Испытай себя - Дик Фрэнсис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дальнейшая его мысль так и зависла в воздухе, я же не сделал ни малейшей попытки опустить ее на землю. После некоторой паузы он вздохнул и спросил о моем самочувствии.
— Прекрасно.
— Гм… Он наклонился к своему портфелю.
— Думаю, вам будет интересно взглянуть на это, — сказал он, доставая прозрачный пластиковый пакет и поднося его к свету так, чтобы я мог видеть содержимое.
Стрела, разрезанная на две части.
Одна половинка была чистой и светлой, другая — потемневшей, в бурых пятнах.
— Мы отсылали стрелу на исследование в лабораторию, — своим певучим голосом продолжал Дун. — И в их заключении сказано, что нет никаких видимых свидетельств того, каким инструментом она была изготовлена. Ее могли заточить любым острым предметом, находящимся на территории нашего королевства.
— Да, — согласился я.
— Однако обугливать острие — это явно одна из ваших рекомендаций.
— Не только в моих книгах вы найдете подобные советы.
Дун кивнул.
— Вчера утром в Шеллертонхаусе мистер Тремьен Викерс и молодые мистер и миссис Перкин Викерс сообщили мне, что в понедельник ночью искали вас в течение трех или четырех часов. Юный Гарет не позволял им прекращать поиски, на что мистер Викерс-старший заметил — даже если вы и заблудились, то с вами ничего страшного не случится. А мотивировал он это тем, что вы, дескать, всегда сумеете найти выход из любого положения. Они уже собрались возвращаться домой, когда наткнулись на вас.
— Мне повезло.
Дун кивнул.
— Мне известно, что стрела прошла в дюйме от сердца. И здесь вам тоже повезло. Иначе бы про вас давно уже говорили в прошедшем времени. Я просил их не беспокоиться, уверяя, что, как только вы придете в сознание, я вновь начну работать с вами, и в конце концов мы раскопаем все это дело.
— Вы так думаете?
Увлекшись, Дун не замечал моего прерывистого дыхания.
— Мистер Тремьен Викерс сказал, что будет рад, если мы раскроем эту серию убийств и покушение. — Дун сделал паузу, затем продолжал: — Вы действительно шли к месту стоянки, как они утверждают, по светящимся пятнам? И удар в спину вы почувствовали на ходу?
— Да.
— Рано или поздно мы это проверим.
Я оставил это его замечание без ответа, и на его лице отразилось разочарование.
— Вам следует желать, чтобы нападавший предстал перед лицом закона, — каким-то казенным языком заговорил Дун. — А вы, как мне кажется, абсолютно ко всему равнодушны.
— Я устал.
— Тогда вам будет неинтересно узнать и о клее?
— Какой клей? Ах да, клей.
— Клей, которым крепили мраморные плитки к доскам пола. Мы брали его на анализ. Обычный клей. Продается повсеместно. Эта ниточка нас никуда не вывела.
— А алиби?
— Мы продолжаем работать в этом направлении, однако, за исключением молодого мистера Викерса, который все время находился у себя в мастерской, все другие мужчины разъезжали где им только взбредет в голову.
Подобно рыболову, наживившему муху на крючок и ждущему поклевки, он молча наблюдал за моей реакцией.
Я слабо улыбнулся и никак не выказал своего интереса. Казалось, у него даже усы обвисли от постоянных неудач и отсутствия обнадеживающих результатов следствия.
Он поднялся и на прощание пожелал мне следить за своим здоровьем.
Хороший совет, только несколько Запоздалый.
Обернувшись, Дун сообщил мне, что следствие на этом не заканчивается.
Мне ничего не оставалось, как пожелать ему успеха.
— Уж слишком вы спокойны, — закрывая за собой дверь, бросил он.
Когда он вышел, я долго лежал, размышляя о несчастном Перкине, Викерсе и о том, что мне следовало рассказать Дуну и чего я не сказал.
Перкин, думал я, был одним из тех немногих, кто знал о забытом фотоаппарате и дороге к нашей стоянке. Я слышал, как Гарет в субботу вечером подробно рассказывал ему о наших опытах со светящейся краской.
Мэкки сообщила об этом Сэму Ягеру только в понедельник утром.
Теоретически она могла также поведать все это по телефону Фионе, а та, в свою очередь, рассказать Нолану или Льюису, но не такая уж это была сногсшибательная новость, чтобы передавать ее из уст в уста.
