Болид - Верн Жюль Габриэль

Можете не сомневаться: церемония бракосочетания соберет толпы народа, поскольку оба семейства пользовались уважением, равным только их респектабельности. Можете также быть уверены, что в тот день самой веселой, самой живой и самой беззаботной будет малышка Лу, подружка на свадьбе любимой старшей сестры. Барышне еще не исполнилось пятнадцати лет, и она имела право быть настолько юной, насколько это возможно. Все баловали, все любили ее. Она была воплощением вечного двигателя, который ученые мужи вряд ли смогут найти где-либо еще, кроме как у подобных созданий. Немного шаловливая, всегда находившая неожиданные ответы, она, нисколько не смущаясь, подсмеивалась над «папиными планетами»! Но ей все прощалось, все сходило с рук. Доктор Хадлсон первым начинал смеяться и наказывал дочь не иначе, как целуя ее в румяные щеки.

В сущности, мистер Хадлсон был славным человеком, хотя столь же упрямым, сколь и обидчивым. За исключением Лу, на безобидные проказы которой он не обращал внимания, все были вынуждены считаться с его увлечениями и привычками. Одержимый исследованием неба, упрямый в том, что касалось доказательств, ревностно оберегавший открытия, которые уже сделал или намеревался сделать в ближайшее время, он расценивал своего друга Дина Форсайта как соперника и порой вступал с ним в нескончаемые споры относительно того или иного метеора. Два охотника, рыскавшие на одном и том же охотничьем угодье и спорившие при поддержке ружейных выстрелов! Сколько раз споры приводили к охлаждению отношений, что могло бы закончиться ссорой, если бы славная миссис Хадлсон не развеивала сгущающиеся тучи! Ей в этом активно помогали обе дочери и Фрэнсис Гордон. Впрочем, когда брак теснее свяжет эти семьи, случайные грозы станут менее опасными и, кто знает, возможно, оба любителя, сплоченные сотрудничеством в серьезном деле, сообща продолжат вести астрономические исследования. И тогда начнут поровну делить дичь, обнаруженную, если не сказать убитую, на широких полях космического пространства.

Следует отметить, что наряду с метеорологией[27] мистер Стэнли Хадлсон[28] занимался статистикой — совершенно особенной, связанной с преступностью статистикой, иные показатели которой подчинялись, согласно мнению самых авторитетных ученых, термометрическим и барометрическим колебаниям. Со всей присущей ему скрупулезностью доктор Хадлсон старался выявить эту зависимость. Составляя графики преступлений, он не пренебрегал ничем, что могло бы позволить ему как можно точнее отразить в них все данные. Он вел регулярную переписку с мистером Линноем, директором метеорологической службы Иллинойса,[29] которому поверял сделанные им лично наблюдения. Ему не приходилось вступать в пререкания, поскольку при полном согласии ученого из Чикаго он утверждал, что «рост преступности связан с повышением температуры, если не ежедневной, то ежемесячной, сезонной и годовой». Если верить его наблюдениям, то уровень преступности немного повышался в ясную погоду и немного понижался в туманные дни. Отсутствие жары, особенно в зимние месяцы, и чрезмерные дожди летом, похоже, совпадали с уменьшением численности покушений на собственность и людей. Наконец, этот показатель также падал, если начинал дуть северо-восточный ветер. Более того, представлялось, что три метеорологические кривые сумасшествия, самоубийств и преступлений довольно точно пересекаются при одних и тех же погодных и температурных условиях.

Да, доктор Хадлсон оставался рьяным сторонником этих забавных теорий. Что касается преступности и шансов пасть ее жертвой, то он советовал принимать как можно больше мер предосторожности в «преступные месяцы». И именно поэтому насмешница Лу старательно запирала свою комнатку на замок, когда стояла сильная жара, великая сушь или ветер дул с недоброй стороны.

