Один из нас - Илья Бушмин

– Да, Огосян. Есть еще и второй кандидатик. Фамилия Потеря.

– Как? – поморщился Сечин.

– Ну, Потеря.

– Как потеря потерь? – Сечин хмыкнул. – Шикардос.

Матвеев одарил его обреченным взглядом и вернулся к шефу:

– Так вот, Валерий Анатольевич, этот клиент поинтереснее. Две судимости за разбой и кражи. Полгода назад Самохин взял его сразу после очередного дела, почти с поличным. И что вы думаете? Суд ему условку дает.

– Обычное дело, – пожал плечами Кузьмин.

– Обычное, да, но приговор оглашали всего пять дней назад. Типа с двумя ходками выпускают – а через четыре дня пропадает участковый, который его брал…

– Хорошо, я понял. Проверьте их как следует. Но при этом продолжайте изучать старые дела. Никогда не знаешь, что может выстрелить. Так, а игровой клуб?

Сечин вздохнул.

– Я пообщался, так сказать, между нами – мальчиками, с одним из участковых в опорнике… Есть две новости. Плохая и… не очень хорошая. Самохин в натуре крышевал эту точку, Валерий Анатольевич. Но где она – никто не знает.

– Значит, так. У нас есть «Вегас» и у нас есть версия с цыганами. Отрабатывать нужно обе. Так что ищите, – велел Кузьмин. – Напрягайте агентуру. Подключайте местных, пусть они работают, все-таки их земля. Но нам нужны и цыгане, и казино.

На столе Кузьмина зазвонил сотовый. Он взял трубку, назвался, а рукой махнул операм – все свободны. Но как только Туров не без труда поднялся, Кузьмин на секунду накрыл микрофон трубки ладонью и бросил ему:

– Туров, задержись.

Опер послушно опустился назад. Кузьмину звонили откуда-то из города. Поговорив, он повесил трубку. Закурил, пододвинул к себе пепельницу.

– Что за дела, Саш?

– Простите?

– Я про Савченко. От тебя сегодня перегаром прет. Хорошо хоть на работу пришел. А Савченко вообще в небытие провалился. Поэтому я и спрашиваю: что за дела?

Туров тяжело вздохнул. Его все еще слегка мутило – нужно было выпить горячего кофе. А вот вести сложные разговоры он был сейчас способен меньше всего.

– Вчера у него сложный день был. Семь лет назад… его жена беременная… Ну вы поняли.

Кузьмин понял.

– Черт возьми… Надо как-то пометить у себя, что ли. На будущее.

– Хорошая идея, ага.

Кузьмин помолчал.

– Но опять-таки. Можно было подойти ко мне и нормально, по-человечески все объяснить. Я не чурбан, у самого жена и дети. Но Савченко предпочитает игнорировать меня как явление. Либо он слишком большого мнения о себе, либо слишком маленького мнения обо мне. И то и другое я не приемлю.

– Ну а я здесь при чем, Валерий Анатольевич, – взмолился Туров.

– Поговори с ним. Будет продолжать забивать на работу – его награды его не спасут. Я шеф отдела, и у меня есть свои рычаги и свои способы. Хочет работать – пусть работает. Не хочет – до свидания. Просто передай ему.

Туров кивнул.

– Можно идти?

Уже у двери он столкнулся с Матвеевым, который заглянул в кабинет Кузьмина.

– Валерий Анатольевич, у нас мокруха.

Глава 3

Это была стройка двух-подъездного жилого дома. Сколько этажей предполагалось построить, было неясно – рисунка-проекта будущего здания на заборе не было, а строители осилили только первые два этажа. Но на огороженной металлическим быстровозводимым забором территории стройки лежала гора кирпичей и высилась широкая неровная колонна бетонных плит высотой в два человеческих роста. В конце территории виднелся бытовой вагончик, около которого стояли две машины ППС. Туров направил машину туда, мельком глянув на кучку мужичков в строительных робах – они толпились в стороне, курили и пили воду из принесенных с собой бутылок – и с опаскойи любопытством косились на полицейских.

– Здорова, – поприветствовал Турова и Матвеева один из ППСников, Туров знал его в лицо, но не помнил имя.

– Где?

– Внутри, где еще. Мы накрыли его куском брезента.

– Там жесть, – добавил более молодой ППСник.

Туров заглянул в вагончик. Два лежака, стол, шкаф. И полный бардак. Содержимое шкафа и стола – посуда, кастрюли-ложки-кружки, бумаги, спецовки и прочее – было раскидано повсюду. Вагончик стоял на колесах, и Туров, не поднимаясь внутрь, заметил на полу пыльные следы от кроссовок.

– Не топтались на полу? – уточнил он у ППСников.

– Нет, конечно. Зашли бочком и все.

Туров осторожно поднялся, приставил ногу к одному из следов. Чуть больше, чем его.

– Сорок третий, – Туров обернулся. – Поставь тут что-нибудь, чтоб не затоптали. Кто труп нашел?

