Повседневная жизнь Москвы в XIX веке - Вера Бокова

Подозрительные обитатели полпивной вскоре облюбовали другое заведение, которое с 1840-х годов стояло на противоположном конце площади. Трактир «Крым» («Крымка») был также известен под именем «Грачевки» («Драчевки») или «Крымского ада».

В «Крым» вело два входа: один, главный, с Драчевки (Трубной улицы), другой с Цветного бульвара. Трактир располагался на двух этажах — наверху если не почище, то посветлее («дворянское» отделение), и публика попригляднее. Внизу (собственно и называвшемся среди постоянных посетителей «Адом») собирались откровенные золоторотцы — опухшие, вонючие, потерявшие человеческий облик. В обоих этажах: сводчатые, в подтеках, потолки, никогда не мытые окна, полы, усыпанные песком, запах кухонного чада, смешанного с перегаром и вонью махорки и немытого тела. Половые с битыми рожами, вышибала с большой дубиной, много женщин в разных стадиях алкоголизма. Сквозь дым едва пробивался свет нескольких газовых рожков; табачный дым ел глаза. Здесь «для веселья» пел хор солдат-песельников в сопровождении бубна, скрипки и кларнета.

Сво-во праздничка дожду-ся.Во гроз-на му-жа вцеплюся!Во гроз-на му-жа вцеплюся,Насмерть раздеруся! —

старался-выводил солист, — и «О-о-о-ох! Насмерть раздеруся!» — браво подхватывал хор.

Веселье стояло такое, что дым коромыслом: какой-нибудь подпивший мастеровой в халате и сапожных обрезках на босу ногу, блестя глазами и чудом удерживая на затылке потасканную фуражку, наяривал трепака, и когда хор с молодецким присвистом, покрываемым трелями бубенчиков бубна, кончал песню, плясун тоже, с картинным притопом, застывал, эффектно разведя руки. От восторга «весь Крым бесновался до неистовства. Один молодчина упал на четвереньки и ревел от наслаждения, как дикий зверь:

— А-а-атлична! Подать солдатам водки на пять целковых!..»[278].

Обычным явлением в «Крымке» были пьяные драки, перераставшие в многолюдные побоища, к которым завсегдатаи относились философски, говоря: «Кто в „Аду“ побывает, тот и адские мытарства узнает! Иначе нельзя! Порядок того требует». По аналогии с названием трактира буфетчика в нем называли «вельзевулом» или «сатаной», половых — «чертями» или «дьяволами», завсегдатаи же его величались «грешниками»[279].

Со стороны Цветного бульвара попасть в «Ад» можно было через коридор, именуемый «Адскими кузницами». Здесь по обе стороны коридора были понаделаны небольшие клетушки — «каюты», использовавшиеся и для свиданий, и для ночлега.

Поближе к ночи в «Аду» собирались и люди посерьезней: налетчики, медвежатники, профессиональные шулера и нередко прямо отсюда шли «на дело». Полиция знала о такой роли «Грачевки», но накрыть никого не пыталась: здесь имелись тайники и скрытые ходы, ведущие в старинный, еще екатерининского времени, уже не действующий к середине девятнадцатого века водовод, что позволяло быстро и в буквальном смысле «смываться» и успешно соблюдать конспирацию. Кстати, благодаря этой особенности трактира, здесь в 1860-х годах собирались революционеры-ишутинцы.

«Крым» просуществовал до 1880 года, потом был перепродан, отремонтирован, а вновь открывшись, и выглядел иначе, и носил другое название. В 1890-х годах верхняя его часть была занята частью рестораном, частью меблированными комнатами, а внизу были устроены лавки, портерные и закусочные.

«Фартовые» (общее название уголовников) попроще — карманники, форточники, «трубочисты» — предпочитали трактир «Воробьевка», тоже невдалеке от «Трубы»: он находился на Петровке, в сохранившемся доныне доме, выходящем торцом на Петровский бульвар.

Как Грузины, так и «Труба» славились в Москве девятнадцатого века своими «веселыми домами» и гулящими девицами.

Вплоть до 1840-х годов публичные дома в России существовали нелегально и обычно маскировались под добропорядочный семейный дом, где «почтенная» вдова-хозяйка бывала окружена вереницей «племянниц» или «приживалок», или под швейную мастерскую с несколькими молоденькими и хорошенькими «мастерицами». Проститутки-одиночки нередко тоже числились в какой-нибудь мастерской (швейной, кондитерской и т. п.).

