Был ли Пушкин Дон Жуаном? - Александр Лукьянов

Сравнивая, быть может, неутомимую Закревскую с юной Натали, поэт видел, что девушка честно выполняет свой долг, но сексуальной страстности в ней нет, как нет, может быть, и большой любви. Н. О. Лернер правильно пишет, что данное поэтическое признание поэта говорит «о физиологическом несоответствии супругов в известном отношении и холодности сексуального темперамента молодой женщины». Но по-другому и не могло быть. Религиозное воспитание сделало свое дело – Натали исполняла свои супружеские обязанности без особого чувства, хотя и ревновала Пушкина к другим женщинам. Страсть не пробудилась в ее сердце. Любовь поэта не затронула ни души ее, ни тела. Пушкин сам понимал это. Вспомните письмо, написанное им своей будущей теще в апреле 1830 года: «Только привычка и продолжительная близость могут доставить мне привязанность вашей дочери; я могу надеяться со временем привязать ее к себе, но во мне нет ничего, что могло бы ей нравиться; если она согласится отдать мне свою руку, то я буду видеть в этом только свидетельство спокойного равнодушия ее сердца». Это равнодушие сердца Натали не изменилось и в период семейной жизни.

Да, Натали была еще молода и неумела, неумела в постели, неумела в хозяйстве. Впервые она стала самостоятельной, впервые на ее плечи легла забота о муже, о доме, о гостях. Интересную зарисовку оставил поэт В. Туманский, одесский друг Пушкина. Вот что пишет он в письме к жене о своем посещении квартиры молодоженов: «Пушкин радовался, как ребенок, моему приезду, оставил меня обедать у себя и чрезвычайно мило познакомил меня со своей пригожей женою. Не воображай однако же, чтоб это было что-нибудь необыкновенное. Пушкина – беленькая, чистенькая девочка с правильными чертами и лукавыми глазами, как у любой гризетки. Видно, что она неловка еще и не развязна; а все-таки московщина отражается на ней довольно заметно. Что у ней нет вкуса, это было видно по безобразному ее наряду; что у нее нет ни опрятности, ни порядка, – о том свидетельствовали запачканные салфетки и скатерть и расстройство мебели и посуды». Но молодая чета недолго оставалась в Москве; Пушкин еще до свадьбы решил, что они будут жить в Петербурге. Вмешательство тещи в их семейную жизнь ускорило его решение уехать.

4

Сначала они поселились в Петербурге в гостинице Демута, а лето 1831 года молодая чета провела в Царском Селе. Это были самые счастливые и безоблачные дни в их совместной жизни. «С тех пор, как он женился, это совсем другой человек, – положительный, рассудительный, обожающий свою жену. Она достойна этой метаморфозы…» – писала П. А. Осиповой ее подруга Е. Е. Кашкина. Пушкин и Натали прогуливались по местам, связанным с воспоминаниями о юности поэта, проведенной в стенах Царскосельского лицея. Тишина, великолепная природа, общение с друзьями, наконец, новизна семейной жизни – все это способствовало их прекрасному настроению.

«Они очень довольны друг другом, – пишет в письме сестра поэта Ольга Павлищева, – моя невестка совершенно очаровательна, мила, красива, умна и вместе с тем очень добродушна».

«Таша обожает своего мужа, который также любит ее; дай бог, чтоб их блаженство и впредь не нарушилось», – сообщал деду своему Д. Н. Гончаров, старший брат Натали.

«Наталья Николаевна была очень хороша, – вспоминала княгиня Долгорукова, – высока ростом, стройна, черты лица удивительно правильны, глаза одни небольшие и одним она иногда немного косила: quelque chose de vague dans ie regard (какая-то неопределенность во взгляде)». Поэт с женой часто прогуливался по аллеям Царского Села. Встретив их, Жуковский сообщал П. А. Вяземскому: «А женка Пушкина очень милое творение. C’est la mot! И он с нею мне весьма нравится». Василий Андреевич имел в виду душевное состояние поэта, потому что внешне… Как рассказывает В. Ф. Вяземская, Пушкин не любил стоять рядом со своею женою и шутя говаривал, что ему подле нее быть унизительно, так мал он в сравнении с нею ростом. Та же Кашкина отмечает: «Когда я встречаю его рядом с его прекрасною супругой, он мне невольно напоминает портрет того маленького животного, очень умного и смышленого, которое ты угадаешь без того, чтобы мне его назвать».

В Царском Селе произошли два события, определившие в дальнейшем всю судьбу Пушкина. Еще ранее, в Петербурге, увидев Натали лишь один раз, Д. Ф. Фикельмон отметила: «Жена его прекрасное создание, но это меланхоличное и тихое выражение похоже на предчувствие несчастья. Физиономия мужа и жены не предсказывают ни спокойствия, ни тихой радости в будущем: у Пушкина видны порывы страстей, у жены вся меланхолия отречения от себя». Дарья Федоровна смогла непостижимым образом предсказать великую трагедию, разыгравшуюся шесть лет спустя.

