Город Перестановок - Грег Иган

Мария старалась пропускать всё это мимо себя. Она не могла почувствовать простого сострадания – была слишком испорченной, замаранной, поэтому старалась не чувствовать ничего. Дарэм следовал своей вере настойчиво и планомерно, не боясь зайти так далеко, как она может завести; либо он теперь исцелится, либо будет готов к очередному курсу нанохирургии. Что бы она ни сделала, это не сыграет ни малейшей роли. Мария принялась объяснять себе, что, помогая Дарэму с проектом (но не принимая ни на миг постулаты, на которых тот основан), она, возможно, способствовала его избавлению от иллюзий. Только дело было не в этом. Она всё это делала ради денег. Ради Франчески. И ради себя. Чтобы избавиться от боли из-за смерти матери. «Как эта женщина смеет даже думать об отказе?» Копии, как и похороны, делаются для тех, кто остался жив.

Дарэм вдруг успокоился. Он сел рядом, встрёпанный и раскаивающийся. Мария не могла решить, отрезвление это или просто переход в новую фазу. Была уже половина третьего ночи, музыка давно смолкла, и в квартире стояла тишина.

– Разболтался я, – признался Дарэм. – Простите.

Два вращающихся кресла, в которых они просидели весь день, были единственной мебелью в комнате, кроме стола. Никакого дивана, чтобы вздремнуть, а пол выглядел жёстким и холодным. Мария подумала, не поехать ли домой: ещё можно успеть на поезд, а велосипед забрать позже.

Она встала, потом, почти не задумываясь, наклонилась и поцеловала Дарэма в лоб.

– Прощайте, – сказала она.

Прежде чем она успела выпрямиться, он поднял руку и коснулся её щеки. Пальцы Дарэма были прохладными. Мария заколебалась, но всё же поцеловала его в губы, потом чуть не отскочила, сердясь на себя. «Я чувствую за собой вину, мне его жаль и хочется как-то утешить». Потом он нашарил её взгляд своим. Дарэм уже не был пьян. Ей показалось, что он понимает её чувства, весь узел замешательства и стыда и хочет лишь сгладить их остроту.

Они поцеловались ещё раз. Теперь она была уверена.

По пути в спальню они раздевали друг друга. Дарэм сказал:

– Скажи мне, чего ты хочешь. Говори, что тебе нравится. Я уже давно этим не занимался.

– Насколько давно?

– Семь жизней.

Он умело владел языком и был настойчив. Мария чуть не достигла вершины, но раньше, чем это успело случиться, всё рассыпалось на отдельные ощущения, приятные, но бессмысленные и слегка отдающие абсурдом. Она прикрыла глаза и пожелала вернуть утерянное состояние, но это было всё равно, что пытаться заплакать, когда нет причины. Когда она мягко отстранила Дарэма, он не возражал и не извинялся, не стал задавать глупых вопросов; она это оценила.

Они отдохнули, Мария понемногу исследовала его тело. Дарэм, наверное, был самым старшим из мужчин, которых ей приходилось когда-либо видеть голыми, и уж точно старшим, к которому она прикасалась. Пятьдесят лет. Он был… скорее обмякшим, чем дряблым: мускулы не заросли жиром, а словно износились. Почти невозможно было представить, чтобы Аден – двадцатичетырёхлетний и твёрдый, как статуя, поддался когда-нибудь этому процессу. Но и ему это предстояло. А с её собственным телом уже началось.

Мария скользнула ниже и взяла в рот его член, силясь принудить себя не обращать внимания на комическую нелепость этого акта, стараясь опьяниться его запахом, и работала языком и зубами, пока Дарэм не попросил её перестать. Они неуклюже переместили свои тела, оказавшись на боку; он вошёл в неё и тут же кончил. Дарэм вскрикнул, почти взревел, явно от боли, а не изображая удовольствие. Зубы его были стиснуты, он посерел как пепел. Мария обнимала его за плечи, пока он наконец не смог объяснить.

– Спазм левого яичка. Иногда со мной такое… случается. Чувство, будто его расплющивают в тисках, – Дарэм рассмеялся и смахнул слёзы.

Она поцеловала его и провела пальцем вокруг его паха.

– Ужасно. Ещё болит?

– Да. Но ты продолжай.

Позже Мария обнаружила, что уже не хочет к нему прикасаться: пот высох, и кожа Дарэма стала липкой. Когда ей показалось, что он погрузился в полусон, она высвободилась из его объятий и переместилась на край кровати.

Она и сама не знала, что сейчас совершила: всё усложнила, перейдя на новый этап их запутанных отношений, или просто отметила таким образом их конец, распрощалась? Один час кошмарного секса ничего не мог изменить: она по-прежнему чувствовала вину за то, что взяла деньги, «воспользовалась» его состоянием.

Что она станет делать, если он захочет снова увидеться? Мария не могла вынести перспективу провести ближайшие шесть месяцев, выслушивая фантазии о величественном будущем, предстоящем его рукотворной вселенной. Она даже немного гордилась тем, что ни разу не подбодрила его, ни на миг не притворилась, что принимает его теории. И ей ни разу не встречался ни один номинально здравомыслящий человек, который столь любезно выражал бы ей своё несогласие. Но, учитывая её скептицизм, было бы что-то нечестное в попытках выковать длительную дружбу с Дарэмом. А уж если когда-нибудь ей удастся рассеять его иллюзии… вероятно, это лишь прибавит ей чувства вины.

Сказывался долгий, тяжёлый день: было трудно думать ясно. Решения подождут до утра.

Свет из кухни падал сквозь дверь на её лицо; Мария негромко окликнула управляющее домашнее устройство, но безрезультатно; пришлось встать и выключить свет вручную. Пробираясь на ощупь обратно в комнату, она услышала, как Дарэм пошевелился. Мария остановилась в дверях, ей вдруг не захотелось приближаться.

– Не знаю, что ты сейчас думаешь, – сказал он, – но я этого не планировал.

Мария рассмеялась. Что он себе вообразил? Будто соблазнил её?

– Я тоже. Всё, что мне было нужно от тебя, – это деньги.

Мгновение Дарэм молчал, но она видела, как блеснули в темноте его глаза и зубы, – кажется, он улыбался.

– Всё правильно, – согласился Дарэм. – А всё, что мне было нужно от тебя, – это душа.

Отдыхая между двумя спусками, Пир посмотрел вверх и наконец понял, что его озадачивало: облака над небоскрёбом были статичны – они не только не двигались относительно земли, но вообще замерли, вплоть до малейшей детали. Самые воздушные волоконца по краям, казалось, податливые для малейшего ветерка, оставались неизменными, сколько бы он их ни рассматривал. Форма каждого отдельного облака выглядела безупречно естественной, но динамка, свойственная порождениям ветра, при беглом взгляде вроде бы очевидная, на поверку оказывалась чистой иллюзией. В небе ничто не менялось.

Мгновение эта причудливая деталь забавляла его. Потом он вспомнил, почему сделал такой выбор.

Кейт исчезла. Она солгала: она и не думала себя клонировать, а, перебравшись в город Картера, не оставила снаружи другой версии себя.