Бессердечная Аманда - Юрек Бекер

Мы начинаем рассуждать и фантазировать. Какая им польза оттого, что они разрешат нам пожениться, но не разрешат Аманде выезд? Мы стали бы для них постоянным источником раздражения, мы бы не давали им покоя своими просьбами и требованиями. Я хватаю вялую Аманду за руки и пускаюсь с ней пляс. Долой постные мины: нам незачем специально разыгрывать радость — лед тронулся! А одно разрешение приходит раньше другого для того, чтобы Аманда не оставила их с носом: а то еще, чего доброго, выйдет в Гамбурге из поезда и бросится на шею кому-нибудь другому! Таким образом, она обвела бы вокруг пальца не только Германскую Демократическую Республику, но прежде всего меня. Это же как дважды два четыре, Аманда, мы имеем дело с осторожными, недоверчивыми людьми, все логично! Чем раньше мы поженимся, тем скорее они разродятся выездной визой.

6 октября

В Бюро записи актов гражданского состояния мы торгуемся по поводу даты нашего бракосочетания. Служащая с ногтями, раскрашенными во все цвета радуги, долго листает рабочий журнал заказов и в конце концов предлагает нам февраль. Аманда растерянно смотрит на меня, я говорю, что об этом не может быть и речи, мы не можем ждать так долго.

Женщина внимательно смотрит на живот Аманды; она считает нас обманщиками. Аманда сжимает мою руку, чтобы я не потерял самообладание. Ну почему, черт бы их всех побрал, я должен на каждом шагу преодолевать трудности?

После долгих раздумий, как бы нас еще больше унизить, она наконец заявляет, что мы даже не показали ей свои документы, а без этого вообще не может быть никакого разговора. Мы кладем на стол свои такие непохожие друг на друга удостоверения личности, а заодно свидетельства о рождении, свидетельство о расторжении брака Аманды и письмо из Министерства с разрешением на брак. При виде штемпеля Министерства иностранных дел женщина становится приветливей, но она явно растеряна: такого случая в ее практике еще не было. Она просит нас подождать за дверью. Уходя, я вижу, как она хватается за трубку телефона. Я сажусь на скамью, Аманда ходит взад-вперед. Стена коридора увешана снимками счастливых супружеских пар, одна уродливей другой. Что там можно выяснять по телефону? За что ей только деньги платят? Они умудряются сделать пыткой даже то, что должно безумно радовать. Аманда засмотрелась на фотографии; похоже, у нее впервые за столько времени настроение лучше, чем у меня.

Когда дама с разноцветными ногтями вновь приглашает нас в кабинет, ее лицо искажает улыбка. Государственное дело. Она говорит, что при всем желании раньше ноября не получается — устраивает ли нас 14 ноября? Аманда говорит: о, вы слишком добры к нам! Это возвращает ситуацию в прежнее русло: дама, видимо, решает, что первое впечатление ее не обмануло. Она с недовольной физиономией пишет на листочке дату нашего бракосочетания и молча кладет его на наши документы. Мы для нее больше не существуем. Я не выражаю восхищение ее ногтями, хотя в коридоре твердо решил сделать это.

11 октября

Мы должны принять столько важных решений. Нужно ли Аманде свадебное платье? Чушь, у нее хватает нарядных платьев — чем подвенечное платье лучше обычного красивого платья? Я надеюсь, она не захочет намотать на себя тонну тюля, который всех невест делает похожими друг на друга как две капли воды? Нужен ли мне черный костюм? Нет, не нужен. Кто будет свидетелями? Аманда говорит, что это проблема западников — в Восточной Германии слова «да» достаточно и не требуется никаких свидетелей. Дальше: будем ли мы в этот день вдвоем, или после регистрации состоится банкет? Аманда и слышать не желает ни о каких праздниках, я настаиваю, и вот мы уже ссоримся. Мне хочется разделить нашу радость с другими.

Трудно даже представить себе, как обидятся мои родители, если свадьба их единственного сына состоится без них. А все мои дяди и тети, кузины и кузены — неужели я должен дать им от ворот поворот только потому, что Аманда не желает видеть в этот день свою мать? Нужно обязательно пригласить и Виолетту Цобель, я против этой библейской неумолимости; в день брачного пира душа должна быть открыта. Да и у Аманды тоже большая семья, в ее рассказах было всегда полно имен и фамилий, которые я никогда не мог запомнить, — неужели она забыла, что для многих из них это будет последняя возможность повидать ее? Она должна наконец понять, что свадьбы устраиваются не для молодоженов, а для гостей. А мои коллеги — я еще не рассказывал ей, что они давно собирают деньги на подарок.

