Скорая развязка - Иван Иванович Акулов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А вот и поглядел, — горячо отвечал Степка, все больше ввязываясь в спор и не замечая в пылу, что разговор уже совсем переметнулся на него. — Мне, может, никого, кроме ее, не надо.
— Видишь, ты как. Может, надо, а может, нет. Ей-то как знать? А девке вообще ждать недосуг — у ней день короче.
— А и дьявол ты на разговорчики.
— Сызмали меж вас, мужиков, — обсобачилась. На-ко, примерь, Лара. Я все руки в прах исколола.
Хозяйка встала, повертела надетые на руки подшитые валеночки и, подойдя к кровати, склонилась над дочерью. Короткое платьишко клином вздернулось у ней сзади, высоко обнажив теплые упруго-крепкие и широко поставленные ноги. Степка жадно, сглотнув слюну, глядел на эти матово-теплые ноги, с красными насиженными рубцами поперек, и так близко думал о ней, что у него замутилось в голове.
— Выпадет снежок, а у тебя пимки готовы. Хорошо ведь? Не сердись на маму.
— Я не сержусь, мамочка. Я уже давно жду, чтоб ты подошла.
Девочка одной рукой прижимала валенки к своей груди, а другой обнимала мать за шею и целовала ее наугад то в висок, то в щеку. Степка вдруг вспомнил, что у него в кармане бушлата остался кусок колбасы, и подумал, что хорошо бы им угостить девочку.
Он вышел в прихожку, нашел в кармане кусок колбасы, обдул его от табаку, а сам все видел белизну хозяйкиных ног, круглых и ладных в икрах, плотных и литых под коленками.
Когда уж вернулся в комнатушку, только тут осознал хорошенько, что вместе с колбасой прихватил и бутылку вина.
— Вот это гостенек. Дай бог здоровья такому гостю.
Она проворно, не переставая улыбаться, сунула рядом с бутылкой два стакана, нарезала хлеба, выставила вареной картошки, достала с прибитого к стене шкафа две луковицы, ловко ободрала и четвертовала их. А сама то и дело перехватывала на себе прилипчивые взгляды Степки и, сознавая, что он глядит на нее, играла голосом.
— Нюрка-то накроет вот за бутылкой.
— А ты боишься?
— Не наблудила еще.
Степка тупым ножом обрезал закусанные концы колбасы и угостил ею Ларису. Девочка, взяв гостинец, быстро спряталась с ним под одеяло и затаилась там, как мышонок.
— А что надо сказать, Ларочка?
— Спасибо — вот что, — крикнула девочка и засмеялась своим счастливым смехом, егозясь и умащиваясь в теплом уюте.
Степка налил вино по стаканам, и хозяйка, взяв свой стакан, шутливо сморщив нос, понюхала:
— За твою встречу, что ли?
— С кем?
— Не со мной же?
— Ты сядь, — попросил Степка. — На ногах только лошади пьют.
— А ты славный, видать, приветный. Надо с тобою посидеть.
— Мамка, не пей, — вдруг закричала девочка не своим, строгим голосом: — Вот заболит голова, так узнаешь.
— У, холера, под самую руку оговорила.
— Сама холера, — упрямо и с сердцем, как взрослая, возразила девочка.
— Вот поживи с такой. Видал?
— За здоровье дочери, — сказал Степка и опорожнил стакан, закинул голову, заливаясь краской.
Хозяйка села к углу стола и своими мягкими коленями коснулась Степкиных колен. Его в жар бросило от этой неловкой близости, а она степенно, сосредоточенно отпила из своего стакана и, совсем не поморщившись, облизала губы. Только сейчас Степка заметил, что пологое переносье у хозяйки густо усеяно веснушками, и подумал: «Все рыжие — падкие на любовь». А хозяйка, совершенно уверенная в том, что он думает о ней, спросила:
— Обо мне ведь думаешь. Что придумал-то?
— А как тебя зовут?
— Зовут зовуткой, величают обуткой. Надюшей зовут.
— Надя?
— Для кого Надя, а для кого и Надюша.
— Я бы Надей стал звать. Я бы, Надя, — Степка сделал паузу. — Я внимание бы обратил на тебя, если бы не Нюрка…
— Нюрка же сестра.
— Ну какой лешак, сестра. Пошел бы я к сестре. Сама прибежала бы. Васька со мной приехал, сестры из десяти деревень съехались. А он сидит, как куль муки, — только и есть что ремнем перепоясан. Но я еще погляжу на нее, на Нюрку-то. Может, она тут совсем обтаскалась.
— Она — видная баба. Справная. Одни глаза чего стоят.
— Степка Макухин плохую не облюбует. Ясное дело.
— Степка-то — ты, что ли?
— Ну.
— Вот я и думаю теперь: не пойдет она с тобой, Степа. Ты и ростом с пенек, а образина — хоть топор точи. И губы. Толстые, нос картошкой. Не сердись, правду все сказываю.
— «Губы толстые», «нос картошкой», — передразнил Степка суровея. — Это, что ли, главное-то в мужике?
— Может, ребятишки от тебя пойдут — на кого походить-то будут? На всех чертей? Да и по глазам твоим видно: куркуль ты…
— Глупая ты, если вот так можешь судить. Вначале ты мне приглянулась. Думаю: вот бабочка-то излажена! А теперь мне и говорить с тобой неохота.
— Взбеленел, холера. Не нравится. А каково нам, если вы из нас кровь пьете? Жизнь нашу коленом давите? Молчишь.
Глаза у Нади недобро расширились, округлели, а голос стал по-пьяному криклив и резок. И вообще она сделалась пьяной, но, вернее всего, не от вина, а от сознания того, что выпила.
— Хоть ты и ничего парень, но мне и тебя укусить охота…
— Не я муж твой.
— А то что бы? Что — ну?
Дверь в прихожке с треском растворилась, кто-то переступил порог, зябко крякнул и закашлялся. Хозяйка вскочила из-за стола, откинула занавесочку и тоже засмеялась:
— Дядь Костя. Дядь Костя, у тебя нос собакой натерт. И как это ты? Садись, я стяну сапоги-то. Садись, чего еще.
— Я сам. Я сам, — ласковым шепотком отозвался гость. — Лавка сегодня будет. Слышала? Я сам. Надя, я все сам.
— А мы вино пьем, дядь Костя, — весело объявила Надюша.
— Дядя Костя скрозь землю видит, — кряхтя и отпыхиваясь над сапогами, гордился гость.
— Проходи, дядь Костя, и тебя угостим. Ты разве гуляешь сегодня?
— Бригадир отгул дал за работы на мосту. Не давал сперва, а потом дал.
Из-за занавесочки появился высокий, длиннолицый мужик, с ласковыми стоячими глазами под густыми жесткими бровями, в гимнастерке без пояса и в залубеневших портянках.
— Да ты не одна?
— Говорю, вино пьем.
— На здоровье. Солдатику — наше здравствуй. — Дядя Костя протянул черную и тяжелую, как лошадиное копыто, ручищу и вежливо пожал Степкину руку. Сел на место Нади, а хозяйка втиснулась за стол на кровать и, не расставаясь с улыбкой, стала накладывать из чугунка в тарелку картошки.
— Люблю глядеть на солдата. Кровинушка наша.
— А и правда, дядь Костя. Вот он посидит да уйдет, а я потом задаваться стану: солдатика обогрела.
— Истинная правда, Надя. Солдатика за службу его
