Законник - Андрей Ильин

— Какие факты? Кто мне даст факты? Так, общие соображения по поводу… Из уважения к старому знакомому. В виде частного, не под протокол, мнения.

— А может, твои приятели из желания услужить тебе чего лишнего наговорили?

— Может быть. Только отчего у него в районе самые низкие показатели по тяжелым преступлениям? Рядом, за чертой подведомственных ему кварталов, палят из всех стволов, что на твоей Курской дуге. А у него — как в женском монастыре. Тишь, гладь да божья благодать. Что же уголовники на его территории разборки не чинят? Или у них там интереса нет? Или их интерес на эту территорию не допускают?

— А может, у него милицейская служба так поставлена, что криминал шелохнуться боится? Может, у него заповедник честного предпринимательства и высококультурных, между проживающим населением и преступным элементом, отношений?

— Ну да, и ежедневные поборы с киосков, магазинов, гостиниц и даже бабушек, продающих в переходах семечки. И неопознанные трупы на окраинах соседних районов. Я, прежде чем говорить, извините, справки навел. Насчет той тишины. Очень она гробовая оказалась. Как на кладбище.

— Вот такого неоднозначного гражданина ты, Саныч, не подумав, задел. За живое.

— Ладно, в следующий раз буду думать. Выбирать. Биографией интересоваться.

— Уж сделай одолжение.

— Сделаю. А пока вы скажите, что дальше делать решили?

— А решать тебе. Ты этот хвост за собой притащил, тебе от него и избавляться.

— Сам он, я так понимаю, не отпадет?

— Сам — нет. Ты ему так поперек горла встал, что если не выплюнуть — то задохнуться. В двух качествах одновременно один только ты его и знаешь. Я думаю, что даже ближайшие сподвижники считают его талантливым выходцем из народных масс. Самоучкой. Хоть не из молодых — да ранних. А все прочие эпизоды его бурной биографии для них тайна, покрытая мраком. Поэтому отступать ему, кроме как обратно к стенке, некуда. И, значит, в покое он тебя не оставит, пока урну с твоим прахом в руках не подержит.

— Тогда, может, мне их условия принять? Пока моя голова в цене.

— Принять можно. Только они тебя все равно шлепнут. И именно из-за цены. Дороже ты стоишь, чем трехкомнатная квартира. Намного. Да и время торговли, сдается мне, уже вышло. Деньги из оборота изъяты, в ход пошли ножи.

— Грустно.

— Да уж чего веселого.

— Остается обращаться за помощью к коллегам В милицию, в прокуратуру, в суд…

— Обращаться можно. Только что ты скажешь? И что докажешь? Он, нынешний, вне подозрений. Своими руками никаких преступлений не совершает. Живет легально, всячески заботясь о благе проживающего в районе населения. В том числе тебя. Всегда на виду. С утра до вечера в президиумах сидит. С вечера до утра — в саунах. Где городским прокурорам, судьям и прочим небесполезным начальникам спинки трет. А прокуроры, судьи и начальники его района — ему трут… С мылом.

И по всему потому слушать тебя, рядового пенсионера, никто не станет. А если, вдруг, по недоразумению станет, то прежде, чем успеет дослушать, ты, как опасный свидетель, под шальной «КамАЗ» на светофоре угодишь. Или сорвавшийся с тормозов асфальтовый каток. Или того проще, подъедет к твоему подъезду белая машина с красным крестом, и белые братья доставят тебя в загородный пансионат для буйнопомешанных психов с диагнозом — мания преследования на почве многолетнего хронического алкоголизма. И пекущиеся о твоем здоровье врачи навтыкают тебе аминазина так, что ты точно сумасшедшим станешь и по той причине ни одного своего порочащего свидетельства повторить не сможешь.

— Так печально?

— Нет, еще печальней. Боюсь, если они заподозрят, что ты, по своей природной трепливости, что-нибудь лишнее сболтнул своим друзьям, то бишь нам, то аминазин в промышленных масштабах принимать придется уже нам всем. Хором. Причем одним одноразовым шприцом во все задницы.

А они это непременно заподозрят, если вдруг ты, по идейным соображениям, начнешь кропать налево и направо порочащие власть заявления. А мы их, по причине твоей ограниченной трудоспособности, по адресам разносить.

Так что лучше тебе в нынешние органы правобеспорядка не соваться. Чтобы лишнюю муть со дна не поднимать.

— А я в органы правопорядка соваться не стану, — сказал Сан Саныч. — И воду не замучу.

— Куда же ты тогда пойдешь?

— Очень недалеко. К вам. И к себе. К нам! Надо же выручать старых друзей, раз они через меня в такое грязное дело вляпались…

— А не рискованно? — спросил Семен, вникнув в план.

