Воспоминания для будущего - Жан-Луи Барро

Типично ренессансное произведение. За вечер мы совершали переходы от средневековья с его нравами (эпизод с Жанной д’Арк) к театру елизаветинцев — сначала народному (эпизод с Джеком Кедом), потом жестокому (эпизод с Йорком), и все это кончалось появлением «рождающегося монстра» — Ричарда III. Таков итог обновления человеческого цикла.

В результате на нашу долю выпали сплошные неприятности. Критика опять разнесла нас в пух и прах. Попав под ее влияние, публика отнеслась к постановке безразлично. Я был этим больно задет. Некоторые товарищи начали смотреть на меня как во времена «Осадного положения». Я храню об этом горькое воспоминание. Но если в «Осадном положении» мне еще было понятно, с какими трудностями столкнулись Камю и я, то в случае с «Генрихом VI», признаюсь, я уже ничего не понимал. Я и сейчас думаю, что хотя некоторые моменты в спектакле не удались, все-таки я проявил себя в нем с лучшей стороны.

Вот так и теряешь веру в себя. Йбо хотя ощущения наши не меняются, желания остаются такими же сильными, а видение — четким, все-таки в конце концов задаешься вопросом, а не изменилась ли вопреки всему этому наша способность ставить спектакли. Не находить ответа на этот вопрос — ужасно.

«Искушение святого Антония»

Долгое время я искал возможность привлечь к нашему театру Мориса Бежара, вызывавшего мое огромное восхищение. Занимаясь танцем, Бежар стал крупным режиссером. Я возобновил свои попытки. Он ответил:

— Есть у меня голубая мечта, которую я хотел бы осуществить, но вы на это не пойдете.

— А все-таки?

— Мне хотелось бы поставить в театре «Искушение святого Антония».

— Очень кстати. Я и сам мечтаю об этом двадцать пять лет! И даже предпринял несколько попыток. Сделайте это в нашем театре.

— А вы согласитесь играть Антония?

— Да, черт побери, — под вашим руководством. Обещаю работать как ученик.

Я говорил и повторяю, что люблю подвергать себя «проверке» тех художников, в которых верю. Я слепо отдаюсь в их руки.

С первых же минут репетиции я проникся доверием к Бежару. Как правило, человек, умеющий водить машину, не особенно любит, чтобы за него вел машину другой. Сидя рядом с шофером, невольно дублируешь про себя его жесты — тормозишь, выключаешь сцепление. Когда я работал с Бежаром, рефлексы режиссера у меня сразу же пропали. Его ощущения совпадали с моими. И мне оставалось только думать о своей роли.

Бежар проделал замечательную работу, в которой ему помогали декорации Воженского и Марты Пан, костюмы Жерминаль Казадо и музыкальная аранжировка Пьера Анри.

Успех был значительным, и моя радость ничем не омрачалась.

В своем искусстве я испытываю только два чувства — возмущение и гнев. Возмущение, когда хвалят спектакль, на мой взгляд, того не заслуживающий; гнев, когда мой товарищ нашел что-нибудь хорошее, опередив меня, — тут я ополчаюсь на самого себя.

Работая с Бежаром, я ощущал лишь воодушевление и радость. Он ставил то, что любил я, он двигал театр в избранном мною направлении, на нем я проверял свои устремления. Мне оставалось только радоваться, что я и делал. Сохраняя верность Флоберу, Бежар сумел избежать ловушек, заключенных в сюжете, и не дал разыгравшемуся воображению перегрузить спектакль эффектами. Наоборот, он постарался с максимальным лаконизмом передать квинтэссенцию этой поэзии, граничащей с галлюцинацией.

Ключ к постановке нам дала одна фраза Флобера: «Колье образуют не жемчужины, а нить». И Бежар воспользовался этим. С помощью одного-единственного приема — движущихся в пространстве людей — ему удалось безупречно и с замечательной способностью отбора размотать ту нить, которую Флобер разматывал на страницах романа посредством стиля.

Святой Антоний был Гамлетом моих пятидесяти лет. Мне хотелось бы его играть еще и теперь.

Однако можно ли в наше время жить одним и тем же? Нам, как больным, постоянно требуется что-нибудь новое.

В сезоне 1967 года мы процветали. Лавелли прибавил к успеху Бежара превосходную постановку «Медеи» Сенеки. Казарес была там очаровательна. Эдвиж Фейер, Мадлен, Симон Валер и Клод Дофен торжествовали победу в «Неустойчивом равновесии» Олби.

