Том 4. Рассказы - Альфред Бестер

— Я думала, что я последнее человеческое существо на земле, — сказала она.

— Ты последняя женщина, — взвыл Гельсион. — А я последний мужчина. Ты случайно не зубной врач?

— Нет, — ответила женщина. — Я дочь несчастного профессора Филда, который с самыми лучшими намерениями задумал поэкспериментировать с ядерным распадом, но эксперимент не получился, и в результате все человечество за исключением тебя и меня исчезло с лица земли. Причина, вероятно, заключается в том, что в наших организмах произошли какие-то необъяснимые и загадочные мутации, сделавшие нас не такими, как все — мы последние представители старой цивилизации и первые представители новой.

— Разве твой отец не научил тебя зубоврачебному делу?

— Нет, — ответила она.

— Тогда одолжи мне на минутку свое оружие. Девушка вынула из кобуры револьвер и протянула его Гельсиону, которого все время держала под прицелом своего ружья. Гельсион взвел курок.

— Жаль, что ты не зубной врач, — сказал он.

— Я красивая женщина, коэффициент моего умственного развития 141, что гораздо важнее для возникновения новой расы прекрасных людей, которые будут владеть новой зеленой Землей, — сказала она.

— С моими зубами это невозможно, — взвыл Гельсион.

Он приставил курок к виску и вышиб себе мозги.

Когда он пришел в себя, голова раскалывалась. Он лежал на выложенном плитками возвышении, рядом со стулом, а его ушибленный висок касался холодного пола. Мистер Аквила появился из-за свинцового экрана и включил вентилятор, чтобы освежить воздух.

— Браво, почки с луком, — весело сказал он. — Последнее ты придумал самостоятельно, да? Не нуждался ни в чьей помощи. Meglio tarde che mai[90]. Правда, ты с таким грохотом и так неожиданно свалился, что я не успел тебя поймать. Черт возьми.

Он помог Гельсиону подняться и провел его в кабинет, где усадил в бархатное кресло и дал в руку рюмку с коньяком.

— Отсутствие наркотиков гарантировано. Noblesse oblige[91]. Только самый лучший spiritus frumenti[92]. Ну что, обсудим, чего нам удалось добиться? Господи.

Мистер Аквила уселся за свой рабочий стол, по-прежнему очень бодрый и грустный. Ласково посмотрел на Гельсиона.

— Человек живет в соответствии со своими решениями, n'est-ce pas? — начал он. — Согласимся с этим, oui? В течении жизни ему приходится принять 5 271 009 решений. Peste[93]! Это простое число? N'importe[94]. Ты со мной согласен?

Гельсион кивнул.

— Итак, кофе с булочками, именно мудрость этих решений и определяет, стал ли человек взрослым или он до сих пор ребенок. Nicht wahr? Malgre nous[95]. Но человек не может начать принимать взрослые решения, пока он не очистится от детских фантазий. Черт возьми. Эти фантазии. Они должны исчезнуть.

— Нет, — медленно проговорил Гельсион. — Именно мечты и фантазии создают мое искусство… я превращаю их в линии и цвет…

— Черт возьми! Да. Я согласен. Maitre d'hotel[96]! Взрослые, а не детские фантазии. Детские мечты. Pfui[97]! Они присущи всем людям… Оказаться последним человеком на земле и владеть ею… Быть единственным мужчиной, способным к деторождению, и владеть женщинами… Вернуться в прошлое, имея преимущество взрослых знаний и достижений… Спрятаться от реальности в выдуманном мире… Бежать от ответственности, придумав, что была совершена чудовищная несправедливость, стать мучеником, чтобы конец обязательно оказался счастливым… Есть тысячи других фантазий, таких же популярных и таких же пустых и никчемных. Господи благослови папашу Фрейда и его весельчаков. Он придает этим глупостям такое значение! Sic semper tyrannis[98]. Изыди!

— Но если эти фантазии посещают всех, они не могут быть плохими, не так ли?

— Черт возьми. У всех, кто жил в четырнадцатом веке были вши. Ты считаешь, что это хорошо? Нет, мой юный, эти мечты — для детей. Слишком многие взрослые люди по-прежнему остаются детьми. Именно вы, художники, должны вывести их из тупика, точно так же, как я вывел из тупика тебя. Я очистил тебя; теперь ты должен помочь очиститься им.

— Почему вы это сделали?

— Потому что я в тебя верю. Sic vos non vobis[99]. Тебе придется совсем нелегко. Дорога будет длинной и трудной. Ты узнаешь, что такое одиночество.

— Мне кажется, я должен испытывать благодарность, — проворчал Гельсион, — но я чувствую… ну… я чувствую себя опустошенным. Обманутым.

— О, да. Черт возьми, Если ты достаточно долго жил с язвой желудка, тебе будет ее не хватать после операции. Ты прятался в своей язве. А я отнял у тебя твое убежище. Значит: ты чувствуешь, что тебя обманули. Подожди! Скоро ты почувствуешь, что тебя обманули еще больше. Помнишь, я говорил, что тебе придется заплатить. Ты это сделал. Гляди.

Мистер Аквила поднес к лицу Гельсиона ручное зеркало. Тот бросил в зеркало один взгляд и уже больше не смог отвести глаз. На него смотрело лицо пятидесятилетнего мужчины: морщинистое, жесткое и решительное. Гельсион вскочил на ноги.

— Спокойно, спокойно, — наставлял мистер Аквила. — Не так уж все и плохо. Наоборот — все просто отлично. Тебе по-прежнему тридцать три года по физическому состоянию. Ты не потерял ни дня своей жизни… только всю юность. Так с чем же ты расстался? С хорошеньким личиком, необходимым для завлечения молоденьких девочек? Именно это повергло тебя в такое расстройство?

— Боже мой! — вскричал Гельсион.

— Ладно. Продолжай сохранять спокойствие, сын мой. Вот ты стоишь передо мной, ты прошел ритуал очищения, потерял иллюзии, чувствуешь себя несчастным, ты смущен, ведь ты уже ступил одной ногой на дорогу, ведущую к зрелости. Хотел бы ты, чтобы это произошло, или нет? Si. Я могу это сделать. Всего этого могло бы и не случиться. Spurlos versenkt[100]. Остается десять секунд до твоего спасения. Ты можешь получить обратно свое хорошенькое личико. Ты можешь снова оказаться в плену. Можешь вернуться в безопасность материнской утробы… снова стать ребенком. Хочешь ли ты этого?

— Вы не в состоянии этого сделать.

— Sauve qui peut[101], моя Вершина Славы. В состоянии. Нет конца полосе частот в 15 000 ангстрем.

— Будьте вы прокляты! Вы Сатана? Люцифер? Только дьявол может иметь такую власть.

— Или ангелы, старина.

— Но вы не похожи на ангела. Вы похожи на Сатану.

— Да? Ха-ха-ха. Но до того, как он пал, Сатана тоже был ангелом — с большими связями наверху. Да и не следует забывать о семейном сходстве. Черт возьми. — Мистер Аквила перестал смеяться. Он наклонился над столом и его лицо утратило оживленность. Осталась лишь печаль. — Должен ли я сказать тебе, кто я такой, мой цыпленочек? Следует ли мне объяснить, почему один неосторожный взгляд этой физии может отбросить тебя за грань, откуда нет возврата?