— Не рискованней, чем, не умея плавать, через Днестр в полной боевой выкладке переплывать, — напомнил эпизод из далекой боевой юности Анатолий.

— Так ведь чуть не утоп.

— Так ведь не утоп.

— Семен не тонет…

— А если клиент не испугается? Если раскроет подставу? И удила закусит?

— Не раскроет. И не закусит. Это он только снаружи такой смелый, такой непробиваемо начальственный. За счет уворованных кабинета и костюма. А внутри все тот же типичный, всего боящийся, от всего шарахающийся зек. Каким всю жизнь и был. Его только из кресла на нары пересадить, а дальше все само собой пойдет. Самокатом. Как по сливочному маслу… Можете поверить. Я их психологию изучил, как винтовку Мосина. Имел возможность за столько-то лет. Это они вначале выкореживаются, изображают из себя неприступных, что твоя гора Эверест, бугров. На упряжке кривых коз не подъедешь. А чуть только в привычную обстановку погрузятся, парашки понюхают, тюремной баланды похлебают — враз людьми становятся. Такими, что любо-дорого смотреть. И разговаривать. С глазу на глаз, а не по одному только мобильному телефону.

— Это он верно говорит. Кабы тому районному Голове в тюрьму сесть, хоть на дней несколько, он бы на порядок сговорчивее стал.

— Как же ему тюрьму обеспечить? Это же не кинотеатр. Кто его туда с улицы пустит? Без санкции Прокурора?

— А без Прокурора! В частном порядке. Как сейчас модно. Есть у меня одна такая на примете. Бесхозная. Которую за ненадобностью тюремное ведомство оставило до лучших времен. Которые так и не наступили. В общем все, как всегда, в нашем благословенном отечестве. Вначале ее вэвэшники с собаками охраняли, потом вольнонаемные сторожа, потом бабушки-старушки из близрасположенных местных деревень, а потом — никто.

Тюрьма, конечно, так себе. Развалюха. Без окон, без дверей, электро- и водоснабжения. Но нам ведь не техническое состояние ее входяще-выходящих коммуникаций важно, а оказываемый на подследственного морально-психологический эффект. А с этой стороны все в порядке. Заборы, двери, засовы, решетки, затхлый дух. Все как в лучших западных кинофильмах Аж мороз по коже дерет.

— Но это же только стены. А охрана? А соседи по камере?

— Какие соседи, когда дело идет об особо опасном беглом рецидивисте? Такого, и вдруг в общую камеру помещать? Чтобы он с подельниками через тюремный телеграф договорился? Или бунт поднял? Или заложников взял? Или еще чего дурного учудил? Нет, только в одиночку. На весь срок предварительного заключения. В качестве превентивной меры.

— Но охрана?!

— А что касается охраны, костюмов, бутафории, звука-света и прочих сценических эффектов, создающих иллюзию реальности, то это я могу взять на себя. У меня внук Сережка очень на такие дела способный. На трех киностудиях сразу работает. Клипы снимает. Ему это дело только в радость.

— А деньги?

— На что?

— На ремонт, охрану, бутафорию… Сложимся пенсиями и купим полторы банки краски?

— Зачем деньги? Деньги не нужны. Мне Сережка те руины сам в порядок приведет. И заборы, и ворота, и коридоры. И те, что нужно, камеры отреставрирует. И еще нам за все это приплатит. Как за поиск перспективной съемочной натуры. Это же для него не тюрьма брошенная — это же золотое дно! Клондайк! Он же туда всех наших «звезд» по одному перетаскает. Сотню клипов снимет на одном и том же пейзаже. Это же сейчас для нашей эстрады самый ходовой фон. Тюрьма-то! У них же все песни про это. Даже если про неразделенную любовь. Он же наших «звезд» из этих отреставрированных камер за уши не вытянет. Даже силами надзирателей-статистов. Они же там изнутри закрываться станут, чтобы их раньше времени на улицу не выгнали! А вы говорите деньги…

— Ты так все расписываешь, что эти тюремные руины нам впору самим в аренду брать. С целью обогащения.

— Нет, нам это дело не потянуть. У них там в шоу-бизнесе контингент тяжелый. И разговор такой, что непривычного человека с ног сшибает. Как при минометном взрыве. Я как-то раз на съемках присутствовал, послушал. Там надо психику дубовую иметь, чтобы умом в первые полчаса не тронуться. У нас такой нет. Мы общением с убийцами-рецидивистами изнежены…

— Ну хорошо, допустим, тюрьма у нас есть, и отдельная, со всеми удобствами и видом на внутренний двор камера, и даже охрана. Все есть! Кроме самого главного. Кроме сидящего в той тюрьме и в той камере зека!