Тавриз туманный - Мамед Ордубади

Дальнейшая беседа наша вертелась вокруг обыденных вопросов.

И сама Нина, почувствовав мою настороженность, старалась говорить о посторонних вещах, но все еще пыталась вырвать у меня откровенное признание.

- Два дня, как мы едем вместе и до сих пор мы не знаем, семейный вы или нет?

- Я не женат, - признался я.

- Почему? - удивленно спросила Нина. - Вы еще никого не любили?

В выражении лица, в движениях, в словах Нины сквозило кокетство женщины, старающейся понравиться.

- Скажите правду, любили ли вы кого-нибудь? - повторила она свой вопрос и продолжала задумчиво: - Есть мужчины, которые не женятся вовремя. Они думают этим оградить себя от семейных хлопот, но рано или поздно они обычно не сдерживают своего слова и вынуждены бывают жениться уже в летах, когда ни они не нужны женщине, ни женщина им не нужна. Теперь, скажите откровенно, любили ли вы кого-нибудь? Если любили, то почему не женились?

- Любил, - сказал я, - и вновь могу полюбить, но меня никто не любил, из-за этого я и не женился.

- Я не могу этому поверить, - недовольно возразила Нина. - Всякая умная девушка может полюбить вас. Вы молоды, красивы и держите себя при женщине, как настоящий европеец.

- Вы ошибаетесь в своих суждениях. По-моему, в каждом, даже самом красивом, человеке можно отыскать большой недостаток.

- Неужели и во мне есть этот "большой недостаток".

- Если вы считаете себя первой красавицей, то это само уже есть большой недостаток. Простите, но могут найтись и покрасивее вас девушки!

- Я больше не буду разговаривать с вами. Вы становитесь дерзким.

Нина, говорившая эти слова тоном обиженного ребенка, была похожа на актрису, играющую и отлично играющую роль капризного ребенка. Передо мной была прекрасная, капризная, коварная женщина, сознающая свою красоту. На самом же деле Нина не было такой. Правда, она была очень красива, но одновременно была, как будто очень скромной и кроткой девушкой.

Дальше говорили я и Ираида. Она расспрашивала меня про Тавриз и делала предположения о том, как они там устроятся. Она благодарила меня за внимание и, беря меня за руку, просила часто видеться с ними.

Нина ревнивым взглядом следила за нашими руками. В этом взгляде можно было прочесть увлечение, минутное необдуманное девичье увлечение.

Ираида пожимала мне руку, а у Нины дрожали губы и пульсировали маленькие жилки под глазами.

Но это тянулось недолго. Она сердито вырвала мою руку из рук сестры. Я и Ираида рассмеялись.

- Этот смех так же неуместен, как и многие другие поступки мужчин, сердито проговорила Нина, и краска залила ее лицо. Глаза ее были влажны от обиды. Разумеется, я смеялся не над ее слезами, а над ее минутным бессмысленным увлечением. Особенно меня рассмешило то, как она искусно проводила свою роль. Вернее всего, я был доволен и удивлялся способностям этой девушки.

Но я должен был заступиться за мужчин, которых она оскорбляла.

- Нина-ханум! - начал я...

- Я не ханум, - перебила она, - я просто Нина! Я об этом уже, говорила вам, кажется.

- Отлично, Нина, прекрасная Нина! - продолжал я, смеясь. - Если у мужчин часто бывает неуместный смех, то у женщин неуместных слез и неуместной ревности больше, чем следует.

Выражение ее лица опять изменилось.

- Скажите мне, какую девушку вы можете полюбите скорее: девушку быстро увлекающуюся, капризную и ревнивую, которую вы видели несколько минут тому назад, или такую, какую вы видите сейчас: скромную, искреннюю, способную быть хорошим товарищем?

- Они обе милы, - сказал я, улыбаясь, - но с первой можно пофлиртовать, провести время, а со второй жить и соединиться узами товарищества. Но и это лишь при одном условии.

- А что это за условие?

- Взаимная любовь!

После этих слов Нина опустила голову. Разговор прекратился. Мы въезжали в Тавриз.

Вот и мост "Аджикерпи", конечный пункт Джульфа-Тавризского шоссе, проведенного царским правительством. Здесь проходил фронт. Тут стоял большой вооруженный отряд, проверявший всех, кто въезжал в революционный Тавриз. Несмотря на все это, не чувствовалось революционной бдительности.

Контроль проводился не тщательно, хотя отсюда часто звонили в главный штаб Саттар-хана, сообщая о приезжающих. Было очевидно, что контроль ведется больше для формы.

Обращение с приезжающими было предупредительное. Революционное правительство строго-настрого приказало, охраняя дороги и контролируя въезжающих в Тавриз, не допускать никаких беззаконий.

