Наша вина - Мерседес Рон

Стив был единственным, кроме Лайона и Дженны, кто знал, что происходит. Я не сказала ему, но достаточно было увидеть, как он обращается со мной, чтобы убедиться, что он все знает. Думаю, Ник рассказал ему.

Через три с половиной недели после отъезда Ника у меня возникла настоящая проблема, когда я открыла шкаф и увидела, что на меня больше ничего не налезает. Скрывать это было уже невозможно, я была в такой панике, что позвонила Николасу, не заботясь о том, занят ли он. Он взял трубку с первого звонка.

– Тебе нужно вернуться, Николас, – сказала я, пытаясь сдержать слезы. – Я больше не могу это скрывать… Я толстая! Одежда мне мала, люди уже начали странно на меня смотреть… Ты должен вернуться! Мы должны подумать о том, как расскажем родителям!

У меня случился приступ панической атаки, один из тех безумных приступов, которые время от времени случались со мной.

– Извините, я на минутку, – сказал он кому-то. – Успокойся, Веснушка, – добавил он секунду спустя.

– Я не могу успокоиться! – в ужасе закричала я. В комнате был беспорядок, повсюду была разбросана одежда. Мне уже даже не подходило нижнее белье, я выглядела ужасно и вдобавок боялась, что когда Николас увидит меня, он будет шокирован тем, как изменилось мое тело всего за несколько недель…

– Я так не могу… Мне нужно увидеть тебя, нужно, чтобы ты обнял меня и сказал, что все будет хорошо, нужно…

– Я только что отправил тебе билет на самолет по электронной почте, – сообщил он спокойным и безмятежным тоном в противоположность моему.

– Что?

– Мне тоже нужно тебя увидеть. Я не смогу приехать в эти выходные, поэтому купил тебе билет, чтобы ты приехала ко мне. Я хотел позвонить тебе вечером, но, поскольку ты паникуешь, мне лучше удивить тебя сейчас.

Я выпустила воздух, который сдерживала, и рухнула на диван в углу комнаты.

– Я увижусь с тобой в эти выходные? – взволнованно спросила я. Беспокойство, наконец, исчезло, как волна на берегу моря.

– Да любовь моя. Как думаешь, продержишься еще два дня, не сойдя с ума?

Я закатила глаза и сердито зарычала.

– Если бы ты превращался в шар, ты бы тоже был в плохом настроении, ладно, – ответила я, пытаясь казаться сердитой, но особо не преуспев в этом.

Я наконец-то почувствую его руки и его губы!

– Слышал, малыш? – подумала я, поглаживая живот. – Мы летим к папе!

Так как я не могла поехать в Нью-Йорк с огромной толстовкой «Рамоунз» в качестве единственного наряда, мне пришлось поддаться настоянию Дженны и купить одежду для беременных.

Я ненавидела это словосочетание: «одежда для беременных»… Оно звучало ужасно, из-за этого я чувствовала себя подавленно.

– Вот увидишь, мы найдем что-то молодежное, что тебе подойдет. К счастью, у тебя большой только живот. Если посмотреть на тебя сзади, то вряд ли можно подумать, что ты беременна.

– Отлично, Дженна, теперь буду говорить людям, чтобы они общались с моим затылком.

Я был немного ворчлива, но Дженна радостно это терпела, что еще больше меня напрягало.

Она пыталась затащить меня в магазин модной одежды, а я наотрез отказалась. Я оказалась в «ГЭП»[2], где, свернув направо, я нашла обычную женскую одежду, что было большим облегчением.

По какой-то необъяснимой причине одежда для беременных стоила в три раза дороже обычной, и я была потрясена, когда поняла, что мне придется использовать карту Ника. Я еще не пользовалась ей и вовсе не хотела делать это, чтобы купить дурацкие тряпки.

Я сходила в зону спортивной одежды, где прихватила пару леггинсов и три худи. Дженна, в свою очередь, подобрала наряды с тремя брюками и двумя рубашками, а также выбрала для меня серое облегающее платье.

– Куда ты с этим? – сказала я в ужасе. – Идея была в том, чтобы скрыть беременность, а не показывать.

Дженна сердито посмотрела на меня.

– Перестань прятать моего крестника, хорошо?

Ее слова потрясли меня по причине, которую я не сразу поняла. Ребенок беспокойно шевелился внутри меня. Теперь я могла точно сказать, когда он спит, а когда нет. Я также знала, что если поесть что-то сладкое, его маленькие ножки начнут танцевать внутри меня, словно он вне себя счастья… Я не могла спокойно воспринимать его толчки, пока Николаса не было рядом, чтобы разделить со мной эту радость. Это было что-то невероятное, и поэтому мне было нужно, чтобы он вернулся. Он все пропускал.