Дом доктора Хадлсона считался одним из самых уютных: поистине лучшего расположения невозможно было сыскать во всем Уэйстоне. Этот миленький особнячок под номером 27/1 по Моррис-стрит находился как раз посредине улицы, между двором и садом с прекрасными деревьями и зелеными лужайками. Особняк представлял собой двухэтажное здание с семью окнами на фасаде. С левой стороны над высокой кровлей возвышался своеобразный донжон[30] квадратной формы, достигавший в высоту метров тридцати и заканчивавшийся площадкой, обнесенной перилами. В одном из углов стояла мачта, на которой в воскресные и праздничные дни взвивался флаг Соединенных Штатов Америки, украшенный пятьюдесятью одной звездой.[31]

Верхняя комната донжона была переделана под обсерваторию. Именно здесь доктор работал со своими приборами, зрительными трубами и телескопами, только в ясные ночи он переносил их на террасу, откуда объективы могли без всяких помех блуждать по небесному своду. Но именно там доктор и подхватывал самую жестокую простуду, пренебрегая советами миссис Хадлсон.

— В конце концов папа заразит свои планеты! — любила повторять мисс Лу. — Этот насморк так легко передается!

Однако доктор не желал ничего слышать и порой не считался даже с морозами в семь-восемь градусов ниже нуля, если небосклон представал во всей своей чистоте. Следует отметить, что из обсерватории дома по Моррис-стрит можно было без труда разглядеть башню на Элизабет-стрит.[32] Между ними не располагалось ни одного здания, ни одно дерево не закрывало их друг от друга своими раскидистыми ветвями. Только полумиля разделяла кварталы, в которых возвышались эти сооружения. Для того чтобы без труда рассмотреть лиц, находившихся в башне или донжоне, не стоило прибегать к мощному телескопу, достаточно было воспользоваться обыкновенным биноклем. Безусловно, Дину Форсайту было не до того, чтобы подглядывать за Стэнли Хадлсоном, а Стэнли Хадлсон не собирался терять время, уставившись на Дина Форсайта. Их взоры были устремлены гораздо выше и не обращались к земным объектам. Но было вполне естественно, что Фрэнсис Гордон стремился увидеть, не стоит ли на площадке Дженни Хадлсон. Очень часто их глаза, прильнувшие к биноклям, вели между собой беседу. Полагаю, что в этом не было ничего зазорного.

Безусловно, было бы проще установить между домами телеграфную или телефонную связь. Провод, протянутый от донжона к башне, сделал бы беседы более приятными. По меньшей мере беседы Фрэнсиса Гордона с Дженни и Дженни с Фрэнсисом Гордоном. И нет никаких сомнений, что малышка Лу подчас вела бы свою партию, превращая дуэт в трио. Однако Дин Форсайт и доктор Хадлсон не испытывали ни малейшего желания обмениваться сообщениями или быть потревоженными во время астрономических наблюдений. Поэтому проводное сообщение так и оставалось в проекте. Возможно, когда жених и невеста станут законными супругами, эта мечта все-таки осуществится… После матримониальной связи появится связь электрическая, призванная еще теснее сплотить оба семейства.

В тот день после полудня Фрэнсис Гордон отправился, как всегда, с визитом к миссис Хадлсон и ее дочерям. Его приняли в гостиной на первом этаже — словно он был, если позволено так выразиться, хозяйским сыном. Пусть он еще не стал мужем Дженни, но Лу хотела, чтобы он уже был ее братом. А то, что эта девочка вбивала себе в голову, прочно там застревало.

Читатель не удивится, узнав, что доктор Хадлсон замуровался в донжоне. Он [заперся] там с четырех часов утра. Опоздав, как и Дин Форсайт, на завтрак, он стремительно бросился обратно на площадку в тот самый момент, когда с южной стороны солнце начало вновь проглядывать из-за туч — опять-таки как мистер Дин Форсайт. Не менее взволнованный, чем тот, он, казалось, и не думал спускаться.

А ведь без него было невозможно решить важный вопрос, вынесенный на всеобщее обсуждение.