Мы составляем список гостей. Предстоит много телефонных звонков, прежде чем перед всеми фамилиями появятся адреса. Кто будет печатать приглашения? Как они должны выглядеть? Если хотя бы половина приглашенных изъявит готовность прийти, нашей квартиры не хватит, придется арендовать банкетный зал. В одном из больших отелей? Это, конечно, решение, но очень дорогостоящее. Три кандидатуры становятся предметом особой дискуссии. Прежде всего, ее мать. Тут я стою насмерть, ибо не хочу праздновать свою свадьбу со стиснутыми зубами. Ну, значит, со стиснутыми зубами придется сидеть за столом мне, если она придет, говорит Аманда. Но это же невозможно, Аманда! Если она не придет — что ты скажешь моим родственникам, которые тебя спросят, где она? Скажу правду: что она умерла. И каково будет твоему отцу в качестве вдовца? И не оскорбительно ли для него то, что он не имеет права прийти со своей женой? Последний аргумент, похоже, убедил ее, мы договариваемся предоставить отцу самому решить этот вопрос.

Следующий на очереди Хэтманн. Она внесла его в список, я возражаю. Ты, кажется, был против праздника со стиснутыми зубами, спрашивает она. Я заявляю, что существуют два вида душевного дискомфорта: вынужденный и лишний. Мне, например, и в голову не пришло бы пригласить главного редактора только ради душевного дискомфорта. Зачем мне здесь Хэтманн? Будет торчать среди гостей с мрачной миной и горевать по упущенному счастью. Нет, он останется в списке, категорично заявляет Аманда. Это, мол, элементарный долг вежливости; скорее всего, он и сам не придет, он человек тактичный. Что тут поделаешь? Мне не остается ничего другого, как уповать на его чувство такта.

Потом она натыкается на две фамилии, которые, как мне казалось, должны были проскочить контроль, не вызвав подозрений. Илона Сименс и Эльфи Фромхольц — а это кто такие? Долг вежливости, поясняю я. Аманда ухмыляется: бывшие подружки? Поскольку она никогда не спрашивала меня о моем прошлом, я утратил бдительность. Я ожидал, что эта парочка — Илона со своим фабрикантом и Эльфи с сенатором — проскользнет под видом дальних родственниц. Идиот. Я беру карандаш и собираюсь вычеркнуть их имена из списка, но Аманда останавливает меня: позволь мне тоже проявить хоть каплю великодушия, говорит она.

12 октября

Значит, ты у нас мужчина с прошлым? — говорит Аманда. Как это я раньше не подумала об этом? Я понимаю это так: известие из министерства по брачным делам вывело ее из столбнячного состояния и она вновь обрела способность думать о чем-то другом, кроме борьбы с темными силами. Она усаживается по-турецки и подает мне знак, что я могу начинать. Что она хочет услышать? Я упорно молчу и пытаюсь найти прибежище в телевизионных новостях, но она говорит, что репортажи о новых арестах от меня никуда не убегут, этого добра сейчас хоть пруд пруди, и, прежде чем я успеваю принять меры предосторожности, она завладевает пультом дистанционного управления и выключает телевизор. Начинай с Илоны, говорит она.

Я сдаюсь. Чего мне стесняться — мне, тридцатипятилетнему мужчине? Илона Сименс — владелица элегантного бутика на Вильмерсдорфер-штрассе. Она умна, ухожена, по-матерински заботлива и не эмансипирована. С мужчинами ей не так легко, как это кажется на первый взгляд. Она носит ночные сорочки до пола и, целуясь, выключает свет. Мы познакомились с ней на вечеринке — где же еще? Наш роман длился два года. Я и не думал жениться на ней; это-то, вероятно, и стало причиной нашего разрыва. Мы расстались легко, как две склеенные доски, на которые столяр-халтурщик пожалел клея. Мы ни разу не поссорились — она всегда уступала. Она словно была сделана из ваты. После того как мы расстались, она еще пару месяцев регулярно звонила и без всякой задней мысли интересовалась, не нужно ли мне чего-нибудь. Когда мы однажды вместе пошли на выборы и я спросил, за какую партию она собирается голосовать, она ответила, что еще не знает. Ты можешь себе такое представить?

Аманда заявляет, что я уклоняюсь от правдивого рассказа. Боюсь, что она права. Но я не знаю, что ей еще рассказать. Слушать еще одну, такую же скучную, историю про Эльфи у нее уже нет охоты. Пусть себе приходят, говорит она, и это звучит так, будто она про себя прибавляет: если ты сам не помрешь с ними от тоски. Она отдает мне пульт дистанционного управления — новости уже кончились.