Мне не хотелось больше этого скрывать… по крайней мере, больше нет.

В пятницу днем я вылетела прямым рейсом Лос-Анджелес–Нью-Йорк. Ник зарезервировал для меня место в первом классе, за что я была ему благодарна как никогда. Если меня будет тошнить, я предпочла бы делать это в туалете, доступном немногим пассажирам. Потому что у меня не было утренней тошноты, у меня была тошнота в любое время дня. Еще одна вещь, которую нужно добавить к списку для совершенно необычной беременности.

Полет до Нью-Йорка занял около пяти с половиной часов, и я почти все время спала. Мы прилетели около девяти часов вечера. Послушав Дженну, я стала немного симпатичнее, выбрав серое облегающее платье, черное пальто и свои любимые кроссовки «Адидас». Мне было удобно, а мой маленький животик словно говорил миру: «Вот он я!»

Люди смотрели на меня по-другому. Когда ты беременна, ты излучаешь какую-то странную энергетику, ты словно маленькая бомба замедленного действия, на которую люди смотрят с надеждой, нервозностью и восхищением. Это был первый раз, когда я была на людях как официально беременная женщина, не знаю, как объяснить, но мне понравилось это ощущение. Рядом со мной сидел немногословный Стив, который читал биографию Пабло Эскобара. Я не стала комментировать, но посмеялась так, чтобы он не заметил.

Ник встречал меня в аэропорту, и мы сразу отправимся к нему домой ужинать.

Боже, я так нервничала, так хотела его увидеть… Мы многое сказали друг другу, в том числе то, что я раньше даже не осмеливалась говорить вслух, и я умирала от желания снова почувствовать себя частью его жизни.

Поскольку у меня не было багажа, когда мы вышли из самолета, то сразу прошли к выходу. Стив нес мой маленький чемодан. Поначалу я сама его несла, но он был настолько тяжелым, что я наконец сдалась и позволила помочь. Мои шаги становились все громче и громче… Я так хотела увидеть Ника, попасть к нему в объятия, снова почувствовать себя целой.

Дорога к выходу заняла у меня целую вечность. Когда мы, наконец, вошли в дверь, я увидела Ника: он с букетом красных роз в руках ждал меня. Он был одет в джинсы и темно-синий свитер с V-образным вырезом. Он выделялся из толпы непослушными волосами и голубыми глазами, которые сияли, как два фонаря на закате прекрасного летнего дня.

Мы улыбнулись друг другу, словно жидкое счастье разлилось по нашим венам. Мое сердце билось так, будто ему было мало места в груди.

А потом… я словно оказалась в фильме ужасов.

Я не знаю, переживали ли вы когда-нибудь что-то травматическое, событие, которое навсегда останется в вашей памяти. Что-то, что происходит в замедленной съемке прямо на ваших глазах, когда ваш мозг регистрирует каждую деталь, и за возможность забыть вы бы отдали, что угодно.

Я это пережила… и до сих пор помню каждую чертову деталь тех пятнадцати секунд, когда я думала, что умираю.

Я помню, как крик застрял у меня в горле. Помню, что мои ноги парализовало, и я ничего не могла сделать, чтобы убежать.

Шум первого выстрела разорвал пузырь счастья, в котором мы находились. Меня словно пригвоздило к месту. Ник же, прямо напротив меня, рухнул: ему предательски выстрелили в спину.

Я до сих пор вижу выражение удивления на лице Ника, когда он посмотрел вниз и увидел, как пятно крови растекается по его одежде и по земле под ногами. Второй выстрел прозвучал так же быстро, как и первый. Я увидела боль на его лице, и мое сердце остановилось… буквально остановилось.

А потом все произошло очень быстро. Кто-то ударил меня сзади, я упала на землю и потеряла сознание. Не было слышно ни гомон аэропорта, ни людей вокруг меня, я слышала только звук выстрела.

– Не двигайся, Ноа! – Стив заорал мне в ухо, пробуждая меня от апатии, от гребаного шока.

Я видела, как четверо полицейских схватили стрелявшего и как люди в ужасе бегали туда-сюда. Мои глаза могли сфокусироваться только на одном человеке, который, как я, лежал на земле с открытыми глазами, его жизнь красным пятном утекала