Мифы и легенды старой Одессы - Губарь Олег Иосифович

В 1885–1890 годах, как было сказано, появилось несколько книг и брошюр-подражаний (в том числе — «Подземная Одесса 25 лет назад» Ф. Иванова, 1890), а в 1900-м, то есть через 26 лет после первой публикации (!) автор дважды переиздал свой роман, причем снова в столице. Оба переиздания, что показательно, назывались «Одесские трущобы», как бы отсылая к популярной книге Крестовского. В одном из переизданий — подзаголовок «Подземный город», в другом — «Граф Брендостели».[5] И снова, несмотря на всё, книжки мгновенно разошлись, и на сегодняшний день сделались библиографической редкостью. Наконец, уже в начале 1910-х роман Правдина экранизировали («Одесская почта» от 8 сентября 1913 года и др.).

Кто был автором сценической версии, в точности неизвестно. В одном из газетных анонсов спектакля указано лишь, что это кишиневский житель[6], а в другом уточняется, что это некий «доктор И.»[7]. Знаменательно, что в период подготовки этой постановки в Одессу из Санкт-Петербурга приезжал и сам автор «Одесских катакомб»[8].

Сценарий театрального варианта не сохранился, и, судя по отзывам прессы[9], жалеть об этом особо не приходится. Тем не менее, лично я печалюсь о такой потере, поскольку переделка явно осуществлялась под надзором или при участии самого автора. А стало быть, мы могли бы иметь какую-то дополнительную информацию, сверх имеющейся непосредственно в романе.

Автором романа был никто иной, как В. М. Антонов — бывший одесский городской полицмейстер[10], длительное время находившийся под следствием за якобы служебные злоупотребления. На самом деле, пришлый правдолюбец — человек честный, прямолинейный, добрый, но вспыльчивый, к тому же по-российски косный, с определёнными и довольно устойчивыми великодержавными предубеждениями — категорически не вписался в специфический контекст совершенно нетипичного для России, поистине средиземноморского города.

Антонову был не по нраву полиэтнический, левантийский уклад, «торгашеский дух» Одессы, которую он порой воспринимал неадекватно, гипертрофированно. Он не был готов к неторопливой, последовательной, кропотливой и деликатной работе. Его, собственно говоря, и прислали из Петербурга после известного еврейского погрома 1871 года (Олег Губарь, «Весы и меры» старой Одессы, Одесса: «Мигдаль», 2005, сс. 3-21) наводить порядок автократическими, тоталитарными методами. Новому полицмейстеру недоставало гибкости, дипломатичности, знания местных традиций. Развернув масштабную и, как ему казалось, бескомпромиссную борьбу с криминалитетом, коррупцией и тем, что принято теперь называть мафиозными кланами, он порой выказывал нетерпение, волюнтаризм, рубил с плеча. В результате рассорился со многими влиятельными горожанами, в том числе, конечно, и с настоящими казнокрадами и нарушителями закона, нажил много врагов, был оклеветан, необоснованно обвинён во взяточничестве, прочих прегрешениях и выдавлен из Одессы. Сейчас бы выразились столь же просто, сколь и вульгарно: полицмейстера подставили. Впрочем, отчасти в этом повинен и он сам, точнее его чересчур эмоциональная натура.

«Одесские катакомбы» — специфическая метафора — всплеск эмоций оскорбленного человека, в какой-то степени его месть коррумпированной, погрязшей в пороках «приморской Гоморре», своеобразная сатисфакция. Впрочем, мы теперь в состоянии разделить мух и котлеты, эмоции и факты, реальных и вымышленных героев, колорит фактический и фантастический, придуманный и живой город.

Несколько слов о реальных событиях, связанных с удалением Антонова из Одессы. Суть дела, в первую очередь, заключалась в изменении новым полицмейстером технологии полицейского надзора за проституцией и домами терпимости. Прежде выдачей так называемых жёлтых билетов занимались участковые приставы, а затем таковая перешла в ведение городского управления полиции[11]. То есть многие чины на местах лишились изрядной доли незаконных доходов. Выдача медицинских билетов и свидетельств содержательницам соответствующих заведений сконцентрировалась в руках коллежского регистратора Болотова, каковому Антонов безгранично доверял[12]. Желая косвенно скомпрометировать полицмейстера, определенные круги сфабриковали дело, обвиняя Болотова в коррупции и притеснении особ, причастных к организации проституции.

На суде кое-кто из «обиженных» полицейских чиновников, «погибших, но милых созданий» и содержательниц домов терпимости занимались лжесвидетельством, утверждая, что Болотов незаконно и широкомасштабно взимал деньги за выдачу медицинских билетов, получал взятки от приставов и содержательниц «весёлых домов», принуждал к поступлению в эти дома такую-то и такую-то даму и проч. Не исключено, конечно, что он и в самом деле получал какие-то мелкие дивиденды — это было тогда делом вполне обыденным. Но историю предумышленно раздули именно для того, чтобы бросить тень на Антонова, ибо у обывателей должно было сложиться впечатление, будто Болотов делился со своим покровителем. И даже однозначные уверения свидетелей о том, что Антонов был не в курсе дела, работали против полицмейстера, поскольку как это в таком случае главный страж порядка не видит безобразия, творящегося под самым его носом. Относительно мягкий приговор 16-ти присяжных Болотову — ссылка на два года в Тобольскую губернию — говорит о том, что вина его весьма сомнительна. Хотя определённая заслуга в достижении позитивного результата, несомненно, может быть зачтена и адвокату, присяжному поверенному, впоследствии известному думцу Якову Исаевичу Вейнбергу. Тем не менее, интрига сработала, Антонов сам подал в отставку, распродал кое-что из принадлежавших ему вещей [13] и уехал в Петербург.

Характерен газетный комментарий «Дела Болотова» и всей истории. И если уж тогдашняя подцензурная пресса не убоялась расстилать столь отвратительно грязное бельё полицейских чиновников, можно себе представить» как скверно обстояли реальные дела. «В Одессе считается до 52 домов терпимости… Вот почему Антонов… прежде всего обратил внимание на установление системы надзора за проституцией. От его юркого глаза не могли укрыться злоупотребления… На основании этого… он предложил участковым приставам прекратить выдачу билетов проституткам и сосредоточить её в управлении. Легко понять, что подобное распоряжение не могло быть по сердцу участковым приставам». Разумеется, продолжает автор комментария, прежняя децентрализация была им на руку. Назревал антагонизм участковых и управления. Приставы наняли подставных свидетелей. Так, фигурирующая в процессе свидетельница Милютина — интимная подруга двух немалых полицейских чинов[14].

Желая раз навсегда покончить с коррупцией в полиции, Антонов прибегнул к невиданной чистке её рядов, причем дошёл до того, что выписал из столицы 100 тамошних полицейских чинов с незапятнанной репутацией для замещения в Одессе должностей околоточных, городовых и др.[15]; реально оттуда прибыло 56 человек, из которых к июлю 1873 года в штате осталось только шесть[16]. Он стал активно препятствовать перекупке хлеба, по сути - рэкету на въезде в пределы градоначальства, способствовал учреждению технико-полицейского надзора за катакомбами [17] и т. д. Всё это усугубило и без того негативное отношение к «новой метле» не только тайного и явного криминалитета, но и большинства подчиненных «городового полицмейстера», его коррумпированных коллег. Исход дела был предопределен.