Тот «веселый домишко» с толстой сводней и парой «воспитанниц», который описан в поэме Василия Львовича Пушкина «Опасный сосед», находился в Грузинах, во всяком случае, насколько можно судить по маршруту следования («Кузнецкий мост, и вал, Арбат, и Поварская…» — и еще немного, чтобы доехать до Грузин). Здесь же чуть позднее было подобное же заведение, описанное уже Лермонтовым в поэме «Сашка»:

… «На Пресню погоняй, извозчик!»…Но вот уже пруды…Белеет мост, по сторонам сады…… и вот конецПерилам. — «Всё направо!» — ЗаскрипелиПолозья по сугробам, как резецПо мрамору… Лачуги, цепью длиннойМелькая мимо, кланяются чинно…Вдали мелькнул знакомый огонек..

Проститутки-одиночки уже с конца XVIII века селились в окрестностях Драчевки и на Козихе и ходили ловить клиентов «на Трубу» — на Петровский и Рождественский бульвары. Каждый день, начиная с утра и особенно, конечно, вечером, здесь можно было встретить большой ассортимент «девок» на все вкусы и кошельки и при желании проследовать за ними на снимаемую ими квартиру. «Я отправился было домой, но в голове была блажь; я захотел послоняться по бульварам. На Трубном бульваре гуляли искатели приключений и ощущений, — записывал в своем дневнике в 1854 году купец П. В. Медведев. — Я был не прочь от интрижек, две черные тальмы привлекли мое внимание, в сумраке рисовались поэтически, как будто испанки, но когда я вгляделся хорошенько, то оказалось — две старые венеры; прочь от них и по бульвару, мимо „старой избы Кокорева“, по Самотечному пруду бульваром, напал на ночную дульцинею. На разыгравшееся воображение довольно было; прикрываясь темнотою ночи, об руку у Корсакова сада белый дом с приветливыми огоньками скрыл нас на сладострастном рандеву, и бес, стоя за перегородкою, смеялся своим адским смехом»[280]. По излюбленным местам расселения легкомысленных девиц их в начале века иронически называли в Москве «княжнами Трубецкими и Козицкими».

После того как в 1843 году были узаконены публичные дома, размещать их стали в традиционных местах — в районе Живодерки и в окрестностях Трубной площади. В разное время очагами московской проституции были также Яузская набережная и Дербеневка (клиентами здесь были мастеровые и фабричные), но потом веселые дома отсюда выселили на ту же Трубу. Борделей здесь была масса, целые переулки, — от дешевых, «двугривенничных», для простонародья (сосредоточенных в основном в Нижнем Колосовом переулке (нынешнем Малом Сухаревском), до дорогих и «шикарных» «пятирублевых».

До 1880-х годов здесь существовали и притоны, и «нумера», и соответствующего пошиба трактиры с «кабинетами». Вечерами на Петровский, Рождественский и Цветной бульвары в изобилии высыпали пестро разряженные местные обитательницы — и живущие в борделе, и работающие от себя, то есть обычно на сутенера. Здесь же собирались потенциальные клиенты: от мужика-крестьянина и мастерового до приказчика, офицера, студента, именитого купца. Звучали смех и пьяные выкрики, из ярко освещенных окон в переулках вырывались то развеселое пиликанье скрипок и бренчание фортепьяно, то звон бьющихся зеркал и звуки скандала…

В заведениях продажной любви нередко прятались у подружек-марух все те же беглые каторжники-«жиганы». «Пошаливали» и в самих притонах: при случае подгулявшего клиента здесь могли опоить, подсыпав наркотик («посадив на малину»), оглушить, до нитки ограбить и бросить где-нибудь на улице, а порой и в буквальном смысле слова «спрятать концы в воду»: через люки на Цветном бульваре нетрудно было спустить бесчувственное или мертвое тело в Неглинку. Об этом рассказывал В. А. Гиляровский, а он знал, о чем говорил!

Проститутки подчинялись особым правилам. Занявшись этим ремеслом, они обязаны были сдавать свой паспорт в полицию и взамен него получали удостоверение — «желтый билет». (Почему и сами девицы именовались в просторечии «билетными».) В этом документе среди прочего имелось место для отметок о состоянии здоровья, поэтому раз в месяц каждая из московских проституток отправлялась в назначенный для этого Частный дом, где ее осматривал полицейский врач.

Известная революционерка Е. Брешко-Брешковская, сидевшая под арестом в Сущевской части, вспоминала, как плац перед домом «заполнялся дважды в неделю, когда у здания части в длинную очередь выстраивались проститутки, явившиеся на медицинское обследование. Среди них попадались и очень элегантные женщины, и не столь нарядные, а замыкали процессию толпы женщин в лохмотьях и даже просто полуголых. В конце очереди стоял городовой с шашкой. К дверям один за другими подкатывали экипажи, из них выходили молодые изысканно одетые женщины и шли в просторный кабинет врача»[281].