, они были укрощены торжественными похоронами Марата, во время которых воздвигли статую Жан Луи Давида. За гробом Марата следовали юные девушки, одетые в белое, и весь Конвент, по меньшей мере, те, кто не сбежал и не был арестован, а также представители отделений. Пели революционные гимны. После смерти Марат превратился из болезненного омерзительного кровожадного сумасшедшего в невинного страдальца.

Эта смерть исключила любые договоренности в целом и с жирондистами в частности. В конце июня потерпело поражение восстание, поднятое жирондистами в Нормандии, и еще одно в Бретани, организованное роялистами. Уже не опасаясь, что их друзья будут штурмовать Париж, остатки Конвента объявили, что жирондисты, которые не уехали, будут преданы суду народа. В результате был принят закон, разрешающий присяжным, выслушав обвинения в течение трех дней, объявлять, что они уже «Достаточно осведомлены», и суд считал дело закрытым. Однако были люди, симпатизирующие жирондистам. Кроме того, военные действия против мятежных провинций повлекли бы за собой большие жертвы. Робеспьер, который стал одной из главных фигур в Конвенте, хотел таким образом отвлечь людей. С другой стороны, надвигались новые трудности. В августе объявили, что Мария Антуанетта, ненавистная австрийка, настраивающая короля против своего народа, будет казнена за свои преступления. Ее перевезли из Тэмпля и поместили в Канцергерскую тюрьму.