Молодой ППСник принес кирпич, но Туров забрал его и сам установил около следов от кроссовок.

– Агафонов Иван Трофимович, – ППСник, чье имя Туров не помнил, сверился с блокнотом. – Рабочий, который первым пришел.

– Размер обуви его посмотри.

ППСник кивнул и отправился к толпе мужичков в робе. Туров шагнул к трупу, накрытому брезентом. С предосторожностями внутрь взобрался и Матвеев. Быстро осмотрел вещи на полу, стол, принюхался.

– Пьянки не было.

Под брезентом Туров увидел труп. Мужчина лет 45—50, плотный, крепкий. На шее и груди ножевые ранения. Голова повернута боком, светлые волосы на затылке слиплись и почернели. Туров пощупал шею трупа.

– Холодный уже. Ночью или даже вечером.

– Что они искали? – вопросил Матвеев.

– А что они могли искать?

– На стройке? Золото-бриллианты.

– Голову проломили. Плюс ножевые.

– Опа.

Матвеев заметил что-то на полу. Склонился, достал ручку. Это была гильза. Он вдел ручку внутрь, поднял гильзу, осмотрел.

– Травматик.

Вернулся ППСник, заглянул внутрь.

– У Агафонова ботинки старые, 39 размер.

– Ясно. – Туров почти не надеялся, что нашедший труп и окажется мокрушником, хотя такая вероятность такая была в каждом новом случае. – Кто убитый?

– Начальник участка, Павлов. – ППСник снова сверился с блокнотом. – Иннокентий Геннадьевич, 47 лет.

***

– Ваш сосед, Огосян, знаете его?

– Чесс слово, лучше бы не знала.

– Жить мешает?

– Не то слово, – обрадовалась бабушка, которой слова Сечина буквально легли в струю. – От него весь подъезд стонет! Алкоголик недобитый, чесс слово.

Сечин обернулся на двух оперов из местного ОВД, которые топтались около машины, и присел с бабушкой на скамейку.

– Пьет, хулиганит, шумит?

– Если бы просто шумел… Он конченный, просто конченный алкаш, чесс слово вам говорю! Один раз соседи ремонт делали, ванную вынесли в подъезд… Ну, выкинуть чтобы.

– Ага, – подбадривал ее Сечин.

– Так эта… собака – не знаю как его еще называть! – спал там. Представляете? Люди утром на работу выходят, а он там спит. В луже чего-то… Боюсь даже подумать, чего, чесс слово.

Впечатлительная бабушка поежилась. Сечин хохотнул, но, чтобы не «отпускать» бабушку, тут же вместе с ней поохал и поахал. Бабушка закивала – да, мол, все именно так и есть («чесс слово!»). Пора было переходить к делу.

– Скажите, а позавчера вечером видели его?

– А что это у нас было?

– Воскресенье.

Бабушка крякнула, Сечин даже вздрогнул – но оказалось, это она так саркастически хмыкнула.

– Воскресенье! Ну конечно! У нас тут каждые выходные – ужас настоящий! Вся эта алкашня куролесит просто по-черному, чесс слово! И этот отличился. Весь день блукал по двору, искал компанию, с кем бы выпить. А вечером – что вы думаете?

– Что?

– Нашел, с кем выпить! Вон там вон, на детской площадке, – бабушка махнула палочкой вглубь двора, – Они там вечно околачиваются. Будто для них строили. Дети, тоже мне… Чем такие дети, лучше никаких, чесс слово.

– Ваша правда, бабуль. Значит, он там был? И как долго? Допоздна, наверное? Или потом ушел куда-то?

Она снова крякнула.

– Ушел, да куда он уйдет! Я уже спать ложилась, они там все пили пиво свое. В окно слышала их матюки. Животные, чесс слово, даже хуже. Животные хоть тупые, да хотя бы не пьют, правда?

– Не все, – согласился Сечин. – Это точно воскресенье было?

– Точно-точно. Мне Никитична рассказывала, она в окно видела, как часов в двенадцать ночи к ним милиция подъехала. Ну, не такие как вы, а эти, настоящие.

– Настоящей меня еще поискать надо, – оскорбился Сечин.

– В смысле, в форме. Подъехали, разогнали их. Так половина алкашей к этому Огосяну пошла и дома у него еще буянили часа два. Животные, чесс слово…

***

Работа на стройке продолжалась до обеда. Криминалисты сделали снимки и слепки следов предполагаемого убийцы в кроссовках. Следователь окунулся в работу по составлению протокола места преступления. Все это время рабочие кучковались в стороне – им не давали ни работать, ни расходиться. Затем Туров и Матвеев принялись за опрос ставших заложниками ситуации работяг.

– Ни с кем Геннадич не ругался, – упорствовал один. – Он нормальный мужик, давно у нас бригадиром. Он половину народа сюда и подтянул. Кто будет ругаться с тем, кто его кормит?