В понедельник утром в Шеллертонхаусе объявился Дун и продемонстрировал нам половую доску. Перкину было известно, что именно меня первого осенила мысль о том, что дерево легче воды. А в понедельник он увидел ту же доску на столе в столовой и заметил, как мы с Дуном уединились в отдельной комнате для длительной приватной беседы. В то время ни Фиона, ни Тремьен никак не сомневались в правильности моих действий: Джон Кендал выведет Дуна на затаившегося зверя. А этим зверем был Перкин. И ему не оставалось ничего иного, как выйти из своего логова. То есть предпринять упреждающие действия и броситься на своих преследователей первым.
Днем Перкин сказал, что отправляется в Ньюбери делать закупки, на самом же деле он, вероятнее всего, поехал в район Квиллерсэджских угодий.
Тремьен укатил к своему портному. Мэкки вместе с Ди-Ди ушла обедать. Гарет был в школе. Я тоже покинул опустевший дом и в приподнятом настроении отправился в лес, и, если бы не счастливая случайность, я бы так никогда и не узнал, что ударило меня в спину.
В моем воображении предстал Перкин, пробирающийся ночью сквозь заросли по светящимся меткам без всяких затруднений, ибо тот же путь он уже проделал днем. Он испытывал тайное удовлетворение от своей предусмотрительности: следы, которые он, возможно, оставил в первый раз, вполне естественно могут быть объяснены тем, что он отправился на поиски меня. Однако вся его самонадеянность улетучилась, когда он, выйдя к месту нашей стоянки, обнаружил, что меня там нет. На его месте я испытал бы шок. Если бы он нашел мой труп, он вернулся бы домой, изобразил бы на своем лице ужас и с трепетом в голосе сообщил бы о моей гибели. Однако ему на самом деле пришлось ужаснуться, хотя и внутренне, когда он увидел меня.
Еще бы у него не отвисла челюсть! Как он только не потерял дар речи. Все планы рухнули.
Пойди я тем же путем, я бы наверняка наткнулся на него.
От этих мыслей даже в теплой больничной палате я почувствовал озноб. О некоторых вещах лучше и не думать.
Сделать стрелу для Перкина — что его жене сделать маникюр. К тому же в комнате у него был очаг, в котором он мог с успехом обжечь острие. Мастеру по дереву, ему не стоило труда изготовить мощный лук (учитывая мои подробные инструкции). Вероятнее всего, что следов этого лука уже не найдет никакой Дун. Я даже допускал, что он успел попрактиковаться в стрельбе до моего прихода. Утверждать это не берусь — для этого нужно пойти и разыскать выпущенные им стрелы. А подобным идиотизмом я заниматься не собираюсь.
Весь остаток дня в голову мне лезли беспорядочные обрывки мыслей.
Например:
Так же, как я верил в силу языка, Перкин верил в силу дерева. И иной ловушки, кроме как сделанной из дерева, он себе не мыслил.
Или:
Тот удар Нолана, которым он уложил Перкина на банкете в честь Тремьена. Всем показалось, что я выставил Нолана на посмешище. Перкин же, после того, что видел собственными глазами, не мог решиться на то, чтобы устранить меня в более или менее честном поединке.
Или:
Перкин должен был быть поражен, когда нашел в эллинге мои ботинки и лыжную куртку, и поражен в куда большей степени, когда нам с Гарри удалось все-таки выбраться из той истории.
Будучи даже лучшим актером, чем Льюис, Перкин умело скрывал в душе все переживания, вызванные крушением его планов, не позволяя своим эмоциям проявиться абсолютно ни в чем. Подобное самообладание довольно часто встречалось у многих клейменых убийц. Возможно, тут все дело было в том, что он жил в нереальном, своем собственном мире. Такие случаи наверняка описывались в книгах по психологии. Как-нибудь на досуге стоит прочесть.
Дружеские чувства, которые испытывала ко мне Мэкки, вызывали в Перкине бурю негодования. Может, недостаточно сильного, чтобы толкнуть его к убийству, но безусловно способного заставить испытывать сладостное удовлетворение при мысли о моей возможной смерти.
А может, не стоит строить никаких предположений?..
Все почему-то привыкли считать, что Перкин постоянно занят работой в своей мастерской, а наверняка бывало и такое, что он в ней днями не показывался, особенно когда Мэкки работала с лошадьми. В среду, в день покушения на жизнь Гарри, она сопровождала скакуна Тремьена в Эскот, где проводился забег на три мили.
В действиях Перкина невозможно было усмотреть ни одной классической ошибки. Он не ронял платков с монограммами, не пытался обеспечить себе фальшивое алиби, не оставлял, якобы по рассеянности, датированных автобусных билетов, не проявлял излишней осведомленности. Он больше слушал, чем говорил, был коварен и осторожен.