Битва королей - Джордж Мартин

— Да, — подхватил другой, — боги не терпят кровосмешения. Вспомните, как они низвергли Таргариенов.

У Брана пресеклось дыхание, словно чья-то гигантская рука стиснула ему грудь. Он почувствовал, что падает, и отчаянно вцепился в поводья Плясуньи.

Должно быть, ужас отразился у него на лице, потому что Клей сказал:

— Бран! Тебе нехорошо? Ну, объявился еще один король — что тут такого?

— Робб и его побьет. — Бран повернул Плясунью к конюшне под удивленными взглядами Сервина и его свиты. В ушах у него шумело, и он упал бы, не будь он привязан к седлу.

В ту ночь он молил отцовских богов не посылать ему сновидений. Но боги, если и слышали, не вняли его мольбе — кошмар, который они ему послали, был хуже всякого волчьего сна.

— Лети или умри! — вскричала трехглазая ворона, клюнув его. Он плакал и просил, но ворона не знала жалости. Она выклевала ему сперва левый глаз, потом правый, а когда он ослеп, клюнула его в лоб, вогнав свой страшный острый клюв глубоко в череп. Он завопил так, что легкие чуть не лопнули. Голову ему словно топором раскололи, но когда ворона выдернула свой клюв, вымазанный мозгами и облепленный осколками кости, Бран снова прозрел. То, что он увидел, заставило его ахнуть от страха. Он цеплялся за башню в несколько миль высотой — пальцы у него скользили, ногти скребли по камню, ноги — дурацкие, бесполезные, неживые ноги — тянули вниз.

— Помогите! — закричал Бран. В небе над ним появился золотой человек и поднял его на башню.

— Чего не сделаешь ради любви, — тихо произнес человек и швырнул Брана в воздух.

ТИРИОН

— Сон у меня уже не тот, что в молодости, — сказал великий мейстер Пицель, словно желая извиниться за назначенную на рассвете встречу. — Лучше уж встать еще затемно, чем ворочаться без сна в постели, думая о незавершенных делах. — Его тяжелые веки вопреки словам придавали ему сонный вид.

В комнатах под вороньей вышкой служанка мейстера подала им вареные яйца, компот из слив и овсянку, а Пицель прочел молитву.

— В наши печальные времена, когда повсюду голод, я стараюсь ограничиваться самыми скромными кушаньями.

— Похвально. — Тирион облупил большое коричневое яйцо, некстати напомнившее ему лысую голову великого мейстера. — Но я иного мнения. Я съедаю все, что есть, — на случай если завтра этого не будет. А что, ваши вороны тоже рано поднимаются?

Пицель огладил белоснежную бороду, ниспадающую ему на грудь.

— О да. Послать за пером и чернилами после завтрака?

— Нет нужды. — Тирион положил на стол рядом с тарелкой два пергамента, туго скатанные в трубочку и запечатанные воском с обоих концов. — Отошлите вашу девушку, чтобы мы могли поговорить.

— Оставь нас, дитя, — приказал Пицель, и служанка поспешно вышла. — Итак, эти письма…

— Предназначаются для Дорана Мартелла, принца Дорнийского. — Тирион откусил верхушку яйца — ему недоставало соли. — Здесь две копии одного и того же письма. Пошлите самых быстрых своих птиц — это дело чрезвычайной важности.

— Я отправлю их сразу после завтрака.

— Отправьте лучше сейчас. Компот может подождать, а вот государство едва ли. Лорд Ренли ведет свое войско по Дороге Роз, и никто не знает, когда лорд Станнис отплывет с Драконьего Камня.

— Если так угодно милорду… — заморгал Пицель.

— Ему угодно.

— Мой долг служить вам. — Пицель величественно поднялся на ноги, звякнув своей цепью. Она была тяжелая — в нее входило около дюжины мейстерских ожерелий, сплетенных вместе и украшенных драгоценными камнями. Тириону казалось, что золота, серебра и платины в ней гораздо больше, чем звеньев из неблагородных металлов.

Пицель поворачивался так медленно, что Тирион успел доесть яйцо и попробовать компот — водянистый и сильно разваренный, — прежде чем услышал хлопанье крыльев. Тогда он встал, увидел ворона, особенно черного на рассветном небе, и торопливо направился к полкам в дальнем углу комнаты.

Аптека мейстера являла собой внушительное зрелище: десятки горшочков, запечатанных воском, сотни закупоренных пузырьков, флаконы матового стекла, бесчисленные кувшины с сушеными травами. Каждый сосуд был снабжен ярлычком, надписанным аккуратной рукой мейстера. «Какой упорядоченный ум», — подумал Тирион. В самом деле — стоило посмотреть повнимательнее, чтобы понять, что здесь всякому снадобью отведено свое место. И сколь любопытны эти снадобья. Тирион заметил «сладкий сон» и «ночную тень», маковое молоко, «слезы Лисса», порошок сероголова, «волчью смерть» и «пляску демона», яд василиска, слепыш, «вдовью кровь»…

Встав на цыпочки, он снял с верхней полки маленький запыленный пузырек, прочел ярлык, улыбнулся и сунул бутылочку в рукав.

Он сидел за столом и облупливал второе яйцо, когда великий мейстер осторожно слез по лесенке.

— Готово, милорд, — сообщил старец и сел. — Такие дела лучше исполнять незамедлительно, истинно так… чрезвычайной важности, вы говорите?

— Да-да. — В овсянку, чересчур густую, не помешало бы добавить масла и меда. Теперь в Королевской Гавани, правда, трудно достать и то, и другое, но в замке лорда Джайлса всего вдоволь. Половину своей провизии замок получал либо от него, либо с земель леди Танды. Росби и Стокворт располагались немного к северу от города, и война еще не затронула их.

— Принцу Дорнийскому. Могу ли я узнать…

— Лучше не надо.

— Воля ваша. — Любопытство Пицеля так назрело, что Тирион почти чувствовал его вкус. — Может быть, королевский совет…

Тирион постучал деревянной ложкой по краю миски.

— Совет существует, чтобы советовать королю, мейстер.

— Именно так — а наш король…

— …тринадцатилетний мальчик. И от его имени говорю я.

— Конечно, конечно. На то вы и десница. Но превосходнейшая ваша сестра, королева Серсея, она…

— …несет тяжкое бремя на своих прелестных белых плечах. Я не намерен усугублять это бремя. А вы? — Тирион наклонил голову, вперив в великого мейстера испытующий взгляд.

Пицель опустил глаза в тарелку. Разномастные радужки Тириона, черная и зеленая, чем-то беспокоили людей — он это знал и пользовался этим вовсю.

— Вы, безусловно, правы, милорд, — произнес старик между двумя ложками компота. — Это очень благородно с вашей стороны — так… щадить королеву.

— Такой уж я человек. — Тирион вернулся к невкусной овсянке. — Заботливый. В конце концов, Серсея — моя любимая сестра.

— И женщина к тому же. Весьма незаурядная женщина, но все же… нелегко особе слабого пола вникать во все государственные дела.