Если караульщики старого правительства взимали с приезжающих чаевые и обирали крестьян, то теперь все это строго воспрещалось. Во всяком случае, хоть и недостаточна была революционная бдительность, но бросалась - в глаза революционная дисциплина. Это меня бесконечно радовало.

Увидав конституционных аскеров в разнообразном одеяния, обвешанных патронами, Нина спросила:

- Что это за люди?

- Это часть добровольной армии Саттар-хана и революции.

Нина не преминула отметить их вежливое обращение с проезжающими, но Ираида почему-то боялась их и в то же время высказывала сомнение в том, что они выдержат борьбу с правительством. В святой наивности она полагала, что правительство имеет регулярную армию.

Над мостом развевалось красное знамя революции, на котором золотыми буквами было вышито: "Да здравствует конституция!".

Остановив фаэтон, девушки внимательно рассматривали знамя.

Мы въехали в узкие и грязные улицы. Справа и слева тянулись бакалейные и чайные лавки. Дальше были караван-сараи.

- Это караван-сарай Эмир, - сказал наш кучер, - указывая на большой караван-сарай. - Саттар-хан всегда сидел тут, перед чайной, и курил кальян.

Караван-сараи эти были настолько просторны, что свободно вмещали арбы, везущие товар из России в Иран, караваны верблюдов, мулов и ослов, прибывающих из Карадаса, Маку и Хоя. Здесь всегда бывало сильное движение и толчея.

Теперь же, в связи с прекращением торговли, прежнего оживления не было. Лошади, по брюхо в грязи, двигались черепашьим шагом. Мы ехали мимо кладбища. Тавриз, как другие города Ирана, усеян кладбищами.

Запах сжигаемых у надгробных камней сандалового дерева и ладана наполнял улицы. На могильных плитах сидели одетые в шелковые шаровары женщины в белых покрывалах. Был четверг - день поминания усопших.

Прохожие поворачивались лицами к могилам и шептали молитву за упокой души их обитателей.

Сев верхом на пустой гроб*, стоявший тут же у могил, дети изображали всадников, готовясь с детства к встрече с конем смерти.

______________ * Мусульмане хоронят своих покойников в саване, без гроба. Общий гроб, в котором доносят покойника до могилы, находится на кладбище или в мечети.

Жалобные голоса женщин, обнимавших надгробные камни, сливаясь вместе, звучали траурной симфонией. Тавризцы, жившие в вечном окружении могил и ежеминутно читавшие на могильных плитах арабское изречение - "каждому предстоит умереть", казалось, рождены были для кладбища.

- Что здесь написано? - спросила Нина, указывая на один из камней.

- "Каждый должен умереть", - перевел я надпись. Она нашла, что в религии и в обычаях Ирана много пессимизма.

- А что означает гребешок, нарисованный на могильном камне? - спросила Ираида. Я рассмеялся. - Гребешки с односторонними зубцами употребляются для расчесывания бороды, значит, там покоится мужчина; гребешки с двухсторонними зубцами - женские гребешки, по ним можно судить, что в могиле лежат кости женщины. Указывая на дым, подымавшийся с могил, Нина спросила:

- Что значит это курение?

- По мнению мусульман, курить сандаловое дерево и ладан - полезно для покойников. Они верят, что фимиам доходит до ангелов, и тогда они славят пророка, это и есть благо, которое распространяется и на покойника с его предками. Но курение это имеет совершенно иное объяснение. Дело в том, что на кладбищах, особенно на тех кладбищах, где покойников зарывают не очень глубоко, всегда бывает вредный и неприятный запах разложения. Для того, чтобы не чувствовать этого запаха, и стали курить ароматические вещества. Но иранцы, придавшие религиозную окраску многим своим обычаям, и этот обычай объяснили религией...

Лошади устали. Чтобы дать им перевести дух, кучер остановил фаэтон. Это дало нам возможность понаблюдать некоторые обычаи, связанные с кладбищем, и поглядеть заодно на живых мертвецов.

Наше внимание привлекла раскрашенная картина, протянутая по ту сторону кладбища. Выйдя из фаэтона, мы подошли ближе к картине. Это был фантастический рисунок о событиях, происшедших в Кербале в седьмом веке.

Тут были нарисованы представители рода Гашимидов, красивые юноши, высокие женщины в покрывалах, арабские всадники в стальных и железных кольчугах, вооруженные длинными пиками и кривыми саблями.

Художник щедро разрисовал тут все виды тогдашнего вооружения - стрелы, пики, пращи, а также верблюдов, паланкины и прочие атрибуты кочевников-арабов.