В эти первые счастливые дни произошли два события, которые в корне изменили жизнь молодой четы и, словно определенные судьбой, направили ее к смертельному исходу. Эти два события случились, когда в Царское Село приехала императорская фамилия. «Император и императрица, – пишет мать Пушкина, – встретили Наташу и Александра, они остановились поговорить с ними, и императрица сказала Наташе, что она очень рада с нею познакомиться и тысячу других милых и любезных вещей. И вот она теперь принуждена, совсем того не желая, появиться при дворе».

Вторым результатом этой встречи стала растущая зависимость от императора Николая I. «Царь, – писал Пушкин, – взял меня на службу… он дал мне жалованье, открыл мне архивы, с тем, чтобы я рылся и ничего не делал… Он сказал: “Так как он женат и не богат, то нужно позаботиться, чтоб у него была каша в горшке”». И поэт далее прибавляет: «Ей богу, он очень со мною мил».

Да, Николай I был любезен с поэтом. Он сумел привязать его к себе, а его молодую жену – ко двору, к бесконечным балам и празднествам. Когда Пушкин приехал с женою в Петербург, то они познакомились со всей знатью. Поэту было приятно, что Натали блистает в свете. Его тщеславие (а Пушкин, как уже известно, гордился своим аристократизмом) было удовлетворено. Еще перед женитьбой он писал матери Натали: «Я не потерплю ни за что на свете, чтобы жена моя испытывала лишения, чтобы она не бывала там, где она призвана блистать, развлекаться. Она вправе этого требовать. Чтобы угодить ей, я согласен принести в жертву свои вкусы, все, чем я увлекался в жизни, мое вольное, полное случайностей существование. И все же не станет ли она роптать, если положение ее в свете не будет столь блестящим, как она того заслуживает и как я того хотел бы?»

И действительно, Пушкин пожертвовал многим, сначала деньгами (он взял почти 40000 рублей под залог имения на свадьбу), потом независимостью, поступив к царю на службу. «Свет» принял m-me Пушкину с распростертыми объятьями. Все были влюблены в Наталью Николаевну: император садился с ней на ужин, вальсировал и вовсю кокетничал, что доставляло ей большое удовольствие; а тринадцатилетний Петенька Бутурлин на балу родителей, краснея и заикаясь, спешил объясниться ей в любви, пока его не прогнали спать. Однако, когда графиня Нессельроде увезла Натали на небольшой придворный Аничковский вечер, то Пушкин был взбешен: «Я не хочу, чтоб жена моя ездила туда, где я сам не бываю».

Балы отнимали уйму времени. Возвращались домой супруги в 4–5 утра, вставали поздно, обедали в восемь вечера; встав из-за стола, Натали переодевалась и опять уезжала. Ее сопровождал муж. Давно уже для Пушкина отошла пора, когда он сам увлекался танцами. Но нельзя же было жене уезжать одной. И все вечера Пушкин проводил на балах: стоял у стены, вяло глядел на танцующих, ел мороженое и зевал. Он даже не играл в карты, хотя был страстным игроком. Поэт любовался своей «Мадонной» и был по-детски горд, что красота его жены вызывает удивление и восхищение окружающих.

«Жена Пушкина, – пишет Н. Сердобин, – появилась в большом свете и была здесь отменно хорошо принята, она понравилась всем и своим обращением, и своей наружностью, в которой находят что-то трогательное».

«Госпожа Пушкина, жена поэта, – пишет в своем «Дневнике» Долли Фикельмон, – здесь впервые явилась в свет; она очень красива, и во всем ее облике есть что-то поэтическое – ее стан великолепен, черты лица правильны, рот изящен, и взгляд, хотя и неопределенный, красив; в ее лице есть что-то кроткое и утонченное; я еще не знаю, как она разговаривает, ведь среди 150 человек вовсе не разговаривают, – но муж говорит, что она умна. Что до него, то он перестает быть поэтом в ее присутствии; мне показалось, что он вчера испытывал… все возбуждение и волнение, какие чувствует муж, желающий, чтобы его жена имела успех в свете».

Необыкновенная красота Пушкиной поразила все петербургское общество. «Моя невестка, – сообщала сестра поэта Ольга, – женщина наиболее здесь модная. Она вращается в самом высшем свете, и говорят вообще, что она – первая красавица; ее прозвали Психеей».

Балы требовали денег, домашняя жизнь – тоже. В ноябре 1831 года поэт поступает на службу в министерство иностранных дел и получает разрешение работать в архивах – царь поручил Пушкину написать историю Петра Великого. Однако жалованье составило всего 5000 рублей в год. С творчеством у поэта не ладилось. Хроническое безденежье стало преследовать Пушкина вплоть до самой последней минуты его жизни.