Уроки милосердия - Джоди Линн Пиколт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я уже вовсю занята замешиванием сорока килограммов теста, которое готовлю каждый вечер, когда слышу, как Мэри возвращается со своих садовых работ и начинает запирать магазин. Я споласкиваю руки, стягиваю шапочку, которой всегда прикрываю волосы, когда работаю, и иду ко входу в магазин. Рокко как раз застегивает «молнию» на своей мотоциклетной куртке. Через зеркальную витрину я вижу пересекающую багряное небо зарницу.
— До наступления «завтра»! — прощается Рокко. — Если во сне не умрем мы. Достойный конец.
Я слышу лай и понимаю, что в булочной кто-то есть. Один-единственный посетитель — мистер Вебер из моей группы психотерапии со своей крошечной таксой. Мэри сидит с ним за столиком с чашкой чая.
Завидев меня, он с трудом поднимается из-за столика и неловко кланяется.
— Здравствуйте еще раз.
— Ты знаешь Джозефа? — спрашивает Мэри.
Группа психотерапии — как общество анонимных алкоголиков: нельзя никого «выдавать», пока не получишь разрешение этого человека.
— Встречались, — отвечаю я, встряхивая волосами, чтобы закрыть лицо.
Его такса, сидящая на поводке, подходит ближе, чтобы лизнуть пятнышко муки на моих штанах.
— Ева! — одергивает ее старик. — Как ты себя ведешь!
— Ничего страшного, — говорю я, с облегчением опускаясь на колени, чтобы погладить собаку. Животные никогда не станут на тебя таращиться.
Мистер Вебер надевает на запястье поводок и встает.
— Я вас задерживаю, — извиняется он перед Мэри.
— Совсем нет. Мне нравится ваша компания. — Она смотрит на заполненную на три четверти чашку старика.
Не знаю, кто меня дернул за язык… В конце концов, у меня полно работы. Но уже начался ливень — дождь стеной. На стоянке всего два транспортных средства: «харлей» Мэри и «Тойота Приус» Рокко, а это означает, что мистер Вебер либо пришел пешком, либо будет ждать автобуса.
— Можете подождать автобус в булочной, — предлагаю я.
— Нет-нет! — возражает мистер Вебер. — Я не хочу никого обременять.
— Я настаиваю, — вторит мне Мэри.
Он благодарно кивает, снова опускается на стул и обхватывает двумя руками чашку с кофе. Ева вытягивается у его левой ноги и закрывает глаза.
— Приятного вечера, — желает мне Мэри. — Вложи в выпечку свое маленькое сердечко.
Но вместо того, чтобы остаться с мистером Вебером, я иду за Мэри в заднюю комнату, где она хранит свою байкерскую амуницию на случай дождя.
— Я не буду убирать после него.
— Ладно, — соглашается Мэри, натягивая кожаные краги.
— Я не обслуживаю клиентов.
Если честно, когда я в семь утра выхожу из булочной и вижу полный магазин бизнесменов, которые покупают бублики, и домохозяек, укладывающих пшеничные буханки в пакеты для продуктов, то всегда с некоторым удивлением вспоминаю, что за пределами кухни есть целый большой мир. Мне кажется, что так, должно быть, чувствует себя больной, который умер, но его сердце снова заставили биться, вернули его в суету и суматоху жизни — слишком много информации, все чувства перегружены.
— Ты сама предложила ему остаться, — напоминает мне Мэри.
— Я ничего о нем не знаю. А если он попытается нас ограбить? Или еще чего хуже?
— Сейдж, ему за девяносто. Неужели ты думаешь, что он перегрызет тебе горло своими вставными зубами? — качает головой Мэри. — Джозефа Вебера можно при жизни канонизировать. Его каждый в Уэстербруке знает! Раньше он тренировал детскую бейсбольную команду, он организовал субботник в Риверхэд-парке и много лет преподавал немецкий в старших классах. Он любящий приемный дедушка для каждого. Не думаю, что он тайком проберется в кухню и ударит тебя ножом, когда ты повернешься к нему спиной.
— Я никогда о нем не слышала, — бормочу я.
— Потому что ты живешь в скорлупе, — отвечает Мэри.
— Или в кухне.
Когда днем спишь, а ночью работаешь, не остается времени на такие вещи, как газета и телевизор. Прошло целых три дня, прежде чем я узнала, что Усаму бен Ладена убили.
— Спокойной ночи! — Она быстро обнимает меня на прощание. — Джозеф безобидный. Правда. Худшее, что он может сделать, — это заболтать тебя до смерти.
Я смотрю, как она открывает черный ход в булочную, ныряет под льющий как из ведра дождь и, не оглядываясь, машет мне на прощание рукой. Запираю за ней дверь.
Когда я возвращаюсь в зал, чашка мистера Вебера уже пуста, а собака сидит у него на коленях.
— Простите, — говорю я. — Работа.
Мне нужно слепить сотню буханок, отварить бублики, начинить булочки луком. Да, можно сказать, что я занята. Но, к своему удивлению, я слышу собственный голос:
— Но работа может несколько минут подождать.
Мистер Вебер указывает на стул, где раньше сидела Мэри.
— В таком случае, пожалуйста, присаживайтесь.
Я сажусь, но поглядываю на часы. Таймер выключится через три минуты, и мне придется вернуться в кухню.
— Что ж, — говорю я, — похоже, нам придется пережидать погоду.
— Мы всегда пережидаем погоду, — отвечает мистер Вебер. Такое впечатление, что он откусывает слова с нитки: они звучат так отчетливо, рублено. — Сегодня вечером мы пережидаем плохую погоду. — Он поднимает взгляд. — Что привело вас на сеансы психотерапии?
Я встречаюсь с ним взглядом. В группе существует правило: никто не обязан делиться своей историей, если не готов. Мистер Вебер сам явно не был готов к откровениям, поэтому странно, что он просит собеседника сделать то, чего сам делать не желает. С другой стороны, мы не на групповом сеансе.
— Мама, — отвечаю я и сообщаю ему то, что уже рассказывала остальным в группе: — Рак.
Мистер Вебер сочувственно кивает.
— Мои соболезнования, — говорит он.
— А вас? — интересуюсь я.
Он качает головой.
— Так много причин, что и не сосчитать.
Я даже не знаю, что на это ответить. Моя бабушка говорит, что в ее возрасте друзья мрут как мухи. Похоже, так же обстоят дела и у мистера Вебера.
— Как давно вы работаете пекарем?
— Несколько лет, — отвечаю я.
— Странная профессия для молодой женщины. Не располагает к общению.
Неужели он не видел моего лица?
— Меня это вполне устраивает.
— Вы настоящий мастер своего дела.
— Любой может испечь хлеб, — отвечаю я.
— Но не у каждого это хорошо получается.
Из кухни раздается сигнал. Ева просыпается и начинает лаять. И почти моментально по витрине булочной скользит свет фар от останавливающегося на углу автобуса.
— Спасибо, что позволили посидеть у вас, — благодарит он.
— Не за что, мистер Вебер.