Наконец я добавил к своей «коллекции» познание Сент-Экзюпери.

«Сент-Экзюпери»

В тот год Канада организовывала большую международную выставку под названием «Земля людей». По этому случаю я предложил сделать композицию — спектакль о человеческом подвиге Сент-Экзюпери.

Созданный совместно с нашими друзьями — канадскими актерами — для торжественного открытия театра на площади Искусств в Монреале, этот спектакль предназначался для сцены Малого Одеона, с которой так и не сходили две пьесы Натали Саррот. Честно говоря, прежде чем дебютировать 1 мая в Монреале, мы обкатали спектакль сначала в Париже (февраль 1967 года).

Пользуясь любезностью «Эр Франс», я сумел привезти в Монреаль букеты ландышей. «Маленький принц» преподнес их на сцене нашим канадским друзьям на счастье.

Признак жизни. По счастливой случайности я летел из Орли в Монреаль с Дидье Дора, бывшим командиром Сент-Экзюпери. В полете он не уставал рассказывать мне о Мермозе, Гийоме, Сент-Экзюпери. Мы расположились в кабине пилота, и я понял, насколько семья летчиков стала для нас, бродячих комедиантов, второй семьей. И по сей день все дрожит во мне при воспоминании об этом «театральном приключении». Какая поддержка! Какое общение между людьми!

Траектория человеческой жизни сравнима с траекторией самолета. Я поляризовал на сцене человечность Сент-Экзюпери. Никто не играл его физически. Но мы сохранили образ человекаактера. Он витал вокруг нас. Его присутствие заполняло пространство, являлось связующим звеном. Каждый из нас представлял собой его частицу. Решать подобную задачу чрезвычайно интересно. Это было превосходной подготовкой к спектаклю «Рабле», над которым я продолжал работать. А позднее — к «Жарри».

С одной стороны, был «Маленький принц», с другой — Бербервластитель из «Цитадели». Между ними — три группы:

1. Женщины.

2. Администрация и генералы — неподвижные.

3. Летчики и механики — в движении.

Мы заключаем в себе все эти различные грани человека. В конечном счете спектакль выходил за рамки частного случая — Сент-Экзюпери. Подлинным сюжетом драмы становилась уже траектория человеческой жизни.

Семь лучезарных коней

Какое удовольствие воображать себе, как эту траекторию описывают Семь лучезарных коней!

Человек рождается ребенком. И умирает ребенком. А в промежутке ребенок становится взрослым. И перед этим взрослым открывается жизнь. Она описывает траекторию. Продолжитель ность полета не очень важна. Важна его насыщенность, совершенство. У человека есть выбор взлетной дорожки, момента отрыва от земли, скорости полета, промежуточных остановок, цели полета, препятствий и посадки. Рекомендуется приземлиться, когда цель достигнута, — не раньше!..

Траектория человеческой жизни включает:

искру призвания,

приобщение к любимому делу,

постижение любви к людям,

развитие личности,

индивидуальное испытание,

коллективное испытание,

реконверсию самого себя (она может быть неоднократной).

Такими рисуются нам Семь лучезарных коней, впряженных в колесницу человеческой жизни. Внимание! Речь идет не о почтовых перекладных — здесь кони не сменяются, а добавляются: после того как выбран первый, к нему добавляется второй, третий и т. д., и они продолжают скакать рядом.

Искра призвания должна загораться в нас каждое утро, и так до конца наших дней — иначе все пропало.

А если в один прекрасный день разлучишься со своим любимым делом, как постигать дальше жизнь и людей, как быть с желанием «превзойти себя»? А если это желание притупляется, как узнать страдание, без которого нет постижения самого себя?

Управлять галопом всех Семи коней сразу, несомненно, дело нелегкое... Если только оно — не проще простого...

Призвание. Ребенок соприкасается с жизнью — со своими родителями, друзьями, ученьем, книгами, играми. Став молодым человеком, он соприкасается с профессиями, приключениями, иллюзиями, отчаянием, мечтами. Внезапно это соприкосновение высекает искру. Ребенок загорается, в нем родилось призвание, возникло желание. Это первый конь: молодой, необузданный, чистый.

Любимое дело. Избранное дело должно превратить желание в любовь. Иначе оно — тяжкая обуза.

Человек живет со своим любимым делом, как живут с женщиной. Между ними чувственные отношения.

Поэтому важно проникнуться любимым делом, слиться с ним, стать им. Цели любимого дела имеют второстепенное значение. Оно важно уже само по себе.